Непростой выбор

— Когда я вышла замуж за своего Мужа, в моей душе теплилась надежда, что я смогу его полюбить. Да, я понимала, что это не совсем тот человек, которого я ждала всю свою юность. Но мне с ним было хорошо, спокойно, уютно, что ли. Я осознавала, что любовь со всей бушующей страстью, которая ей присуща, всё равно рано или поздно у всех проходит. И наступает то, что чувствовала я к своему Мужу — доверие, благодарность и уважение. Да-да, то самое уважение, которое вытекает из бурной бушующей любви. Так вот, когда я ставила подпись в свидетельстве о браке, я осознавала, что мы перешагнули через одну ступень. Любви-то не было. Было всё, кроме неё. Тем спокойнее казалась семейная жизнь. У нас не было недопонимания, не было даже ссор. Мы спокойно существовали вдвоём. Но в том-то и дело, что только существовали. Это была странная пародия на отношения и на брак. Я не могла спокойно смотреть на пары, пропитанные романтической любовью, которые видела то тут, то там. Я немного даже завидовала им, понимая, чего лишена. Как я ни старалась, не могла ничего с собой поделать. Ты думаешь, я не пробовала убедить себя в том, что мне не нужна никакая любовь? Что я и без неё счастлива со своим Мужем? Я пыталась, видит Бог, я пыталась, как могла. Я осознавала, что мне достался в мужья хороший человек, добрый, понимающий, честный, щедрый. Все положительные стороны будто бы собрались в нём. Но этого оказалось для меня мало. Я хотела любви. Понимала, что и он заслуживает её также, как и я. Но не могла с собой нечего поделать. Я была с ним чёрствой и сухой. Порой чувство вины душило меня своими холодными руками, и я становилась с ним ласковой, но только из жалости и всепоглощающей вины. Я пыталась с ним говорить, старалась объяснять, чего я жду от отношений, чего хочу. Он понимающе кивал головой, но я осознавала, что ему не под силу понять безумства отчаявшейся женщины. Была ли я честна с ним, когда выходила за него замуж? Да. Он знал, что я не ощущаю той самой чистой и светлой любви. Но он, как и я, надеялся, что всё к нам придёт. Он всегда говорил, что это не самое главное в отношениях, важнее уважение, которое мы испытываем. И его чувств хватит на нас двоих. Я всё равно ждала, что любовь постучится в мои двери, когда мы станем жить вместе, потом, когда распишемся с ним. Последней надеждой стало рождение малыша. Я надеялась, что после этого точно придёт в нашу семью любовь. Но, видно не суждено было… Я стала отдаляться от него, не забывая играть роль хорошей жены. Но это была пародия. А знаешь ли ты, что без любви жить нельзя? Думал ли ты про это? О том, как невмоготу жить на одной жилплощади с мужчиной, которого не хочется обнять, поцеловать, с которым тебе не хочется говорить, ждать его с работы? Это невыносимо, должна я тебе сказать. Ежедневно выполнять механические действия, когда в душе пустота. День за днём играть роль, чуждую тебе. Если бы я не встретила человека, благодаря которому я стала дышать, жить, я, наверное, рано или поздно просто сломалась бы. Если бы не появился он тогда в моей жизни, я бы погибла. Погибла, так и не узнав, что любовь существует не только в сказках и фильмах. Ты осуждаешь меня, наверное. — я не дала ему и секунды для ответа — Думаешь, что я обычная изменница, которая оправдывает себя? Твоё право. Но знал бы ты, как я была счастлива эти несколько лет, живя пусть даже не полноценной счастливой жизнью. А лишь урывками, имея возможность быть рядом с тем, с кем хотелось дышать одним воздухом, с кем хотелось поделиться всем, что у тебя есть.

Ветер молчал. Замолчала и я. Осуждал ли он меня? Кто знает. Весь свой монолог я проговорила на одном дыхании, боясь посмотреть ему в глаза и увидеть в них презрение ко мне. Так и не услышав от него ни слова, тяжело вздохнув, я продолжила:

— Можешь ли ты представить, у него тоже была грустная история любви. Его жена резко изменилась после свадьбы и на смену спокойной, умной и понимающей женщины пришла жёсткая, властная и грубая стерва. Она не давала ему сделать шага. Бесконечный контроль и подчинение. Он думал, она смягчится после рождения ребёнка. Но всё только усугубилось. Она стала неуправляемой, и порой ему казалось, что она сходит с ума от ревности и агрессии. Все попытки вразумить и успокоить заканчивались плачевно. Вскоре он отчаялся что-либо сделать с ней и просто ждал, когда это у неё пройдёт. Однажды ему необходимо было ехать в командировку в соседний город. Сколько было проклятий послано в его адрес, сколько ему пришлось пережить перед отъездом. А ведь он действительно должен был там работать. Поэтому, отвечая на твой невысказанный вопрос — нет, мы тогда совсем не жалели о том, что встретились. Нас не мучили угрызения совести. Мы жили, упиваясь теми мгновениями, что нам были с ним отпущены. Ты осуждаешь меня? — я первый раз за весь мой долгий рассказ взглянула Ветру в глаза, в них я увидела то, что боялась увидеть. В них плескалось разочарование и усталость. Похоже, он не ждал от меня подобных откровений, А я не могла больше держать все переживания в своей душе. Ни один человек не знал обо мне с Морем, и порой мне казалось, что сердце треснет пополам от невысказанной боли.

Ветер молчал. Он перестал нарезать овощи, почти с самого начала моего рассказа сидел напротив и глядел на меня как-то странно. Но вот, наконец, тяжело вздохнув, он тихо спросил:

— Когда ты окончательно поняла, что не полюбишь своего Мужа почему ты не развелась?

— Я понимала, что так живут многие семьи. Тем более мне даже грешно было жаловаться. Муж-то мой не пьёт, меня не бьёт, не изменяет мне. Просто нет любви между нами. Но так многие ведь живут, правда? Вот и я решила, что ради сына мы будем считаться нормальной семьёй.

— А когда ты встретила того…, того кхм, мужчину? Почему ты не ушла от Мужа? — Ветер устало потёр глаза.

— Если бы я видела, что мой уход от мужа приблизит меня к совместному жительству с Ним…, я бы ушла. Но я понимала, что он-то жену и детей своих не бросит. Даже ради меня. Даже ради любви. Долг для него стоит на первом месте.

— Я думаю, сейчас тот самый случай, чтобы рассказать тебе о том, как я оказался твоим соседом… — Ветер поднял на меня свои глаза, цвета расплавленного шоколада и в них я увидела то, от чего по телу побежали мурашки.

Ветер встал из-за стола, достал из моего шкафа бутылку виски, которую он как-то принёс со старой работы. В наши пьяные откровенные пятницы мы пили либо вино, либо виски добавляли в кофе. Эта бутылка была даже не распечатана. Взяв со стола два бокала, он наполнил каждый из них наполовину. Один поставил передо мной, второй держал в руках, слегка покачивая, наблюдая, как янтарная жидкость лизала стеклянные стенки.

— Я никогда тебе не рассказывал о том, как переехал сюда, стараясь забыть свою прошлую жизнь. Но сегодня мне хочется с тобой этим поделиться. Думаю, моя история откликнется у тебя в душе.

Мои родители развелись, когда мне было восемь. У меня в памяти до сих пор встают образы из прошлого: страшная ссора, слёзы и мольбы отца не уезжать, гневные речи мамы и её решимость, когда она собирала наши вещи. Мы взяли с собой лишь одну лёгкую полупустую сумку на двоих. В которой была одна моя игрушка — синий заяц с оторванным ухом, пара моих скомканных вещей и несколько наспех брошенных платьев моей мамы, которые она в гневе сорвала с вешалки, повреждая ткань. Мы на последние деньги купили билеты в далёкий город N, о котором в своей невзрослой жизни я ни разу не слышал. Помню перрон, серые равнодушные лица прохожих, все толкаются, гудок поезда и жёсткое сидение плацкартного вагона. Мы приехали в незнакомый мне до этого город, в котором жила мамина сестра. Я видел её всего несколько раз за свои восемь лет. Помню, уже смеркалось и срывался мелкий снежок. Холодно было очень, а на мне была лёгкая осенняя курточка. Я ёжился и всё бежал за мамой, которая решительными шагами пересекала привокзальную площадь. Я семенил за ней до автобусной остановки и, сойдя со старого ржавого скрипучего автобуса, до дома тётки. Мы прожили у неё тогда два долгих года. Тётка оказалась сварливой и отчего-то люто невзлюбившей меня. Сказать, что я был сильно балованным ребёнком, я не могу. Но моё присутствие раздражало мамину сестру до головной боли, от которой она потом лежала в своей постели и жалобно, даже скорее не жалобно, а надрывно, с укоризной стонала. У нее не было своих детей, и присутствие в доме ребёнка было для неё тяжёлым испытанием. К счастью, через два года мы съехали в комнату коммунальной квартиры на другой конец города. Это было неплохое для меня время. Мы с мамой были вдвоём и, нуждаясь друг в друге, духовно сблизились. Но и здесь мы надолго не задержались. Маме предложили работу в соседней области, и нам пришлось переехать. Отца я не видел с восьми лет, но он и не рвался к общению со мной. Переехав в ещё больший город, чем тот, в котором мы несколько лет прожили, жизнь потекла совсем иначе. Мама устроилась в крупное предприятие и перестала практически интересоваться моей жизнью. Она поздно возвращалась домой, уезжала в длительные командировки, и в свой переходный возраст я влился самостоятельно. Не горжусь своим поведением в то время, но без того меня не было бы сейчас меня настоящего. Не стану описывать всего, но скажу так, что вспоминать об этом мне неприятно по сей день. Когда я был на последнем году учёбы в школе моя мама вышла замуж во второй раз. Плотно занятая своей личной жизнью, она практически самостоятельно отрезала все нити, связывающие нас в моём детстве. Муж ей попался неплохой, но она была из тех женщин, что отдавались эмоциям на все возможные проценты. И я ей, как это ни грустно, только мешал. К тому времени она полностью утратила контроль надо мной и моей жизнью, а я, как это свойственно подросткам, которые росли на улице, был неуправляем. Мы много и серьёзно ругались. И наши отношения с мамой дошли до того, что она меня выставила из дома, заявив, чтобы я больше никогда не появлялся в её жизни. Ужасный, необдуманный поступок, не правда ли? Но ещё более безрассудным было с моей стороны поддаться юношескому максимализму и, собрав сумку, с несколькими смятыми вещами, и синим зайцем с оторванным ухом, ставший моим талисманом за эти годы, уехать куда глаза глядят. Уже отойдя от билетной кассы вокзала, я осознал, что в руке у меня был смятый билет в город, в котором я родился и рос восемь лет. Город, в котором я был счастлив и несчастлив одновременно. Город, который я потерял в одночасье.

Я приехал тогда к отцу ранним утром. Помню, как стоял у калитки его дома, в котором некогда жили мы с родителями. Калитка была не заперта, но входить я боялся. Отец не звонил мне девять лет, а пара звонков, которые делал я, встречались его сухим тоном, и вскоре я перестал звонить. Теперь же, будучи взрослым, я боялся, что здесь меня снова не ждут. Что отец, так же, как и мать, меня выгонит из дома, где мне не место. Не знаю, сколько я тогда стоял, прислонившись лбом к холодной железной калитке, не осмеливаясь войти. Мимо меня проходили люди. Кто-то даже спросил у меня, что мне нужно и могут ли мне помочь. Были ли это соседи отца или просто прохожие люди, я не знаю, но я не отзывался. Мне нужны были силы. Мне, юному парню семнадцати лет, выросшему практически на улице, было по-настоящему страшно, что от меня сможет отказаться второй родной человек вслед за мамой. Калитка скрипнула, когда я, набравшись смелости, толкнул её от себя. Двор был небольшой, но сильно запущенный. Мой детский мозг запомнил его совершенно другим, намного больше и чище, чем он предстал моему взору. Тут и там лежали груды мусора, металла. Под худым навесом, прислонённой к западной стене дома, стояла старая железная, с пружинами кровать. Тут же лежал на боку поломанный деревянный стул. Тут и там росла огромная, с меня ростом, трава. Вид у двора был нежилой.