Три месяца на любовь

Болезненная эрекция и тяжесть в паху настроения не поднимали. Сказывались вчерашний облом и воздержание, неожиданно случившееся на его жизненном пути. Страшно подумать, но последний его секс случился в этой самой квартире несколько недель назад. А дальше… дальше ему не хотелось. Или вернее будет сказать, что не нашлось той, которую бы хотелось? Что-то как-то вчера со Светой у него проблем с этим не наблюдалось. Это тоже злило, ибо… на хрена?!

Самым нелепым в его положении было то, что гневался Андрей исключительно на себя, хоть и пытался всеми силами перевести стрелки на Светлану Анатольевну, но не получалось. А ведь поначалу она действительно раздражала его одним фактом своего существования, а потом… А потом он как-то незаметно для самого себя втянулся, хоть и сам до конца не понял во что.

Со Светой было сложно: неприятности будто бы сами находили её, становились в очередь и спорили, какая же из них первой свалится на её учительскую голову. Но гражданка Иванова всячески этого не замечала, да ещё и словно специально лезла на рожон.

Это как в том мультике про котёнка:

— Не ходи туда, там тебя ждут неприятности.

— Ну как же туда не ходить? Они же ждут!

Так вот, это абсолютно точно было про Светку. Поэтому привыкший к размеренной и беззаботной жизни Исаев всё никак не мог определиться: А на хрена… это ему?!

Если бы он ещё имел какие-нибудь виды на неё… так нет же, не имел, она вообще была героиней не его романа. Понимал-то он это отчётливо, но вот вид Светы в чёрном кружевном нижнем белье отчего-то резко уменьшал способность мыслить трезво.

Продефилировав с голым задом по квартире, он оказался на кухне, где на столе его поджидала тарелка то ли с блинчиками, то ли с оладушками и большой белый лист с тщательно выведенным посланием от хозяйки:

— Привет… экзамены… разбудить… завтрак… дверь…

Мысль о том, что он в доме один, принесла облегчение вперемешку с… разочарованием. Вот спрашивается, какого… хрена?!

— Биполярка какая-то, — пробурчал себе под нос и отправился в душ, просыпаться и снимать напряжение при помощи холодной воды, а может быть, и правой руки, как накануне советовала одна язва.

***

Завтрак был вкусный. Блинчико-оладушки он оценил настолько, что даже сподобился вымыть за собой посуду, что в его понимании являлось высшей степенью благодарности, ибо мыть посуду он ненавидел. Дома у него для этих целей имелась посудомоечная машина, здесь же пришлось действовать руками.

А вот кровать заправлял с совершенно иной мотивацией, следуя поговорке: «Нет тела — нет дела», уничтожал любые улики собственного помешательства.

Когда с постелью было покончено, а последний предмет одежды был натянут на царское тело, можно было смело отчаливать восвояси. Но он отчего-то не торопился, шатаясь по пустой квартире, пытаясь проникнуться чужим бытом. Квартирка была маленькой, но светлой и уютной, как сама Света… вот такой вот избитый каламбур. Общий аскетизм нелепо совмещался с хаотично заставленными полками и подоконниками. Чего здесь только не было! Игрушки, вазочки, фигурки, горшки с цветами, гирлянды, рамки с фотографиями, с которых смотрела куча детей. Эти доказательства любви школьников его завораживали. Хотелось посмотреть и рассмотреть всё, но он так и не отваживался, посчитав, что это уж совсем личное.

Зато найденный на столе ноутбук он включил без всякого зазрения совести. Нужно же было проверить, что ей накрутили в сервисе. Оказалось, что… ничего. Судя по тяжёлому гудению ноутбука при загрузке, до сервиса он так и не доехал.

Андрей разозлился, даже проскрежетал сквозь зубы: «Света, бл…!»

К счастью (для её же сохранности), хозяйки дома не было и посыпавшиеся на её бедовую голову проклятия она слышать не могла, иначе бы смутилась. Ну или не смутилась бы, вполне вероятно, что и ответила бы… с той же экспрессией. Андрей бы не удивился. А вот причины собственной злости он так и не определил.

— Вали ты уже домой, — строго приказал самому себе.

Оставалось только решить, что делать с запиской, лежавшей на столе. Минут пять пялился в пространство, сочиняя нужное послание, но слова никак не желали складываться во что-либо разумное.

В итоге кое-как изобразил лаконичное «ОК».

Натянув кроссовки он уже почти вышел из квартиры, но… в самый последний момент повернул назад, метнувшись в спальню. Схватив со стола инвалидный ноут, сунул его себе подмышку и вылетел в подъезд, нервно хлопнув дверью, следуя завету хозяйской записки.

***

«Меня обокрали», — с десятого раза нашла я приемлемую формулировку без использования матов. Вся эта игра в кошки-мышки уже начинала порядком бесить.

Исаев ответил не сразу, примерно через час, в течение которого я уже успела забеспокоиться, а не был ли грабёж настоящим.

«Только не говори, что кто-то украл твои кружевные трусы».

Нервно икнула и на всякий случай пошла в комнату проверять ящик с нижним бельём. Для пущей уверенности ещё и в корзину с грязным бельём заглянула. На первый взгляд всё было на месте.

«Где мой ноутбук?!» — приправила сообщение десятком гневных смайлов.

«Какой такой ноутбук? Тот который ты собиралась отнести в ремонт?»

Я таки выматерилась. Правда, исключительно себе под нос.

После того как рукопись была отправлена в издательство, я устроила себе небольшой отдых от техники. Да и загруженность на работе была настолько высокой, что мне хватало сил и времени лишь на то, чтобы приходить домой и падать спать. Ну и один раз попасть в полицию. Опять.

«Тебя это не касается».

«Ещё как касается! — продолжал придуриваться Андрей. — Как говорится, мы в ответе за тех, кого один раз… починили. И вообще, я гуманист, не могу пройти мимо, когда где-то в мире страдает маленький несчастный ноутбук».

«Ты — технофил», — заключила я и побежала в кухню — инспектировать наличие всех остальных приборов. Но то ли кухонный миксер не входил в сферу исаевских интересов, то ли он недостаточно был ноутбуком.

«Кто-кто? Звучит как какое-то извращение».

Участвовать в дальнейшей перепалке я не стала, хотя Француз ещё старался развивать и дальше этот театр абсурда.

«А как называется тот, кто предпочитает живых женщин?»

Бабник, — решила я, но не стала писать об этом, не желая показывать, насколько личной для меня делалась эта связь.

В итоге он сдался сам, кинув мне скупое:

«Как починю, напишу».

Дальше дни полетели в привычной тональности. Школа — экзамены — репетиторство — редкие ужины у родителей — вечерние перезвоны с Леркой.

Он написал накануне ЕГЭ по русскому языку. Я как раз сидела со своими частниками, пытаясь напоследок впихнуть в них невпихуемое и завернуть детские истерики.

«Ваша техника готова».

Сделала глубокий вдох, стараясь сдержать в себе весь спектр эмоций, рвущихся наружу.

«Я на работе», — сказала чистую правду.

«Ок, как освободишься, напиши».

«Я допоздна».

«Напиши!»

Вот и поговорили.

Ещё долго посматривала на последнее сообщение, гадая, что может означать восклицательный знак и какое значение в него могли вложить. Я, как истинный филолог, верила в силу знаков препинания, но это я… А кто знает, что творилась в голове у Француза? И творилось ли вообще хоть что-нибудь?

***

От последней ученицы я вышла уже практически в ночи. Несмотря на полный рабочих забот день, усталость не ощущалась. Мир, окутанный сумраком, манил своей прохладой и… погружал в лирически-задумчивое настроение. Возможно, сказывалось то, что все мои мысли весь день так или иначе крутились вокруг Исаева.

Интересно, ждал ли он моего сообщения? Или же, как это обычно и бывало, с глаз долой — в нашем случае из чата, — из сердца вон?

Пройдя квартал и набравшись смелости, я таки отправила: «Я освободилась».

Ответ не заставил себя ждать:

«Ты где?»

«На Маркса. Иду в сторону набережной».

«Скоро буду».

Я фыркнула и погасила экран, хотя сердце всё же сделало кульбит, успев провалиться в пятки и вернуться обратно.

Шла по пешеходной дорожке, тянувшейся вдоль бетонного парапета набережной и дороги, по которой то и дело проносились автомобили. Об Исаеве я себе думать запретила, строго велев наслаждаться моментом — дышать свежим речным воздухом и наблюдать за тем, как стайки мотыльков кружатся в свете фонарей.

Минут через десять за спиной раздался скрип шин и краткий, но пронзительный сигнал автомобильного клаксона. Оборачиваться не стала, продолжив свой неспешный путь. Тогда он нагнал меня сам. Исаев. Не автомобиль, к счастью. Хотя, судя по гневному дыханию, он бы не отказался от души проехаться по мне.

— Что за ужасная манера шляться по ночам, — раздалось у меня над ухом.

— Я тебе потом как-нибудь объясню значение слова «шляться». Я же иду с работы.

— Значит, хватит работать по ночам.

Вот тут я разозлилась и остановилась, нервно крутанувшись к нему.

— Спасибо, — изобразила театральный поклон, — что просветил меня на тему, как мне нужно жить.

Он скрипнул зубами и пару раз моргнул, словно не представляя, что делать со мной такой… злой.

В итоге выдал шедевральное:

— Свет, что-то случилось?

Чуть не застонала, но удержалась.

— Ни-че-го. Где мой ноутбук?

— В машине.

— Я могу его забрать?

Он помедлил. Поскрёб подбородок, заросший дневной щетиной. После чего просиял:

— А пойдём прогуляемся, — и не совсем бережно развернул меня за плечо и потащил в сторону парапета.

Стояли, опершись о холодный бетон, всматриваясь в отблески чёрной воды. Молчали.

Затянувшейся паузы хватило, чтобы переварить имеющиеся эмоции и успокоиться. Поэтому первый за сегодня по-настоящему взрослый вопрос я задала почти спокойным и сдержанным тоном:

— Андрей, что происходит?

Его имя всё ещё оставляло на языке приятное послевкусие с оттенком смущения, словно было слишком интимным.

— А что происходит? — привычно изобразил он дурака, но, поймав мой упреждающий взгляд, всё же сделался серьёзным.

— Мы гуляем, наслаждаемся вечером.

— Это ты наслаждаешься, видимо, а я как-то нет.

— Тебя что-то не устраивает?

Пафосное «всё» так и вертелось на языке, но, памятуя о том, что мужчины порой хуже детей и им требуется максимально доходчиво объяснять мысль, я выдала целую речь:

— Ты то появляешься, то исчезаешь. То лезешь из кожи вон, чтобы остаться у меня, то после делаешь вид, что меня не существует.

— Когда это я делал вид, что тебя нет?

— Ты не писал несколько дней.

— Так ты тоже молчала.

Как не прибить его? Рука у меня тяжёлая.

— Андрей, — на этот раз прозвучало резко и совсем невкусно, — я не умею играть во все эти игры. Возможно, тебя устраивает такой тип отношений, но меня…

— А у нас отношения?

— Я не знаю, что у нас!

— А ты хочешь отношений?

— С тобой? Не приведи господь, я ещё не совсем сошла с ума.

Думала, что он обидится, но Исаев лишь фыркнул и уточнил:

— И чем же я так плох?

Я замялась, но потом всё же тихо призналась:

— Говорят, что в отношениях зачастую один любит, а другой лишь позволяет себя любить. Так вот, я не хочу так. Стоит пояснять, кто из нас двоих будет позволять, а кто любить?