Плотское желание

10

ЭММА

Я в такой ярости от Данте, что едва ли смогу нормально соображать всю оставшуюся ночь. Я отмахиваюсь от вопросов Брендана о нем, говоря лишь, что это клиент, который теперь перешел ко мне от Рико.

Брендан присвистывает.

— Он чертовски горяч.

— Правда? — Я делаю паузу, изо всех сил стараясь выглядеть так, будто говорю правду. — А я и не заметила.

Брендан на это фыркает, закатывая глаза.

— Конечно, — говорит он с сарказмом, но оставляет все как есть, и я благодарна ему за это. Не думаю, что он заметил неуместную ревность Данте или то, как мы оба ворвались в комнату отдыха, оба эти явления совершенно неуместны для двух людей, если они просто клиент и художник. Брендан не глуп. Но он знает, когда я хочу, чтобы меня оставили в покое.

С клиентами и посетителями у меня все просто, и это хорошо, потому что почти все это я делаю на автопилоте. Когда я не перечисляю, как я в ярости на Данте за его высокомерную, высокопарную манеру появляться на моей работе и строить предположения о моих отношениях с Бренданом, я стараюсь не думать о тех мерзостях, которые он нашептывал мне на ухо.

Это практически невозможно.

К тому времени, когда я выхожу в гараж, где стоит моя машина, я раздражена и готова ехать домой. Я голодна, у меня болят руки, и я все еще чувствую слабый пульс возбуждения, который не утихает с тех пор, как Данте загнал меня в угол в комнате отдыха. Мне не нравится, что я собираюсь доказать его правоту, что я ни за что не пойду домой и не распущу свои руки, и что я никак не смогу удержаться от мыслей о нем, пока буду это делать.

Точнее, обо всем том, что он нашептал мне на ухо.

Я подхожу к машине бросаю сумку на заднее сиденье, а затем поворачиваюсь, чтобы взглянуть на рампу под собой. Я почти уверена, что узнаю стоящую там машину. Она похожа на одну из тех машин, которыми я любовалась в гараже Данте.

У кого-то еще может быть "Камаро" 69-го года. Это не самая редкая машина. Но, глядя на нее, я не могу отделаться от внутреннего чувства, что это машина Данте. Но это не объясняет, почему он все еще здесь, если это правда. Он покинул "Ночную орхидею" несколько часов назад.

Может, он планирует последовать за мной домой?

Это параноидальная мысль, я знаю. Данте не подавал мне никаких признаков того, что он преследует меня, не считая того, что появился на моей работе и стал неуместно ревновать после того, как мы провели вместе всего одну ночь. Но это не значит, что он психопат. Правда? Это и тот факт, что он глава мафии. Я представляю, что за человек может быть таким. Собственничество, вера в то, что им причитается все, что они хотят, из-за власти, которой они обладают. Данте уже показал, что ему нужно мое внимание. Он угрожал и обижал Рико, чтобы получить его. Он пришел ко мне на работу, чтобы проверить, как я себя чувствую. Не исключено, что он настолько одержим, что ждет меня здесь, чтобы проследить за моим возвращением домой, даже если мне кажется, что это невозможное тщеславие — думать, что я могу так сильно его увлечь.

Что ж, если он так думает, ему это с рук не сойдет.

Я просовываю один из ключей между пальцами, похлопываю по карману в поисках перцового баллончика и направляюсь к "Камаро". Я не собираюсь ждать и выяснять, действительно ли он собирается преследовать меня, я собираюсь покончить с этим раз и навсегда. Если это действительно Данте в машине и ждет меня, я собираюсь дать ему еще один кусок моего дерьма.

В футе от машины я вижу красные полосы на бетоне. Темные, размазанные, разбрызганные. Сначала все в одном месте, а потом длинными полосами в сторону "Камаро", как будто тело тащили, или оно само ползло. Сердце замирает в груди, кишки сжимаются, и я почти поворачиваюсь, чтобы уйти.

Это что-то другое. Что-то, во что я не должен быть втянута.

Но я продолжаю двигаться вперед, почти против собственной воли, пока не смотрю в окно "Камаро" со стороны водителя.

— Черт! — Я произношу это слово вслух, прикрывая рот рукой. Все мысли о том, что меня могут преследовать, вылетают из моей головы, потому что, хотя Данте и находится в машине, все совсем не так, как я думала.

Он облокотился на центральную консоль, либо без сознания, либо почти без него. Его лицо в синяках, багровое, а нос распух. Кровь стекает по губам и подбородку, глаза опухли. Я не могу сказать, все ли еще в порядке, но ясно, что он тяжело ранен.

Как только я вижу его в таком состоянии, все мысли вылетают у меня из головы. Все, о чем я могу думать, это добраться до него.

Я распахиваю дверь и тянусь к нему, прежде чем успеваю остановить себя. Моя рука скользит по его затылку, когда я пытаюсь поднять его. Мне нужно знать, что он очнулся, что он дышит.

— Данте? — Его имя вырывается у меня с заиканием, а мой взгляд скользит по его избитому лицу. Все это слишком тяжело воспринимать, и мой пульс учащенно бьется, пока я пытаюсь определить, насколько серьезно он ранен. — Данте!

Он стонет от боли, но ничего не говорит. Кажется, что он пытается открыть глаза, но не может, но я не уверена.

— Данте…

Еще один стон, и меня охватывает паническое чувство. Я не знаю, что делать. Я не могу оставить его здесь.

Даже если помощь ему может добавить еще больше проблем в мою и без того сложную жизнь.

Может, все не так плохо, говорю я себе, пытаясь понять, что делать. Может, его ограбили. Такое случается. Но даже я вижу, что по жестокости это выходит за рамки обычного ограбления в большом городе. Не говоря уже о том, что если люди, которые это сделали, были просто ворами, то почему они не забрали его машину? Если бы они знали кого-то, у кого есть приличная мастерская, они могли бы заработать кучу денег на том, на чем ездит Данте.

Он никак не может сам отвезти себя в больницу. И я никак не могу пересадить его на пассажирское место с той стороны, на которой я нахожусь. Я прикусываю губу и тянусь к карману Данте, чтобы достать ключи. Вынимая их, я слышу, как он что-то бормочет израненными губами, но не могу разобрать, что именно.

— Не пытайся ничего сказать. — Я обхожу машину и открываю пассажирскую сторону. — Прости, это, наверное, будет больно…

Данте — высокий мужчина, намного тяжелее меня, и в полубессознательном состоянии его почти невозможно сдвинуть с места. Я просовываю руки ему под мышки и пытаюсь затащить его обратно на пассажирское сиденье. Это означает, что мне придется тащить его поперек, и я слышу его болезненные стоны, когда пытаюсь переместить его так, чтобы он в основном лежал на сиденье. К тому времени, как мне это удается, мои руки уже в крови, и, закрывая дверь, я смотрю на них, чувствуя смутную тошноту. Я бы подумала, что, будучи мастером татуировок, кровь меня не беспокоит. Но это совершенно другой вид крови.

Данте прислонился к дверце, когда я забралась на водительское сиденье, его веки трепещут.

— Я отвезу тебя в больницу, — твердо говорю я ему, заводя двигатель. — Тебя быстро подлатают.

— Ннн-нет. — Слово вышло невнятным, но достаточно четким, даже если звучит так, будто ему потребовалась вся его энергия, чтобы справиться с ним.

— Данте. — Я смотрю на него, борясь между шоком и отчаянием. — Куда еще ты собираешься идти? Ты ранен. Я отвезу тебя в больницу.

Я начинаю включать передачу, но его рука вырывается, едва не отбивая мою от рычага переключения передач.

— Нет, — повторяет он, на этот раз более твердо, и я стискиваю зубы.

— Данте…

— Забирай-ми-дома. — Слова все еще путаются, и я чувствую, как моя грудь сжимается, услышав его. Все, о чем я могу думать, это его низкий, соблазнительный голос, шепчущий мне на ухо, когда он укладывал меня на свой диван, этот богатый, слабый акцент, то, как он бормотал вещи, которые заставляли меня дрожать и краснеть со всех сторон. Всего несколько часов назад он делал то же самое в комнате отдыха в тату-салоне. Услышав его сейчас, я почувствовала себя так, будто хочу разрыдаться.

— Ты не в том состоянии, чтобы идти домой…

— Эм-ма.

То, как он наконец произносит мое имя, словно умоляя меня понять, хотя и не может ничего объяснить, — вот что в конце концов заставляет меня сдаться. Но я не могу представить, что отвезу его обратно в его пентхаус. Я смотрю на свои окровавленные руки, сжимающие руль, и думаю только о том, что его охрана, скорее всего, решит, что это моя вина. Это все равно что войти в логово льва с израненным телом вождя и не иметь возможности объяснить, что произошло. Я не сомневаюсь, что, как только Данте придет в себя, он даст понять, что я ни в чем не виновата, но я не хочу иметь дело с тем, что произойдет в это время.

— Ладно, — выдавила я из себя. — Я не отвезу тебя в больницу. Но вместо этого я отвезу тебя к себе домой.

Не раздается ни звука, и я бросаю взгляд в сторону, чтобы увидеть, что он полностью отключился. На мгновение я думаю о том, чтобы проигнорировать его желание и отвезти его в больницу, раз уж он больше не в сознании, чтобы протестовать. Но интуиция подсказывает мне, что его возражения были не просто жалобами человека, который не любит больницы. Есть более глубокая причина, по которой он не хочет ехать.

Я включаю передачу и выезжаю из гаража, стараясь соблюдать все правила дорожного движения. Меньше всего мне нужно, чтобы меня остановили с окровавленным, бессознательным мужчиной на пассажирском сиденье машины, которая мне не принадлежит и которую я точно не должна вести.

Всю дорогу до своей квартиры я напрягаюсь, сжимая руль так сильно, что костяшки пальцев побелели. Мне не хотелось оставлять машину в гараже, я боялась, что вернусь и найду ее взломанной или еще хуже, но я не знаю, что еще я могла сделать. Я бы точно не смогла вытащить Данте из его машины и посадить в свою.

И тут возникает другая проблема — как доставить его в мою квартиру. Особенно так, чтобы никто не видел.

Я останавливаюсь на ближайшей парковке и смотрю на него. Я дотягиваюсь до его плеча и трясу его так осторожно, как только могу.

— Данте. Данте. — Шиплю я его имя. — Если я не везу тебя в больницу, то мне нужно, чтобы ты очнулся. Настолько, чтобы я могла поднять тебя наверх.

Ничего.

Я резко выдыхаю воздух через сжатые губы.

— Данте… — Я снова трясу его, чуть сильнее. Я не хочу причинять ему еще большую боль, но я никак не могу поднять взрослого мужчину на три лестничных пролета своими силами. А лифт в этом здании обычно сломан. Кроме того, я не знаю, насколько серьезны полученные им травмы, но знаю достаточно, чтобы понять: если у него сотрясение мозга, ему нужно оставаться в сознании.

Я выхожу из машины перебирая в голове все возможные варианты действий в сложившейся ситуации, пока обхожу машину со стороны пассажира. Я слегка приоткрываю дверь, не желая, чтобы он выпал, и пытаюсь поддержать его вес, пока открываю ее до конца. Из его носа все еще течет струйка крови, и я стискиваю зубы.

Надо было отвезти его в больницу.

У меня возникает искушение закрыть дверь и поступить именно так. Но вместо этого я поднимаю его как можно выше, пытаясь вытащить из машины. К счастью, движение, кажется, немного пробуждает его. Он издает еще один болезненный стон, прижимаясь ко мне.

— Данте? Данте, мне нужно, чтобы ты попытался идти. Хоть немного. Потом мы поднимемся наверх, и ты сможешь отдохнуть. Пожалуйста? — В моем голосе звучит мольба, которой я давно не слышала, и воспоминания, которые она вызывает, достаточно болезненны, чтобы слезы заструились по моим векам. — Пожалуйста, помоги мне поднять тебя наверх.