Lа Сucinа = Кухня

Глава 6

Отличный выдался денек. Розовая дымка на деревьях вдоль виа Рома была такого же сочного цвета, как и мой костюм. Деревья покачивались на ветру, отдавая этому ветру миллионы свежих лепестков, которые летели мне в лицо и оставались в волосах, делая меня похожей на перезрелую невесту.

Поднимаясь по ступенькам библиотеки, я вся дрожала. Прошлая жизнь казалась мне подготовкой к этому дню.

Когда я вошла, швейцар Крочифиссо аж присвистнул от восхищения. В комнате отдыха я вдруг испугалась остаться без верхней одежды. Сняла плащ и снова надела. И опять сняла. Глупо. Не могу же я весь день сидеть в плаще. И сходить домой переодеться тоже не могу. Лучше всего вести себя в нарядной одежде спокойно и естественно.

Как смеялась Констанца, увидев меня прячущейся за каталожным шкафом в цоколе!

— Боже мой, синьорина Фьоре! Вы сегодня просто красавица! По-моему, вы воспользовались помадой. А этот розовый костюм! Очень красивый. Сегодня что, какой-то особенный день? Вы кого-нибудь ждете? Может, мужчину? Иностранца? Кого-то, кто хочет посмотреть рукописи?

И она ушла, неестественно смеясь, чтобы с некоторой долей преувеличения сообщить другим девушкам о Новом Облике синьорины Фьоре.

Я заперлась в комнате отдыха и долго смотрела на свое отражение в зеркале. Я выглядела смешно. Из зеркала на меня глядело толстое глупое накрашенное лицо.

— Дура, — сказала я себе, и глаза мои наполнились слезами. — Ты превратила себя в посмешище. Посмотри на себя. Ведешь себя, как подросток. В твоем-то возрасте. Теперь им есть над чем похихикать.

Я упала на диван и дала волю слезам.

Мое самобичевание было прервано стуком в дверь.

— Синьорина, — послышался голос, который я сразу узнала, — вы здесь? Мне сказали, что вы должны быть здесь. Не могли бы вы выйти и показать мне рукописи? Сегодня понедельник. И разрешение у меня с собой. Выходите, синьорина. Пожалуйста, выходите.

Я вытерла слезы и ущипнула себя за щеки, чтобы вернуть им утраченный румянец.

— Иду, синьор. Пожалуйста, подождите минутку.

Тут я увидела, как поворачивается дверная ручка. К счастью, я не забыла запереться.

— Синьорина, — громко прошептал Иностранец, — я знаю, что вы здесь. Выходите. Выходите и возьмите меня. — И добавил: — Я знаю, что вы этого хотите.

Я быстро пригладила волосы, поправила розовый костюм и отперла дверь.

Когда я распахнула ее, Англичанин быстро шагнул в комнату, загородив собой проход, чтобы я не сбежала. Мы посмотрели друг другу в глаза.

Я отвела взгляд, чтобы Англичанин не догадался о моих тайных мыслях, но было поздно. Его сильный мужской запах уже одержал надо мной победу, и я размякла. Он прикоснулся кончиком своего носа к моему, и меня пробрало дрожью до кончиков пальцев на руках и ногах, до самых корней волос. Его дыхание сделалось глубоким и тяжелым. Я знала, что он вдыхает меня. И посмотрела на его губы: они были влажными, мягкими и изогнутыми. Мне стало жарко, я вспотела, и от меня запахло потом. Казалось, я вот-вот потеряю сознание.

Я споткнулась и упала на него. Он подхватил меня и крепко обнял. Пожалуй, гораздо крепче, чем требовалось.

— Воздух… — пробормотала я. — Не могу дышать. Мне нужен воздух.

Англичанин вывел меня из комнаты отдыха в просторное помещение нижнего этажа, где бережно уложил на пол. Потом быстро лег сверху и стал расстегивать на мне блузку.

И тут вошел директор. Он глазам своим не поверил, увидев целомудренную синьорину Фьоре распростертой на полу, под неизвестным мужчиной, который расстегивал ее одежду. Директор открыл было рот, но слова застряли у него в горле. Услышав, как он захлебнулся от возмущения. Англичанин обернулся.

— Помощь не требуется, синьор. Я контролирую ситуацию.

— Что вы делаете с моей сотрудницей, синьор? — спросил директор, едва к нему вернулось хладнокровие. — Синьорина Фьоре, с вами все в порядке?

Директорский голос вывел меня из оцепенения.

— О, синьор Бандьера, я, наверно, потеряла сознание. Ничего страшного. Пожалуйста, помогите мне встать.

Англичанин с явной неохотой сдал позиции и слез с меня.

— Позвать кого-нибудь из сотрудниц, синьорина? — спросил директор, все еще с подозрением поглядывая на Англичанина.

— Нет, синьор, умоляю, не нужно. Со мной все в порядке. Я собиралась показать этому джентльмену рукописи. Он ученый. Из Англии. И у него есть разрешение.

— Хорошо, синьорина, приступайте, если вы уверены, что справитесь, — раздраженно бросил директор, проходя через комнату и поднимаясь по винтовой лестнице. И я поняла, что моя дальнейшая карьера в библиотеке теперь под большим вопросом. Директор терпеть не мог неожиданностей.

— Ну вот, синьорина, наконец-то мы одни, — прошептал Англичанин мне на ухо. — Пожалуйста, прошу вас, — взмолился он, — покажите мне то, что я так жаждал увидеть. Нет, синьорина, не это, пока не это, — добавил он, увидев, как мои пальцы потянулись к тем пуговицам на блузке, которые еще не были расстегнуты. — Это потом. Сначала покажите мне рукописи.

Слегка пошатываясь, я провела его по петляющим коридорам цоколя в запертую комнату, где в специальных дубовых ящиках хранились рукописи.

Я отперла дверь ключом, висевшим у меня на поясе, и включила специальный рассеянный свет, который не мог повредить драгоценному содержимому ящиков.

Очень осторожно я достала рукописи Архестрата, Атенея и Алиция и положила их перед Англичанином, который не мог сдержать свой восторг. Я оставила его изучать их, и он с головой окунулся в мир древних гурманов и изысканных пиршеств, а сама я вернулась в офис к папкам и отточенным карандашам.

Рабочий день кончился, а Англичанин все не появлялся. Когда Крочифиссо стал запирать залы библиотеки, я вошла в комнату с рукописями и обнаружила, что Англичанин по-прежнему поглощен работой — каллиграфическим почерком делает какие-то выписки.

— Синьор, библиотека закрывается, — пробормотала я. — Уже восьмой час. Я вынуждена просить вас закончить работу, чтобы я могла убрать рукописи.

— Пожалуйста, прекрасная синьорина, еще минутку. Я почти закончил. Еще совсем чуть-чуть.

Я села и стала ждать. Вскоре Англичанин закрыл последнюю папку и выпрямился, разминая затекшие руки, плечи и шею.

— Синьорина, я все сделал. Всю работу с рукописями. Сегодня завершена очень важная часть моего труда.

Я бережно разложила рукописи по местам, пока Англичанин собирал свои вещи и складывал их в небольшой рюкзачок.

Когда я уже запирала ящики, он подошел ко мне сзади и уткнулся лицом в шею, издавая тихое животное скуление.

— Ох, синьорина. Бедному Англичанину выпал длинный и трудный день. Не могли бы вы хоть немного утешить его?

— Синьор, библиотека давно должна быть закрыта. Нужно торопиться, иначе нас здесь запрут на всю ночь.

— Это было бы неплохо, синьорина. Разве не так? — прошептал он мне в самое ухо.

— Прошу вас, синьор, мне нужно идти, — ответила я, отстраняясь.

— Хорошо, мисс Независимость.

Англичанин галантно отступил назад и великолепным аристократическим взмахом руки указал мне дорогу к винтовой лестнице. Я уже прошагала половину ступенек и тут поняла, что он стоит ровно под лестницей, глядя снизу мне под юбку. Я попыталась прижать ткань к ногам, чтобы он ничего не увидел, но он уже успел разглядеть все, что хотел. И довольно улыбнулся, видя мое смущение.

Когда он шел через вестибюль, я поняла, что либо сейчас заговорю с ним, либо потом пожалею о своем молчании. Нужно набраться смелости и заговорить. Нельзя упускать такой шанс. Нужно его использовать. Я знала, что в моей жизни настал поворотный момент и следующие несколько секунд будут решающими.

— Знаете, синьор, — сказала я так быстро, словно боялась, что в последний миг моя отвага улетучится, — если вы и вправду интересуетесь нашей кухней, вам нужно обратиться вовсе не к книгам.

— Да? — отреагировал на сигнал Англичанин.

— Вам… э-э… вам нужен кто-нибудь, кто все это покажет. — Я смотрела ему прямо в глаза, красная как свекла.

— Вы хотите сказать, что умеете готовить? — спросил он, и его глаза внезапно загорелись.

— Да, синьор, — кивнула я. — Умею.

— Ну конечно, — обрадовался он и хлопнул себя по лбу, словно ему вдруг открылась истина. — Теперь все встает на свои места. Это вполне естественно, это правильно, что вы умеете готовить, синьорина. Как же я сразу не догадался? В ту же минуту, когда положил на вас глаз и впустил вас в свою душу, как вдох.

Говоря это, Англичанин положил руки себе на диафрагму — туда, где, по-видимому, обитала его душа.

— Научите меня, синьорина, — выдохнул он. — Научите всему. Я буду вашим учеником, вашим апостолом, вашим рабом.

Он отнял одну руку от диафрагмы и положил ее на мой богатый бюст. Я застонала.

— Научите меня. О, научите, синьорина. Скажите, что возьметесь.

Я не могла издать ни звука. Мои голосовые связки, равно как и другие органы, были словно парализованы. Кроме того, меня мучили сомнения.

Я чувствовала себя неопытным пловцом, оказавшимся на большой глубине. И все-таки я заговорила. Мосты сожжены.

— Нч-ш-шу, — прошуршала я в ответ.

— Нчшу?… — повторил Англичанин. Это слово было для него новым. — Прошу прощения, синьорина, что значит «нчшу»?

— Извините, синьор, — сказала я, наконец обретя дар речи. — Я что-то слегка осипла. Помогу вам, насколько это в моих силах.

— Синьорина, вы делаете меня счастливейшим из смертных, — сказал он и отвесил поклон, одновременно пряча смутную улыбку.

Я летела домой по сумеречным улицам, и сердце мое трепетало. Мне чудилось, что меня преследуют Я снова и снова оглядывалась через плечо, но никого не заметила. Думаю, у меня просто было неспокойно на душе. Не поторопила ли я события? А ведь я чуть ли не затыкала себе рот. За меня словно говорил кто-то другой, отчаянно смелый.

Я провела еще одну бессонную ночь и на рассвете снова ввалилась в мою тесную кухоньку, чтобы приготовить огромных размеров torta di ricotta. Мне был жизненно необходим сырный пирог: только он мог вернуть ясность мыслей.

Не поспешила ли я, предложив Англичанину свои уроки? Я снова и снова задавала себе этот вопрос, растирая в ступке свежий миндаль. Сильные руки мгновенно превратили его в порошок. Если бы можно было так же запросто перемолоть все мои тревоги. Я взбила рикотту, яичные желтки, мед, сахар, лимонный сок, потом всыпала миндаль.

Я взбивала, взбивала, взбивала, пока с меня не потек пот и мне не сделалось жарко. Но даже тогда я продолжала взбивать. Я радовалась навалившейся усталости: готовка начинала залечивать мои раны.

А ведь я ничегошеньки не знаю об Англичанине. Ровным счетом ничего. За исключением того, что он явно опасен для неопытных женщин вроде меня. Я боялась его, но даже подумать не могла о том, чтобы больше с ним не увидеться. Все мои мысли были только о нем. Воображение рисовало нашу следующую встречу, я развлекалась тем, что сочиняла всевозможные ее сценарии.

В считаные секунды я взбила яичные белки и уговорила себя, что была абсолютно права, заговорив с ним. Ведь я возненавидела бы себя, если бы не воспользовалась случаем. Чувствовала бы себя полной дурой из-за такой беспомощности. И все-таки во мне бушевали сомнения. В желудке трепыхались бабочки, как ни пыталась я их усмирить, накормив до отвала.