Ревность

— Гера! Я не шлюха!

— А кто ты, Мира? Я тебя в прошлый раз чётко и внятно предупредил. Помнишь, что я сказал, жена?

Я кивнула, опуская глаза, не в силах выдерживать ледяной взгляд, превращающий мою душу в стылый кусок льда.

— И что я сказал?

Молчала, поскольку неловко повторять глупости, которые не имели ко мне ни малейшего отношения. Самое странное, что мне стало до жути стыдно, причём не из-за моей беседы с Загородневым-младшим, в которой обвинял меня супруг, почему-то стыдно было за Геру.

— Не слышу, Мира! — пока я собиралась с мыслями и раздумывала о своём, ярость мужа прорвала его ледяную бесчувственность. Но вопреки моим предыдущим опрометчивым пожеланиям разбить ледяного истукана и обнажить нутро, встретившись с его гневом лицом к лицу, я вдруг осознала, что совершенно не представляла, как теперь совладать с разбуженным монстром. И после этого стало страшно.

— Ты сказал, что убьёшь, если увидишь с посторонним мужчиной.

— Хорошо, что ты хотя бы помнишь мои слова. Но плохо, что не потрудилась к ним прислушаться и не сделала соответствующие выводы.

Я поняла, что он меня не слышит и возможно от отчаяния решила пойти ва-банк. «Попробую переключить внимание на тело, чтобы сместить ракурс с гнева на страсть». Гера сидел в кресле у стены, я на ковре посередине комнаты. Встав на колени, подставила ладони для удобства и на четвереньках медленно начала продвигаться к мужу. Я не строила из себя чувственную соблазнительницу и не напускала влажности в глаза, притворяясь безгрешной блудницей. Просто медленно передвигалась, слегка покачивая бёдрами, не более того. Но синие глаза среагировали тут же, заполняясь мрачной темнотой. Да только, на мою беду, тьма обрела грубую похоть, но не сбросила ледяную ярость. Мне страшно, но я изо всех сил не поддавалась коварному чувству, по крайней мере в своей голове я со всем возможным пылом убеждала себя в этом. Подобравшись вплотную к его ногам, продолжая стоять на коленях, я медленно повела ладонями вверх, оглаживая ноги через брюки, подбираясь к паху.

— Гера, у меня нет никаких мужчин и не будет никогда. В своей жизни я полюбила единожды — тебя. Я не обманываю. Мне не в чем себя упрекнуть.

Но неожиданно его ладони сжали мои, не давая добраться до молнии на брюках. Крепкие пальцы вокруг моих стискивались всё сильнее, я терпела долго, но боль стала до того непереносимой, что слёзы брызнули, а моё лицо вероятно исказилось в некрасивой гримасе.

— Больно, — пискнула бессильно.

— Эх, Мира, Мира, — протянул разочарованно муж и покачал головой, выпуская мои руки на свободу, — ты даже сейчас ведёшь себя как шлюха. От своей жены, признаться, я ожидал большего. Гораздо большего. Проститутку я могу получить в любое время, по щелчку пальцев и помахав парой купюр из бумажника. А мне была нужна жена. Понимаешь ты или нет? Же-на. Не легкодоступная девица без моральных принципов… А честная, преданная, порядочная, верная женщина. Но видимо я слишком многого от тебя ждал, Мира. А ты просто не в состоянии меня понять и дать мне надёжный, крепкий тыл, в котором я нуждаюсь.

Не знаю, что могло быть хуже того, когда приходится выслушивать обвинения, в которых ты нисколечко не виновата. А надежда на оправдание или хотя бы помилование таяла быстрее глыбы льда, выброшенной в пустыне.

— Как ты можешь обвинять меня незаслуженно? Это несправедливо, Гера.

— Разве? А впрочем… — он откинулся на спинку кресла, ослабил узел галстука, после чего стянул его через голову и расстегнул несколько верхних пуговиц сорочки, — по-моему ты способна только на одно — предоставлять упругое тело в обмен на сытую жизнь. Так я дам тебе такую возможность, Мирочка.

Я опустила попу на пятки, устав стоять на коленях, и вместе с тем от однобокого, пустого, выматывающего разговора. Каждый из нас верил в свои собственные слова и не слышал другого. Но я не представляла, что могла сказать, чем убедить, что повода для ревности не было, нет и быть не могло. Тем временем муж продолжил раздеваться. Встал, отбросил снятый пиджак прямо на пол, совершенно не заботясь о дорогой итальянской ткани. После чего сел обратно и принялся расстёгивать ремень. Глядя, как Гера неспешно возился с пряжкой, я сглотнула пересохшим горлом и во все глаза таращилась, отслеживая каждое движение его пальцев, вспоминая незнакомые молитвы. Но видимо, заметив ужас на моём лице и удовлетворившись увиденным, я вдруг услышала от него издевательский смех. А затем муж просто расстегнул пояс брюк и ширинку. Его руки вернулись на подлокотники кресла, и на меня уставились два синих ледяных осколка.

— Ты знаешь, что делать, Мира.

— Нет, Гера. Так не пойдёт. Я не девка, которая по первому требованию бежит тебя обслуживать. Я не хочу секса, когда ты зол, — из последних сил борясь с подступающей паникой, я всё ещё пыталась держать удар.

— Вот значит, как заговорила, — предвкушение в его голосе не расслышать было невозможно. Он, наклонившись ко мне, ухватил волосы на затылке пятернёй и больно потянул на себя. Слёзы брызнули из моих глаз непроизвольно.

— Ты-Моя-Жена, Ми-ра, — проговорил медленно и чётко, разряжая обойму, заряженную словами, в упор, — а я твой муж. Я беру тебя когда хочу, где хочу и как хочу. И напоминаю, что сегодня ты успела развлечься в ресторане без меня. Теперь я всего лишь возьму своё.

— Гера! Что ты делаешь?! Я же люблю тебя, как ты…

Звонкая пощёчина отбросила меня на спину. Голова закружилась, в глазах задвоилось. Я неловко поднялась, помогая себе руками, и снова оказалась сидящей на ковре; пришлось пару раз тряхнуть головой, возвращая ясность мысли и зрения. И только тогда до меня дошло…

Мой любимый муж впервые поднял на меня руку!

Приложив ладонь к пострадавшей щеке, невольно сморщилась, я не собиралась демонстрировать, как мне больно, но получилось само собой.

— Заканчивай театр, Мира. И не смей говорить о любви после того, как ты ворковала и мило улыбалась первому встречному придурку… — Он встал подле меня и с презрительной ненавистью рассматривал с высоты своего положения.

Бесшумные ручейки расчерчивали мои щёки, но я их не замечала. Запрокидывая голову, смотрела вверх в заледеневшие любимые глаза, и сама себе раскапывала яму… Знала, надо действовать по-другому, осторожнее, хитрее, мудрее в конце концов. Но не могла. Не могла вести себя иначе, когда самый главный и важный человек моей жизни оскорблял и безжалостно топтал мои искренние глубинные чувства, а заодно безусловную преданность и слепую веру в него.

— Ты пожалеешь… Поверь, Гера, однажды настанет день, когда ты поймёшь, осознаешь и очень горько пожалеешь, о том, что именно умудрился разрушить причём своими собственными руками. Лишь бы не оказалось слишком поздно, муж, — невесело усмехнулась, паузой выделяя последнее слово и демонстративно слизывая кровь с уголка рассечённой губы.