Строками по нашим душам

Он усмехнулся. Потушил сигарету о внутреннюю сторону подоконника, выкинул окурок в окно и снова посмотрел на нее.

Эта девушка, которую он, казалось бы, знал меньше, чем всех своих друзей. Они мало разговаривали наедине, за пределами школы, а потом и универа, и за пределами определенной тематики. Но Ева была другой. Среди всех только она могла поддержать его, могла привести в чувство и заставить включить голову. Андрей почему-то доверял ей.

Он всегда чувствовал робость при разговоре с ней. Только она могла его успокоить и защитить. Только она всегда была рядом. Только ей он мог довериться, только с ней поговорить по душам. Она была его душой.

— И правда, мне ли не знать.

Андрей встал с подоконника, чуть пошатнувшись, закрыл окно и протянул руку девушке. Она долго смотрела ему в глаза, пытаясь выяснить его намерения. Глаза у него блестели, в них играли озорные огни, а на щеках играл легкий румянец.

Одеяло упало на пол. Он притянул её к себе и заключил в крепкие объятия.

Сердце екнуло.

Девушка давно мечтала о таком. Но не в такой ситуации. И не в таком состоянии. Она хотела, чтобы все было куда более спокойно, они не были пьяны, не были в непонятных друг для друга отношениях. Не были столь странными.

Он отстранился и замер. Глаза блуждали по ее лицу.

Она внимательно проследила за его взглядом, который спускался ниже. Ева аккуратно подцепила прядь его волос, накрутила себе на палец и плавно переместила ладонь на его щеку, осторожно поглаживая большим пальцем. Она заметила, как расширились зрачки у Андрея. Он резко притянул ее к себе, одна рука переместилась на бедра, а вторая хаотично блуждала по спине.

Она приблизилась к нему, невесомо коснулась его губ, но парень захватил ее жадным, страстным поцелуем. Два пьяных человека, которые знают друг друга очень хорошо и долго, вдруг стали близки так, как не были никогда.

Она забылась. Только отдельные отрывки, будто части пазла, который собирает ребенок, еще проскальзывали в ее сознании, но в остальном — она не помнила ничего, что было после поцелуя.

Она совершила первую ошибку.

Ева проснулась от тихого сопения Андрея рядом с ней. Он обнимал девушку за талию. Когда девушка шевельнулась, он притянул к себе ближе и сквозь сон нашел ее руку. Хватка у него была железная. Он держал её за руку даже во сне. Это значит любить её больше, чем сильно[1].

Она еле проснулась с первым будильником. Одним глазом посмотрев на часы, Ева тяжело вздохнула. Сквозь сон заметив движение, Андрей притянул ее к себе зарылся в ее волосы. Она бы осталась вместе с ним, если бы глубоко внутри, ее подсознание не кричало ей, что нужно побыстрее уходить из этой комнаты. И желательно, больше никогда сюда не возвращаться.

Ева попыталась выбраться их его горячих объятий и теплой постели. Парню не нужно было вставать к первой паре в университет, в отличие от нее. Да и увидеть картину голого парня и девушки родители вряд ли хотели бы.

Ева натянула его майку, схватила первые попавшиеся под руку вещи и осторожно проскользнула из его комнаты в гостевую, что находилась напротив.

Девушка прилегла буквально на 5 минут, и тут снова прозвенел будильник. Но звонил уже в гостевой комнате родителей.

Через несколько минут в комнату постучала мама, чтобы разбудить ее. Но девушка уже не спала. Сидела и сонно потирала глаза руками. Будто спала.

— Выспалась хоть? — хмуро поинтересовалась мать.

— Ну, немного.

В голове всплыла единственная мысль.

Екнуло сердце. Значит игра начинается вновь.

***

Молодая девушка быстрым шагом направлялась к калитке, которая стояла в отдалении ото всех. Несмотря на расширение кладбища, ни одна могила еще не приблизилась к священному для нее месту. Как бы это странно ни звучало.

Два часа на автобусе из города до деревни.

Старенький домик с небольшим садиком, в который практически перестали приезжать. Все, кроме нее. Там уже стоит турка, тщательно вымытая после предыдущей поездки. Банка с молотым кофе, пачка сухарей, консервы, пачка макарон и блок сигарет. И бумажные стаканы для кофе.

В такие моменты девушка чувствует себя кем-то чужим, и никогда — своим.

Ее переполняют гнетущие эмоции, апатия, но раз за разом она едет в деревню, чтобы почувствовать облегчение. Чтобы отпустить все свои тревоги и расслабиться.

Потом полчаса пешком до кладбища. Со всеми принадлежностями — черным пакетом, граблями и веником — руки очень сильно устают. Но она никогда не чувствует боли. Только гнетущее желание прийти в место, где ей становится спокойно

Она специально не ездит на машине, чтобы снова ощутить детство. Хотя бы моменты, когда так ждала, когда приедет в настоящий дом. Там, где светло. Только сейчас это место темное, серое, сырое. Его забросили.

Телефон на беззвучном, маме сказано, что она пока будет вне доступа. Девушка до последнего надеется, что мама не догадывается о ее поездках. Но даже если она и знает, то ей все равно. Друзья привыкли, что она пропадает на день или два.

И каждый раз о ней волнуется только один человек.

Люди проходили мимо, некоторые здоровались, и приходилось делать это в ответ. Многие прибирались, убирали опавшие листья и готовили могилки — безмолвные плиты — к зиме. С разных частей кладбища можно было услышать, как люди тихо переговаривались между собой.

А может и мертвецы между собой переговаривались, обсуждая последние новости.

Она стояла на кладбище.

Фотографии смотрели на нее, как живые. Выразительные глаза, легкая улыбка на губах и выжидательная поза. Будто встретили давнего друга, и теперь взглядом расспрашивали, как дела.

И она собиралась все им рассказать.

— Ну здравствуйте, мои любимые.

Теребя четыре гвоздики между пальцев, которые были выращены ею же на огороде, девушка подошла поближе к ним, прикоснулась к холодному мрамору. И от рук пошли мурашки по всему телу. Ни от холода камня, ни от пронизывающего ветра. Будто каждая клеточка тела синхронизируется с ними. И вот, они уже слышат тебя, и спрашивают, какие новости.

Ну как у вас дела там? —спросил один.

— У нас все хорошо, дорогие.

А как дела у тебя? — подхватил другой.

— Да все потихоньку. Сейчас вам все расскажу.

Слезы душили, а сердце замирало. Они смотрят на тебя и скандируют с ног до головы. Вот, она опять оделась во все черное. Хоть один бы раз надела светлое платье. Даже зимой ходит в черных шортах.

Она присела на маленькую скамеечку и вытащила из пакета три кофе на подставке и конфеты.

Она не любила ходить на кладбище вместе с остальными родственниками. Начинались сопли, ворчания, иногда даже препирания, почему они умерли. У них не было этой чувственной жилки. Сопереживания другим, поддержи.

Ей хотелось просто посидеть, поговорить с ними.

И она рассказывала. Как родители, как родственники, что творится в мире. Они особенно любили расспрашивать про политику, и она просто не могла им отказать.

— Не представляете, сколько всего у меня происходит. Помнишь, дядь, как ты однажды сказал, что у меня творческая жилка? Когда видел меня за моими записными книжками.

Конечно помню.

Кончик губы дрогнул, чуть приподнявшись. Она всегда называла его дядь, потому что на старого человека он совсем не был похож.

— Я начала писать стихи. Пока корявые, правда… но я стараюсь. И мне это нравится.

Ты просто умничка, Ева.

Да, мы тобой гордимся.

— Дедуль, а ты помнишь как ты говорил, что я буду прекрасным человеком и как всегда буду прекрасно учиться? Не уверена, что я хороший человек, но учусь я прекрасно, и почти не пропускаю пары.

И тут она не смогла сдержать слез. Они начали быстро скатываться по щекам, и Еве пришлось подоткнуть пальцами нижние веки, чтобы стереть стекающую следом за слезами тушь.

— Если бы вы только знали, как мне вас не хватает.

Мы по тебе тоже скучаем. Невыносимо. — произнесли они в унисон.

Она через силу подняла глаза и снова на них посмотрела. И плакать захотелось в несколько раз больше.

Перед ней мелькали мгновения, воспоминания, когда она маленькая бегала по дому, кричала и просила, чтобы ее догоняли. Как с ней стояли на перекуре, хотя она была слишком маленькой, чтобы понимать значение этого слова, и разговаривали о жизни. Как ей рассказывали, что такое любовь и разговаривали на темы, которые никогда не поднимут родители.

Как маленький брат спрашивал у нее, что случилось сначала с одним, которого он помнил мало, а потом и со вторым.

Как мама ходила привидением по квартире, механически готовя и убирая квартиру. Как сама девушка сидела в одиночестве в квартире, не понимая еще, что двух людей в ее окружении больше нет.

Тех, кто сделал огромный вклад в становление ее личности.

Ее Я.

Заморосил дождь, и она поймала себя на мысли, что вместе с ней плачут и ее дорогие люди.

— А еще, я похоже влюбилась. Представляете? — Она улыбнулась сквозь слезы и вытерла щеки. Они не должны видеть ее плачущей, они никогда это не любили и всегда журили ее за это. — Это мой хороший друг, который, как кажется, тоже испытывает ко мне не только дружеские чувства. Как-нибудь я обязательно вас с ним познакомлю.

Вот это новость конечно. А мы то и не думали.

Немного посидев и поговорив с ними на отстраненные от нее темы, она встала.

Она поставила стаканчики с кофе на оба памятника, положила сверху конфетки и засобиралась.

Вытащила из пальто зажигалку и пачку и вытащила одну сигаретку. Она прикурила ее и положила ее на крышку кофе. Чтобы тлела.

— Твои любимые, дядь.

Спасибо тебе, внучка. В этом проклятом мире ни у кого нет сигаретки. А я так соскучился.

Но прежде всего, по тебе.

Она снова засмеялась сквозь слезы.

— Пока, дедушки. Скоро я приеду снова.

Прикоснувшись к памятникам, она почувствовала, как силы постепенно покидали ее. Тяжесть на душе возвращалась, а мысли снова начинают одолевать ее голову.

Вот только сейчас совсем не до этого.

Одинокая сгорбившаяся черная фигура, похожая на смерть, покинула кладбище.

[1] Строчка из песни группы Saypink! — бальзам.