Ревность

— А ты, как всегда, в своём амплуа: ничего не вижу, не слышу, не знаю.

Я почти слышала, как раздражение булькало внутри него, угрожая незапланированным выходом из берегов. За время нашей совместной жизни для меня стало привычным гасить Герины темпераментные взрывы. Но сейчас я сама, как никогда, нуждалась в поддержке, и абсолютно уверена в том факте, что женщины переживали несчастье, случившееся со мной, гораздо глубже нежели их мужья.

— Давай не здесь. Потерпи, пожалуйста, до дома.

Мою согнутую в локте руку, на которой болтался перекинутый меховой палантин, а на тыльной стороне ладони до сих пор пламенел след недавнего поцелуя Петра Аркадьевича, стиснули жёсткие пальцы. Больно. Я дёрнулась, но другая рука держала напиток в бокале. Ко всему если сильно извиваться то, во-первых, опозорюсь сама, во-вторых, опозорю мужа и в окончании оболью кого-нибудь недопитой водой.

— Больно, — зашипела рассержено.

— Прикуси язык, Мира. С Петром ты не дерзила, напротив лебезила перед ним. А родному мужу нормально ответить не можешь.

Тиски разжались, хотелось прикоснуться к болезненно пульсирующему участку кожного покрова, но обе руки по-прежнему были заняты.

— Возьми бокал. Я опасаюсь облить кого-нибудь.

Гера недовольно скривился, но выполнил мою просьбу. А я тут же растёрла горящую кожу, чтобы моментально ощутить успокоение.

— Я тебе ничего не сделал, — мужское недовольство проступило сильнее.

— Так я и не говорю, что сделал. Только ты забываешь, что после больницы прошло не так много времени. Я не успела восстановиться и похудела к тому же. Поэтому всё ощущается интенсивнее.

— Ещё максимум полчаса, надо пообщаться кое с кем и после поедем домой.

Я облегчённо выдохнула. Отличная новость. Полчаса — это то, что я способна выдержать, не напрягаясь. Оставшееся время муж переходил от одного приглашённого гостя к другому, я же вынуждена была либо стоять в стороне, если беседовали исключительно мужчины, либо перебрасывалась ничего незначащими фразами при наличии прекрасных и не очень дам.

Поездка домой прошла под аккомпанемент гробового молчания. Я мечтала об ужине, потому как собственный желудок достиг апогея возмущения и высказывал претензии не рычанием, а полосующей болью. О чём думал недовольный супруг — не имела ни малейшего предположения. После моего возращения из больницы я перестала его понимать. Как будто вместе со мной под одной крышей жил абсолютно незнакомый мне человек.

— Ты будешь ужинать? — я поначалу едва ли не бегом бросилась в сторону кухни, но вовремя спохватилась, что не одна и резко затормозив босыми ногами — туфли на шпильке валялись где-то возле входа — обернулась, чтобы задать насущный вопрос.

Оставив меня без ответа, Гера вдруг подался ко мне, нависая сверху мощной фигурой и продолжая наступать, заставлял меня отступать назад, мелко перебирая ногами. Почему у людей нет глаз на затылке? Я впечаталась спиной в комод у стены. Было не больно, скорее я немного растерялась и опешила из-за странного поведения мужа. Я часто моргала, глядя в его почерневшие глаза и никак не могла ухватить суть. Что от меня требовалось? В чём я снова успела провиниться? Гера, схватив за плечи, мотнул меня в сторону, чтобы тут же вдавить в стену. А вот это уже больно. Затылок тоже пострадал, и я поморщилась. Мужские пальцы тем временем впились в челюсть, управляя моей головой словно кукольной, поворачивая в нужную ему сторону.

— Так, о чём ты столь мило беседовала с Загородневым пока меня не было рядом?

— Эм, ни о чём… — Гера странным и непредсказуемым поведением напрягал всё больше. Я ни разу не видела его в подобном состоянии. И на что он окажется способен мне теперь не известно. — Я же говорила, — встряхнула собственное серое вещество, чтобы после испытанного замешательства интеллект вновь стабильно заработал, — о каких-то бессмысленных пустяках. Я даже произнесённые слова сейчас не вспомню, настолько они были малозначимыми.

— Или же ты очень старалась понравиться, улыбалась во весь рот, что не запомнила разговора. А под конец все присутствующие на приёме люди слышали, как ты хохотала над его шутками.

Ах вот из-за чего весь сыр-бор… Я опасалась косых посторонних взглядов, а надо было вести себя аккуратнее, чтобы не спровоцировать собственного мужа. И пришлось вновь включать режим «жены»:

— Гера, неужели ты ревнуешь? — озвучила вслух предположение, казавшееся совершенно невероятным. Не мог же он в одночасье забыть обо всём, что было и есть у нас двоих.

— Мира, я не ревную, — грозное рявканье в лицо, и горячее дыхание опалило щёки, — я не желаю выглядеть идиотом, когда моя жена заигрывает на глазах у толпы людей, бо́льшая половина которых мои деловые партнёры, с посторонним мужиком.

— Я не заигрывала! И вся твоя толпа прекрасно это видела. Он просто посетовал на собственную старость, вот я и рассмеялась.

— И ты говоришь, что не заигрывала? — яростное шипение в ухо. Одна рука продолжала больно впиваться в челюсть, вторая поползла по бедру, собирая ткань платья в гармошку, чтобы найти доступ к коже. Когда его ладонь оказалась на бедре я вздрогнула от диссонанса. Моя кожа прохладная, его — полыхала. Я не чувствовала возбуждения, но от тактильного и эмоционального контрастного всплеска задышала чаще. Острые зубы прикусили мочку.

— Больно, — голос сорвался, выдавая писк.

— А ты не ври.

— Так я и не вру. Зачем мне Пётр, если я люблю тебя.

Вопреки ожиданию рука, ласкающая бедро, сжалась сильнее. На коже к завтрашнему утру точно проявятся мужнины отпечатки пальцев.

— Когда жёны любят, Мира, то не хохочут с посторонними мужчинами, поощряя тех к неформальному общению.

— Гер, ну в самом деле, — говорить трудно, удерживаемая им челюсть побаливала, но я упрямо вознамерилась достучаться до него, — он же первый подошёл ко мне, я его не искала и не стремилась к общению. Мне абсолютно всё равно до тех людей, кто разговаривает со мной на мероприятиях, которые посещаю, между прочим, потакая твоей прихоти. Я просто ждала, когда ты освободишься. Вот и всё.

— А я разве сказал что-то об этом? — пальцы на челюсти наконец разжались, и поползли вниз, ныряя в декольте и обхватывая полушарие груди. Знакомые мурашки тут же побежали по коже, пробуждая все тактильные рецепторы. — Я всего лишь отчитываю тебя за то, что во время беседы с посторонним мужчиной, ты вела себя развязно.

В этот момент его пальцы сжали сосок, причиняя сладкую боль. Ответный спазм внизу живота не заставил себя долго ждать. Поэтому мой мозг и не смог быстро обработать информацию, полученную последней. Болезненный укус чувствительного места под ухом быстро стряхнул липкое марево:

— Я и развязно? Гера, как ты можешь говорить такое?! Особенно после случившегося.

Его ладонь с груди взметнулась вверх и сомкнулась вокруг шеи.

— Не играй со мной, Мира, — когда-то синие словно морская глубина, а сейчас затопленные тьмой глаза прожигали душу насквозь, — советую поверить мне на слово и не проверять на личном опыте. Для тебя игры ничем хорошим не закончатся.

Пальцы сжимались сильнее, ограничивая поступление воздуха, но не лишая полностью кислорода. Мои вдохи стали поверхностными, рваными. Но я не верила, что мужчина, который демонстрировал мне прежде ничего кроме любви, способен на жестокость. Меня пугали перемены в нём, но я не боялась физических угроз. Как бы странно он себя не вёл, в каких бы глупостях не обвинял, я твёрдо знала, что Гера не способен причинить вред женщине.

— Как скажешь, — покорно согласилась с целью успокоить всколыхнувшуюся нежданную ревность.

Он провёл носом по щеке, шумно вдыхая аромат, плотно вжимаясь своим телом в меня. Ладонь с ноги вдруг сместилась к развилке между бёдер и пальцы принялись потирать лоно через ткань белья.

— Гера, что ты делаешь? — голова слегка кружилась, но я не забыла про наказ врача поберечь женское здоровье.

— А на что похоже, — хриплый голос резанул по взвинченным нервам, действуя сильнее любого афродизиака.

— Мне пока рано.

— А мне было нужно ещё вчера.

И я понимала его нетерпение, молодой крепкий мужчина нуждался в женской ласке. Но кто позаботится обо мне, если муж почему-то отказывался вспомнить о взятой на себя ответственности.

— Извини, но я не могу.

— Тогда ты можешь помочь мне другим способом.

Господствующий голос требовал покориться, древняя женская суть вынуждала принять и признать власть над собой доминирующего мужчины, источающего секс каждой порой разгорячённой кожи. Моё нутро трепетало от острейшей нужды подчиниться, чтобы в ответ он наградил удовольствием, сопоставимым с зависимостью от сладкого яда. Тело слишком хорошо знало сколько наслаждения мог доставить супруг, который даже выглядел словно первородный грех. Я вцепилась в его бугрящие бицепсы под рубашкой и отчаянно жалела, что не могла себе позволить поддаться сладкому соблазнительному искушению. Низ живота тянуло от ноющей пустоты. Мне жизненно необходимо её заполнить. Пустота в душе резонировала, намекая что тоже жаждала внимания, но совершенно иного рода. Последняя мысль вновь безжалостно напомнила о том, что моему телу требовался отдых. Липкая порочная пелена постепенно отступала, чтобы оставить после себя противную слабость и подрагивающие конечности. Но в этот раз ноги подгибались уже не от волшебного возбуждения, а скорее из-за пресловутого отсутствия энергетического топлива. Как ни печально признавать, но не позаботившись вовремя о пропитании, сейчас я расплачивалась слабостью, головокружением и резко подступившей к горлу тошнотой. Муж, не замечая возникших во мне изменений, продолжал жадно шарить по телу руками, покусывая и влажно лаская шею. А мне творящееся вокруг показалось каким-то чужим, инородным, происходящим будто не со мной.

— Гера подожди. — Уперевшись в его плечи, попыталась оттолкнуть. Но мои вялые трепыхания не изменили ровным счётом ничего. Тогда пришлось повысить голос: — Гера!

Он уставился требовательным, недовольным взглядом, мысленно передавая, что лучше бы мне заткнуться.

— Гер, меня тошнит от голода. Давай в другой раз, пожалуйста.

Под его скулами моментально заиграли желваки, губы неприязненно поджались, а почерневшие глаза жгли мою душу без жалости и намёка на снисхождение. Он долго всматривался, выискивая что-то у меня во взгляде. Затем его ладони с моего тела переместились на стену по бокам от лица. А я, чего уж скрывать облегчённо выдохнула и опустила ресницы, временно скрываясь от сверлящего взора. Надеясь, что он услышал меня и не станет требовать того, что сейчас я дать не в состоянии.

— Мира, первый и последний раз тебе сходит подобное с рук. Я не потерплю, чтобы моя жена вертела задом перед мужиками, а после отказывала мне в близости. Я никогда не уподоблюсь тряпкам, которые позволяют жёнам вертеть хвостами и вытирать ноги о своих мужей. Моя женщина не будет шлюхой нигде и ни перед кем, кроме меня и моей постели.

— Гера! — я задохнулась возмущением в ответ на несправедливое обвинение.

— Мира! — он перебил, не интересуясь отговорками, — я всё сказал. Ты меня услышала. Как поведёшь себя — решать тебе. Но я напоминаю, что любые игры с твоей стороны приведут к печальным для тебя же последствиям. — После чего выдал совсем шокирующее: — И начни уже нормально есть. От тебя остались кожа да кости. Уже подержаться не за что.