Выпитое солнце

Глава 13

Октябрина сидела на сделанной из шин и доски лавки у дома Арсения и ела мороженую ежевику. Ягоды мазали пальцы, липкие фиолетовые пятна с частичками ягод пачкали ладони. Мимо прошел Арсений с ведром воды и усмехнулся, что Октябрина доедала «смурфиков». Октябрина в ответ улыбнулась, но сразу же обтерла пальцы о край доски. Выглядеть непрезентабельно при Арсении совсем не хотелось – он всегда казался ухоженным и чистым, даже после полива грядок в огородике, который разбил за домом, он был как после банного дня. Октябрина же с прошлого утра была опухшая и какая-то разваливавшаяся. Снова Рома – от него уже не спрятаться.

Прошлым утром проснулась Октябрина от колокольного звона. Через распахнутое окно врывался утренний свежий ветер, штора доставала до середины комнаты, а с кончиком ее играла Клюква – каталась под шторой как мячик.

Октябрина поднялась на локтях и зажмурилась. Голова болела, казалось, она и не спала вовсе. Воскресенье, одиннадцать утра – в это время всегда звонили колокола церкви неподалеку. Октябрина спустила ноги на ковер, закрыла глаза и слушала колокольный звон, пока он не кончился. Звонили обычно три минуты, Октябрина открывала окна и слушала звенящую мелодию, отдававшуюся где-то глубоко внутри. Но стоило Октябрине открыть новости и полистать их, чтобы не найти хотя бы одной хорошей, позвонил Роман – новая плохая новость, которой нельзя просто так поставить «дизлайк».

После той встречи с женой Октябрина старалась как можно отвечать Роману, ставила телефон на «беззвучный», проходила мимо звонившего смартфона, даже убирала Романа в «черный список», но потом возвращала. В ней еще теплилась надежда на то, что Роман в глубине души все-таки хороший, что у него множество положительных качеств. Октябрина даже ловила себя на мысли, что Роман, может, и не врал. Может, с женой он действительно в состоянии развода, может, Роман жену и не любил совсем, а жизнь хотел посвятить Октябрине. Девушка даже смеялась над собой. Искать хорошее в людях до последнего – и откуда в ней это рудиментное качество? Роман всегда представлялся ей исключительно положительным героем ее повести – и так быстро стал главным злодеем, что осознать эту перемену Октябрина не успела.

«Привет, солнышко. Я все-таки жду твоего ответа. Летние месяцы становятся все жарче, – писал Роман так, словно ничего и не было. — Я нашел нам новый отель, вид из окон еще лучше. Можем взять бунгало».

И следующим же сообщением добавил: «За Катю не беспокойся, она согласна меня отпустить».

Октябрина прочитала сообщения столько раз, что глаза заслезились. Согласна отпустить? Отпустить одного или с любовницей, которая годится им в дочери?

«Какая же я дура, дура, идиотка», – прошептала Октябрина, впервые, кажется, назвав себя так вслух. И заплакала. Она-то думала, что любила Романа искренне. Долго жила одурманенной фантазией о нем, фантазией о жизни, где кто-то мог полюбить вот так, ни за что. Хотя Октябрина и знала, за что мог ее полюбить Роман.

Она выползла из комнаты к двенадцати. Подслушивала, чтобы в коридоре не шаркала Галина Георгиевна, чтобы она кому-то позвонила и начала обсуждать что-то увиденное по телевизору, и только тогда вышла. В последние дни хозяйка слишком расположена поговорить.

Все утро, перетекшее в день, Октябрина маялась между ванной и кухней. Клевала хлеб с сыром, мочила еду слезами, потом убегала и умывалась. Холодная вода отрезвляла ненадолго, снова хотелось плакать, плакать так долго, что Октябрина даже удивилась – и как в ней умещалось столько слез?

У дома Арсения она оказалась как-то случайно. Не помнила даже, как села на трамвай, проехала час от конечной до конечной, как сдерживала рыдания в полупустом трамвае и старалась не думать о правде, вдруг ей открывшейся. Слова царапали ей горло, хотелось поговорить хотя бы с кем-то живым, по-настоящему живым. С человеком, который мог бы услышать, но ни один номер в телефоне не показался ей подходящим, кроме одного. Арсению Октябрина даже не решилась звонить. Вечное гостеприимство – это было то нерушимое правило дома Арсения. К нему всегда приходили без предупреждения и почему-то всегда находили Арсения на месте. Октябрина простояла перед дверью минут десять. В трамвае она утирала глаза влажной салфеткой, смотрела на себя во фронтальную камеру и не радовалась увиденному. Тоску не смыть.

– Что же ты не постучала? – первым делом спросил Арсений, когда вышел из дома с маленькой лопатой. Он выглядел озадаченным.

Октябрина толком и проговорить в ответ ничего не смогла. Только открыла рот, как глаза снова заслезились, губы задрожали, и она пошатнулась.

– Заходи, – бросил Арсений и бросил лопатку куда-то в сад, – я тебе сладенького сейчас найду.

– З-зачем? – смогла выдавить из себя Октябрина, проходя в раскрытую перед ней дверь. Арсений влетел за ней, закрыл за собой дверь и пробежал в кухню. Октябрина кружилась и пыталась снять кроссовки, чтобы не завалиться от навалившейся на нее усталости.

– У тебя измученный вид, нужен сахар, – быстро ответил Арсений и откуда-то вытащил вафли с печеньем. – Садись, садись давай.

Октябрина упала на стул как мешок. Кажется, вокруг нее даже разлетелась пыль. Она попыталась что-то сказать, открыла рот, но губы задрожали, Октябрина подняла дрожавшие руки к лицу.

– Молчи, молчи, просто подыши, попей и успокойся, – тараторил Арсений и вытаскивал из упаковки вафли.

Октябрина смотрела на ровные полосочки вафель со сгущенкой, на круглые пряники, которые Арсений выкладывал на тарелку, и дрожала сильнее. От его заботы пахло домом, о котором Октябрина и помыслить боялась. Слова выползали из горла когтистым чудовищем, царапали, хватались за язык и тянули. Октябрина чувствовала, что если не скажет хоть что-то, ее вывернет на стол, застеленный белой скатертью.

– Мир такой тяжелый, – сбивчиво прошептала она, когда наелась вафель с чаем. В лечебной тишине, под взглядом беспокоившегося Арсения полегчало. – Хочешь сбросить его с себя, а не получается, понимаешь?

– Понимаю.

Она жевала уже четвертую вафлю и вдруг остановилась. Сладкая пережеванная масса застыла во рту. И когда Октябрина научилась говорить так красиво? Неужели влияние Арсения?

– Я не знаю, стоит ли тебе такое говорить, – проговорила она, когда прожевала вафлю, зажмурилась и проглотила ее. – Такое обычно подружкам рассказывают, не парням.

Октябрина даже вздрогнула. Испугалась, что Арсений заметит, что покраснеет, уверит, что он ей никакой не парень, они даже не говорили, не целовались. Но он промолчал, только смотрел на нее также внимательно и вертел в пальцах пряник.

– Просто, понимаешь, уже второй год я встречалась… Нет, не так. Я виделась… – Октябрина вздохнула. Описывать их отношения с Романом себе было проще, чем кому-то. Тем более в первый раз.

– Соберись, не торопись, – сказал Арсений и налил себе воды.

Октябрина долго смотрела в окно, на стены. На надписи, на маленькие листочки, которые она прежде не замечала. Может, их прибил кто-то другой? Может, это послания друзей Арсения, его знакомых, приятелей? Они жили настоящим, но, казалось, навсегда обеспечили себе будущее. Октябрина даже позволила себе улыбнуться, хоть и совсем не хотела. Она – хотя бы небольшая и незначительная часть чего-то важного.

Историю их отношений с Ромой она рассказывала долго. Прерывалась, всхлипывала, хлюпала носом, но продолжала. Арсений взял ее за руку.

– Я хотела уйти, уйти навсегда, понимаешь? У меня была веревка, было все, – прошептала она и закрыла глаза. – Я стояла у табуретки и думала не только о себе, но и о нем. Мне даже думать о нем противно, я будто в грязи купаюсь каждый раз, когда его вижу. Я его ненавидела так сильно, что представила, будто в нем нет ничего, что можно было бы ненавидеть. Что все только во мне, понимаешь? Я думала, что только так отмоюсь от него, что только так он отстанет.

Арсений сжал ее пальцы.

– Я все думала, неужели нет такой любви, в которой ты ничего другому не должен? Вот такой, понимаешь, в которой люди по шестьдесят лет живут. Она ведь есть, но не для меня.

Арсений улыбнулся.

– Люди иногда ошибаются. Если у тебя такие неудачные кавалеры, не значит, что тебя никто никогда не полюбит.

– Понимаешь, мы вот иногда смотрим на одиноких стариков и думаем: нет, это точно не про меня, со мной такого не случится. Но почему? Почему именно ты должен избежать такого исхода? Кто пообещал тебе, что в твоей жизни все будет хорошо? Может, та одинокая старушка, которая смотрит телевизор в зале и сидит на лавочке до полуночи, пока зубы не начнут стучать, – не ты, а кто-то другой? Почему каждый думает, что именно ему уготовлено счастье?

– Потому что тебе оно точно уготовлено, понимаешь?

– А ты откуда все знаешь? – прохрипела Октябрина, но на мгновение почувствовала, что в груди все-таки потеплело. – Ты всегда говоришь так, будто все на свете знаешь. Но мы ведь не можем знать даже про себя, как можем думать о других?

Арсений долго на нее глядел. Улыбался, но не ей, а себе.

– Про тебя я точно знаю. Просто поверь мне.

Октябрина его словам очень хотела поверить, но не смогла. Еще немного она попыталась просидеть с одухотворенным выражением лица, но вскоре уголки губ повисли, на лице снова появилось то печальное выражение, с которым она пришла к Арсению в дом.

Радости Арсения хватило на пару минут дольше Октябрины. Он смотрел на нее, но словно сквозь нее и видел все ее мысли. Октябрина под его изучающим взглядом поежилась.

– Даже если наш корабль и идет ко дну, в чем я больше чем уверен, потому что каждый корабль рано или поздно тонет, мы еще успеем потанцевать на его палубе, – сказал Арсений ни с того, ни с сего. – Конец – это не выход, понимаешь? Это никогда не выход, я это на себе понял. Всегда есть что-то, ради чего жить.

– Я…

– Оставайся у меня. – Арсений поднялся. – Кровати пусты, я тебя не пущу в таком состоянии через весь город ехать одну.

– Да я проеду, что со мной сделают? – Октябрина попыталась улыбнуться.

– Я не смогу проводить тебя до дома. Тут неподалеку недавно девушку ограбили и избили. Ты видела новости?

– У меня красть нечего, – усмехнулась Октябрина. Во рту снова стало горько, словно ей собственные же слова были противны. – Ну попугают меня, ну стукнут. Ну все же.

Арсений смотрел на нее, покусывая губу изнутри. На лицо его темным пятном легла усталость.

– Пожалуйста, побереги себя сегодня и останься. Я сплю в другой комнате, на ночь дом закрою. Тебе нечего бояться.

– А если к нам заберутся воры?

Арсений улыбнулся, но вымученно.

– Я смогу их отпугнуть.

Ночь Октябрины была неспокойная. Старый дом хрипел, кашлял, скрипел половицами, хлопал ставней, а из комнаты Арсения не доносилось ни звука. Октябрина не слышала, как он вставал и ходил. Один раз в его комнате включился свет, но быстро потух. Сны Октябрине снились сумбурные, громкие. Ей казалось, что она кричала во сне, что-то говорила, может, даже наяву, а проснулась в слезах, рядом с сидевшим на краю ее кровати Арсением. На нем не было лица.

– Я что, кричала? – прошептала Октябрина, еще не до конца проснувшись.