Ревность

Глава 11

Я пью за разорённый дом,

За злую жизнь мою,

За одиночество вдвоём,

И за тебя я пью, —

За ложь меня предавших губ,

За мёртвый холод глаз,

За то, что мир жесток и груб,

За то, что Бог не спас.

А. Ахматова, 1934

Прошло не так много времени, а Гера уже как ни в чём не бывало сидел на стуле, который недавно занимал Савелий. Он разминал кулаки, я же не могла оторвать взгляда от стёсанных до крови костяшек. Хотела что-нибудь сказать, но слов не находилось. Поэтому рот закрылся сам по себе по причине заторможенности мыслительного процесса.

— Ты сделала заказ? — мужской голос абсолютно невозмутим, будто всё в полном порядке и муж не отлучался с едва знакомым типом выяснять отношения на улице.

— Нет, ты просил не начинать без тебя.

Он обернулся и подозвал официанта. Ему понадобилось меньше минуты пробежаться взглядом по меню, чтобы озвучить заказ за нас обоих, не забыв про бутылку красного полусухого.

— Если хочешь, можем вернуться домой, — я предприняла робкую попытку встать на путь к примирению. А что оно — примирение — мне понадобится, ясно и без гаданий на кофейной гуще.

— С чего бы? — он вскинул на меня синий взгляд, в котором некогда искрила морская гладь, а теперь всё чаще бушевал шторм, но ещё чаще синева застывала, превращаясь в ледяной айсберг.

Пожала плечами: — Не знаю, просто предложила, — разговор не клеился, и я отвернулась.

— Я обещал своей жене вечер в ресторане, значит так и будет.

«Я решил, так и будет» — эта мужнина фраза (читай — жизненное кредо) до того осточертела, что чудилось будто она насквозь пропитала всю меня и должно быть встроилась в мою ДНК. Я так сильно успела возненавидеть её, и сейчас едва заслышав, во мне рождалось единственное желание — крушить и ломать всё, что попадётся под руку, без разбора. До отвращения надоело слышать от мужа: он решил, он сказал, он сделал… он, он, он. С языка рвалось: когда же начнусь я? Но ни одну из мыслей, я, естественно, вслух не высказала.

— Красивое платье, — прозвучал комплимент. Но впервые я не улыбнулась на приятные слова, ибо сказаны они с оттенком ревнивой раздражённости.

— Мы заезжали с Володей в торговый центр. Хотела сделать тебе сюрприз, — после слова «сюрприз» я вздохнула тяжело и печально, Гера, наоборот, грубо хохотнул.

— Должен признать, сюрприз удался, малышка. Во всех смыслах.

Весьма кстати вспомнилась вторая часть моего сюрприза, и чтобы отвлечь нас обоих от воспоминаний о Загородневе-младшем, решилась на диверсию:

— Под платьем ещё один сюрприз.

— Лишь бы его не звали Савелий.

С трудом удержалась, чтобы не закатить глаза на его глупейшую реплику:

— Могу гарантировать.

— Что-то твои гарантии, Мира, за последнее время всё больше обесцениваются.

После слов Геры, я почувствовала первый тревожный звонок того, что по завершении ужина меня не ждало ничего хорошего. Всё же покуда у меня оставались силы на сопротивление, я намерена продолжать. Знать бы ещё во имя чего… Но мой любимый супруг, который по неизвестным причинам превратился в незнакомца, слишком важен для меня, чтобы я сдалась, не пройдя все испытания, посланные судьбой, до конца.

— В данном случае гарантии выданы под 100 % обеспечение.

— Придётся поверить тебе на слово, Мира. Потому как, чтобы проверить обеспечение, нам придётся вернуться домой.

Не могла не согласиться. Пока мы молча ужинали, я краем глаза наблюдала за мужем. Он едва пригубил вино и сразу же попросил официанта принести бутылку коньяка. А это прозвучал второй звонок, причём набатом. Я совершенно не чувствовала вкуса блюд и ела из необходимости, чтобы иметь возможность выпить как можно больше вина. Вдруг в расслабленном состоянии мне удастся подластиться к недовольному и даже сердитому мужу с большей вероятностью успешного исхода. А то с недавних пор мои провалы слишком зачастили.

Несмотря на приложенные усилия напиться у меня не получилось, нервная обстановка не располагала к расслаблению. За время ужина мы едва перебросились парой фраз. Я видела, что Гера слишком часто обновлял свой коньячный фужер, янтарная жидкость в нём не задерживалась надолго. И к концу вечера мужское лицо из живого пусть окрашенного негативными эмоциями, но тем не менее живого, до которого можно было достучаться, превратилось в ледяную бездушную маску. Я не знала, как и что говорить человеку, у которого вместо лица холодный, непроницаемый лёд, лишённый эмоций под чистую, в том числе злости или даже ненависти. Как только Гера заметил, что моя тарелка опустела, он тут же подозвал официанта, расплатился, и вскоре больно стискивая локоть, вёл меня в сторону машины. На улице, озябнув от осенней прохлады я моментально вспомнила про забытое в гардеробной пальто. Усадив меня в тёплый автомобиль, разогретый загодя водителем, муж вернулся в ресторан за забытой деталью гардероба.

Путь домой также прошёл в гробовом молчании. И по мере нашего приближения к дому я всё больше и больше сжималась внутри в комок. Мне не верилось, что Гера способен повторить «воспитательный» трюк с ремнём, как в прошлый раз. Но внутренняя интуиция вопила об опасности. Однако какими бы громкими не были её вопли, что-либо предпринимать я не торопилась. Да и, честно говоря, даже не предполагала, что именно могла бы сделать. Что я в состоянии противопоставить мужу? Он ревновал, я видела. С моей стороны поводов для ревности нет. С его вроде как тоже. Откуда могла взяться ревность, да к тому же настолько ядовитая, разъедающая внутренности кислотой?

Возможно, после потери ребёнка, когда я сама из-за неостанавливающегося кровотечения балансировала на грани жизни и смерти, а Гера мучился неизвестностью и переживаниями, то он ведь мог попросту не справиться с эмоциональным давлением. Ведь мог же? Вдруг из-за страха потенциальной двойной потери он стал таким несдержанным в своей злобе… Вероятно, он психовал не столько из-за потери малыша, но прежде всего потому, что я подвергла опасности собственную жизнь. Ведь я твёрдо знала, что муж без памяти влюблён в меня, как и я в него. Со времени нашего знакомства мы почти не расставались. Даже на заре наших отношений, когда мы не жили вместе и не были женаты, Гера всегда находил время, чтобы встретиться со мной. Если работал допоздна, то приезжал ко мне ближе к полуночи. Лишь бы обнять, стиснуть в своих ручищах мои рёбра, впиться требовательным поцелуем в губы, терзать и мучить жёсткими ласками до тех пор, пока моё тело не обмякало в его руках, превращаясь в податливый платин. Только убедившись, что сопротивление подавлено на корню, он резко менялся, превращаясь в нежного, ласкового, чуткого мужчину. Тогда его руки переставали сжимать, зубы не царапались, а мягкие губы без устали извинялись за грубую, порывистую страсть.

Из воспоминаний меня выдернул резкий толчок. Дверь с моей стороны открыта, и Гера нетерпеливо тянул меня за кисть, вынуждая поскорей покинуть машину. В дом я зашла будто под конвоем. На второй этаж до спальни мы дошли точно также, он цепко держал меня за руку выше локтя, усиливая давление на поворотах. В спальне он неожиданно пихнул меня в спину, и я полетела носом вперёд, чудом успев выставить руки перед собой. Упала на колени, больно упираясь запястьями в пол, покрытый пушистым ковром, что заметно смягчило падение.

— Что скажешь сегодня, жена, в своё оправдание?

Я неловко перевернулась на попу, растирая полусогнутые в коленях ноги и затем переключаясь на подушечки ладоней. Молчала. Потому как даже близко не понимала ни происходящего, ни что я могла сказать, чтобы потушить презрение, сквозившее в каждом его слове. Лицо — ледяная непроницаемая глыба, но боюсь, что внутри него творилось нечто невообразимое, не поддававшееся моему осознанию.

— Я внимательно слушаю тебя, Мира, — голос мужа заморозил нашу спальню, заключая обоих в капкан ледяной пещеры.

Он сел на одно из кресел, опёрся локтями о широко разведённые колени и сцепил пальцы в замок. Губы плотно сжаты, подбородок выступил вперёд. А синие глаза совсем не ласковы, и даже не штормуют, глаза — два осколка льда с острыми гранями, способными с лёгкостью растерзать плоть, вспарывая мясо до кости, потроша нутро и выворачивая наизнанку. Бросив взгляд на собственные похолодевшие руки, я заметила, что нервно заламывала кисти.

— Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать, — внутренне дрожала, но не позволяла голосу сорваться в противный писк. Кем бы сейчас ни был Гера, я ни в коем случае не должна поддаваться панике. Прошлый раз хоть чему-то меня научил. Ведь тогда на самом деле физического вреда не было. Мой собственный страх всё сделал сам. Поэтому я принципиально и непреклонно запрещала себе бояться. — Мне не в чем оправдываться перед тобой.

Острый, режущий, неприятный смех расколол пространство замороженной комнаты:

— Ты правда так считаешь, Мира? В таком случае у тебя слишком короткая память, жена. Хотя стоит ли многого ждать от потаскухи?

Я старалась не обращать внимания на специально брошенные обидные слова. Об этом я смогу поплакать позже, когда останусь одна и в безопасности… Неясная мысль чего-то неправильного проявилась на мгновение, но тут же исчезла, что я не успела даже толком сообразить к чему она могла относиться. Ко всему мужской нетерпимый, резкий голос не давал сосредоточиться на собственных размышлениях.

— Мне не сложно, я напомню тебе о настойчивой просьбе мужа к своей жене. Я просил тебя, Мирочка, много раз просил не общаться ни с кем из людей, у кого не выросла грудь, но между ног болтаются яйца. Просил? Просил. Ты послушалась? Нет… Не так давно в этой самой комнате мне пришлось прибегнуть к воспитательным мерам. Помнишь, Мира? Хм, уверен, что помнишь. Твоё побледневшее лицо и дрожащее тело подтверждают это лучше любых слов. Думаешь мне доставляет удовольствие пороть собственную жену? Нет, Мира. Я не извращенец, получающий удовольствие от порки женщины. Хотя ты наверно думаешь иначе. Придётся разочаровать тебя, малышка, но тебе ведь не привыкать… Я предпочитаю нормальный секс, Мирочка, чтобы женщина подо мной орала от удовольствия, а не от страха.

Почему из всей речи меня зацепило единственное слово — «женщина»? Я ждала, что он скажет излюбленное им «жена». Потому как выбранная мужем формулировка предполагала, что на моём месте могла оказаться любая другая. Чёрная ревность подняла свою голову из мрачных глубин моей души. Но я лишь удивилась нелепости и несвоевременности собственных претензий. Ревность исчезла также быстро, как и появилась.

— Но разве ты сделала выводы, Мира? Нет. Ты снова из раза в раз поступаешь по-своему. Будто тебе совершенно плевать на мои слова, чувства, на меня самого.

— Гера, но это не так!

— Так, Мира, именно так. Думаешь любящие жены поступают как ты? Странно, что именно мне приходится растолковывать для тебя прописные истины. Хотя это работа твоей матери.

— Гер, пожалуйста, не сердись, я правда не виновата.

— Я думал, раз был у тебя первым, то у нас никогда не возникнет подобной ситуации, Мира. Но не зря говорят, что все бабы одинаковые. Стоит поманить толстым членом, и любая окажется шлюхой.