Ревность

Глава 1

Когда дверь в палату распахнулась, я увидела совсем не того, кого ждала и кто должен был предстать перед глазами.

— Доброе утро, Мирослава Андреевна. Я привёз дополнительную сумку, — мужчина вежливо поприветствовал и протянул в мою сторону сложенный в несколько раз чёрный спортивный баул.

— Володя? Доброе утро. А где Георгий? — недоумение и растерянность отразившиеся в моём голосе скрыть не удалось.

— У шефа возникли непредвиденные дела на работе, поэтому я здесь по его поручению. Не спешите, собирайтесь, я буду ждать в коридоре ровно столько, сколько потребуется.

Я оторопела, по-прежнему сжимая в руках большую порожнюю сумку, и непрошенная влага не замедлила проявиться в уголках глаз.

«Она столь же пуста, как и я», — глупое сравнение, резало без ножа.

«Это не повод, Мира, совсем не повод для слёз», — остудила неуместный душевный порыв. Но в своё оправдание я могла бы сказать, что сейчас мне сгодилась бы любая, даже самая незначительная поддержка от любимого мужа. Но если он занят… Что ж, вероятно с моей стороны будет эгоизмом требовать уделить мне больше свободного времени. Каждый из нас переживал горе и каждый по-своему справлялся с ним.

Вещи складывала не задумываясь, прокручивая в голове недавнюю сцену. Почему же Гера не приехал? Что настолько срочное могло приключиться на работе? Одежды у меня не так уж много: два халата, несколько пижам, домашний брючный комплект, тапочки, предметы гигиены. Я переоделась в спортивный костюм, который вчера вечером оставил Георгий. И ведь ни словом, партизан, не обмолвился, что у него на следующий день запланированы важные дела с утра пораньше. Хотя ему прекрасно известно о моём далёком от приподнятости настроении.

«Ты постоянно забываешь одну важную вещь, Мира. Подавленное состояние не у тебя одной», — внутренний голос, оказался мудрее меня самой. Конечно, я не имела права упрекать мужа, раз уж сама кругом виновата.

Стянув потускневшие волосы в низкий хвост, поплескала в лицо ледяной водой. Видок у меня был ещё тот. В таких случаях чаще всего говорят — в гроб краше кладут. «Тьфу, тьфу. Сплюнь дурная, шутить о подобном в больнице».

— Да, Мира, довела себя, — пробормотала отражению в зеркале. Но не желая поддаваться самобичеванию, тряхнула головой и решительно вернулась в палату из смежной туалетной комнаты.

Должна признать, что муж не поскупился. После того как мне сделали экстренную операцию во время отдыха на море, Гера в срочном порядке устроил мою перевозку в родной город. Королевский уход, который мне организовали можно было принять за санаторный на лазурном побережье, если бы не скорбный повод… Отдельная палата, туалет совмещён с душевой кабиной, напротив кровати широченная плазма. Муж расщедрился даже на услуги личной медсестры. Валечка целыми днями просиживала рядом со мной, заставляя мою голову раскалываться от боли по причине неумолкаемой трескотни. Но как бы я не мечтала накрыть очаровательную белокурую головку подушкой, чтобы приглушить хотя бы на время нескончаемый поток слов, льющийся из не менее очаровательного ротика-бантиком. Но я, проявив недюжинную стойкость и мужество, не делала этого. А всё потому, что, слушая истории из жизни совсем молодой и юной девушки, я на время отстранялась от собственных проблем, бежала от невыносимой боли, разрывающей моё несчастное сердце на части каждый проживаемый день. Я раньше не задумывалась, что жизнь та ещё любительница напакостничать, подкинуть изощрённых испытаний, ударить исподтишка, со спины. Видимо настал мой черёд расплачиваться за собственную самоуверенность, помноженную на глупость.

Планшет, зарядка, мобильник отправились в небольшой кожаный рюкзак, который я повесила на плечо. Напоследок оглянулась на некогда пышный букет из роз и хризантем в плетёной корзинке. Цветки за время моего нахождения в больнице успели пожухнуть и свесить горемычные головки, утратившие былую красоту. «Очень похоже на меня», — промелькнула очередное сравнение, окрашенное угрызениями совести и мрачным сожалением содеянного. Открыла дверь и выглянула в коридор. Володя, как обещал, сидел неподалёку в кресле для посетителей, но увидев меня моментально подскочил.

— Мира Андреевна, ваш муж строго-настрого запретил позволять вам носить что-то тяжелее мобильного телефона. Поэтому все сумки отдайте, пожалуйста, мне.

Я внимательно посмотрела на крепкого плечистого мужчину, преградившего мне путь. Его брови сердито хмурились, углубляя борозду на переносице, делая молодое лицо значительно старше:

— Так сумка в палате, я не поднимала её.

Тогда Володя сделал ещё шаг, становясь ближе, почти вплотную ко мне, после чего осторожно подцепил пальцами лямки рюкзака на плече.

— Говоря все сумки, эту я тоже имею в виду, Мира Андреевна.

Я слегка наклонилась, позволяя лямкам скатиться вниз по руке, и перехватила кистью.

— Мне для выписки вероятно понадобятся документы, а они в рюкзаке, — со словами безропотно протянула мужчине ношу.

— Не переживайте, у меня приказ не отходить от вас ни на шаг.

Володя направился в палату за большим баулом, а я задумалась над его последними словами. Муж не приехал за мной на выписку, но позаботился о моём комфорте. Или не комфорт тому причина? Больше смахивало на контроль. Но я беспечно отмахнулась от подозрений. Георгий никогда не позволял себе подобные глупости.

Честно говоря, порою я завидовала сама себе. Да, со мной и такое случалось. Но я искренне была убеждена, что выиграла в многомиллионную лотерею, умудрившись повстречать на жизненном пути столь невероятного мужчину, как мой любимый супруг. Расписались мы семь лет назад, до этого встречались около года. И ни разу, за всё время Гера не дал ни единого повода усомниться во взаимных чувствах друг к другу. Даже когда первая влюблённость прошла, сталкиваясь с повседневным бытом, я по-прежнему чувствовала глубокую привязанность и уважение к своему мужу. Ждала его каждый вечер после работы и не могла удержать рвущиеся из глубины души искренние порывы — расцеловать при встрече и прижаться к нему всем телом, вдохнуть неповторимый аромат, понежиться в крепких, надёжных руках, сжимающих в ответ до хруста в рёбрах.

Первое время ужинать мы начинали только после того, как с положенными интимному моменту чувством и страстью исполняли по отношению друг другу супружеский долг. Постепенно, со временем, мы, конечно, научились держать эмоции в узде. А последние, полгода примерно, в наш быт незаметно вошла новая семейная традиция. Отныне мы ужинаем, словно великосветская интеллигентная пара, чинно восседая за длинным обеденным столом, накрытым накрахмаленной скатертью. И только после ужина, либо после того, как Георгий уделит внимание незавершённым рабочим делам в кабинете, мы всецело отдавались взаимным ласкам. Я не расстраивалась, что былая жгучая, опаляющая страсть ушла, ведь иногда у нас случались и жёсткие порывы, совсем как раньше. Но должна признать, что их стало существенно меньше. Тем не менее некая размеренность и прозаичность мне больше по душе необузданных всплесков неконтролируемых гормонов. Неужели возраст накладывал свой отпечаток?

— Можно идти в регистратуру, — Володя бесцеремонно ворвался в мои размышления.

С бумагами закончили быстро. Оказывается, ещё вчера муж оставил необходимые распоряжения, забрав с собой все выписанные врачом рецепты и график приёма лекарств. Поэтому от меня потребовался только паспорт и несколько личных подписей.

Улица встретила промозглым осенним днём. На календаре середина сентября. Но низкие свинцовые тучи, нависшие над городом, а также промозглый, порывистый ветер тревожили и пугали, что солнце будет светить всё реже и реже. Я поёжилась в толстовке. Не ожидала, что куртка окажется не лишней.

— Пойдёмте быстрее, Мира Андреевна, пока вы не замёрзли. Извините, я не знал, что нужно захватить куртку. Но машина недалеко, — Володя не оставил без внимания мою зябкость. А я в ответ скорчила недовольную гримасу. Забота — это, бесспорно, положительное человеческое качество. Но когда её становилось слишком много, нестерпимо хотелось раздвинуть границы личного пространства. А возможно за меня говорили приобретённые в стенах больничных стен капризы и привередничество.

Засеменила мелкими шажками за водителем, его широкий размашистый шаг не чета моему. Когда я подошла к припаркованному внедорожнику, мужчина успел сложить сумки в багажник и терпеливо поджидал меня, предусмотрительно открыв заднюю дверь. Путь домой показался слишком быстрым. Странное чувство, учитывая, что как правило все, кто покидал лечебные учреждения, наоборот, стремился оказаться как можно дальше от них и чем быстрей, тем лучше. Не знаю почему, но под ложечкой противно сосало. Будто должно случиться что-то плохое. Хотя самое страшное, что могло произойти в жизни женщины я пережила две недели назад.

«В твоей груди эхо не унявшейся боли. Нужно время, Мира», — подбодрила сама себя, входя в наш с мужем особняк, всегда казавшийся мне слишком большим, пустым и холодным. В нём не хватало детского смеха и лая собак. Словно уют и тепло старательно обходили наш дом стороной, не покупаясь на богатое и роскошное убранство. Первый этаж поражал высоченными потолками, мраморными полами и огромной хрустальной люстрой в холле. На стенах дорогие полотна картин, обрамлённые в затейливые рамы.

Кстати, напротив входной двери широкая центральная лестница, разветвляющаяся после первого лестничного пролёта на два ручейка, упиралась в огромную картину почти два метра высотой, на которой изображены я с мужем в день нашего бракосочетания. Художник писал картину по фото. Потому как Гера категорически отказывался позировать, но требовал у несчастного выполнение заказа в лучшем виде. Поэтому позировать мне приходилось одной. Не то, чтобы одной… Просто Гера вместо себя присылал кого-то из охранников со своей фотографией в руках. И смех, и грех, одним словом. Но в этом весь Георгий — я хочу, мне надо, значит остальные либо выполняют, либо подстраиваются под сумасшедшую карусель обстоятельств, учинённых моим мужем.

— Мирушка, ты вернулась! — Дородная женщина пятидесяти пяти лет в цветастом фартуке со следами муки на лице обняла меня крепко и по родному.

— Здравствуй, тётушка, давно не виделись.

— Ох, горюшко какое, Мира. Как же так? За что же вам с Герушкой столько испытаний? Ох, бедные-бедные дети, — женщина заламывала руки и в её глазах за линзами очков блестели капли непролитых слёз.

— Полно те, Мария Мстиславовна, что ж ты слёзы льёшь. Итак тошно, не рви душу, прошу.

— Конечно-конечно, Мирушка. А я тут тесто поставила. Герушка, молодец-то какой, вчера предупредил, что тебя привезут сегодня. Вот я с утра пораньше и расстаралась.

— Неужели вкусными булочками побалуешь? — Приветливо улыбнулась беспокойной женщине.

— Конечно, твоими любимыми, с орехами. Как не побаловать, когда любое горе нужно как следует заесть, чтобы изгнать его поганой метлой из души и из сердца. Чем вкуснее и сытнее заешь, тем быстрее сможешь вернуться в привычную колею. Или ты со мной желаешь поспорить? — тревожный и горестный взгляд за линзами очков приобрёл лукавый блеск.