Слишком много блондинок

Я попробовала вообразить, как говорю кому-нибудь: «Ой, вы знаете, я самая потрясающая ведущая ток-шоу в мире, я просто гений, незнакомые мужчины вызывают друг друга на дуэль, чтобы доказать, кто больше достоин моей любви»… и не вообразила. Может, это какой-то научно обоснованный синдром невероятно завышенной самооценки, который проявляется спустя пару лет после работы в ящике? Почему они все хвастаются?

На втором часу у меня раскалывалась голова. Не знаю почему… может, от текилы развезло, или Лариса меня загипнотизировала своими злобными глазищами… я не вставала и не уходила. Мне не хватало мужества встать и прямо сказать, что хочу домой. Пока она молотила языком, я даже придумала сбежать по-английски — выйти в туалет и исчезнуть, только бы не слушать больше этот самовлюбленный треп, но меня — ура! — спас телефонный звонок. Лариса что-то приказала в трубку и сообщила мне, что приедет Дима Фирсман.

«Спасибо тебе, господи!» — поблагодарила я, но, увы, присутствие Фирсмана участь мою не облегчило. Началось все то же самое, только теперь слово взял мужской представитель славного города Днепропетровска. Дима вещал о том, какой он молодец, что ему всего двадцать девять, а он купил новый «мицубиси эволюшн»… что-то такое рассказывал о тузах шоу-бизнеса, которые все — Димины лучшие друзья…

В общем, только я набрала в легкие воздуха и собралась решительно заявить о капитуляции, Дима встал, прервав сам себя на полуслове, и сказал, что едет домой. Я подсуетилась и навязалась ему в попутчицы.

Так я, сама не знаю как, оказалась у Фирсмана дома, и этот день я обязательно впишу в историю своих самых нелепых и необдуманных поступков.

Сначала, это пока мы в машине ехали, Дима сообщил, что на американском ТВ Лариса работала курьером. Потом заверил меня, что Лариса — крутая. Потом вспомнил, как она его подставила, слиняв из одной программы в другую. Далее признался, что вчера… или позавчера… расстался со своей возлюбленной. Сказал, что его приглашают везде и всюду так часто, что приходится выбирать только самые крутые тусовки. «Мицубиси», конечно, ничего, только он серьезно думает о «Майбахе». Потому что «Мицубиси» — для подростков. И сказал, что в тридцать уже надо заработать свой первый миллион — иначе ты не мужик. Разумеется, я спрашивала себя: «Зачем мне все это нужно?» — но отвечала сама себе невразумительно: «мол, на месте разберусь».

Когда мы прикатили к нему на Гиляровского, я оказалась в типичной квартире молодого бизнесмена, разбогатевшего в эпоху ИКЕА. Вся мебель была из лучших магазинов, никаких тебе «стул ИКВАР — новая цена, всего 99 рублей», но стиль… Стиль ничем не отличался от квартирки одной моей подружки, которая за триста баксов обустроила по шведскому каталогу все жилище, — особенно удручало именно то, что было видно, как все это дорого стоит. И еще — у него не было ни картин, ни скульптур, ни всяких таких штучек, которые говорят о том, что человеку есть чем гордиться, кроме счета в банке и «мицубиси эволюшн».

В общем, уселись мы в гостиной-кухне, Дима заварил зеленый чай, положил на стол пакет с марихуаной и предложил дунуть. Почему я согласилась — вопрос номер три. На первые два — зачем я потащилась к Ларисе и почему оказалась у Фирсмана — я отвечать отказалась. Мы дунули.

И тут началось самое страшное: Диму унесло в дебри всякой там сайентологии и психологии групповых тренингов. Оказалось, что он каждое утро перед зеркалом повторяет: «Я самый умный и красивый, я собой горжусь» — пятьдесят раз. Ходит на какие-то суфистские (что-то связанное с исламом) семинары и читает все книги великого Ошо. Про Ошо я слышала, читала в журнале, поэтому спросила, в голове у меня к тому времени творилась неразбериха:

— И что, ты поклонник группового секса?

— Почему? — переспросил он.

— Ну, — взмахнула я рукой, — Ошо ведь устраивал жуткие оргии с наркотиками… И все такое. Они все там собирались только для того, чтобы по сексу оторваться, а вся эта религия… псевдорелигия — только повод.

При слове «секс» глаза у Димы подозрительно засверкали. Он вскочил и начал суетиться — завел мрачную, тяжелую, с подвываниями музыку, поджег ароматические вонючки и на моих глазах переодел рубашку, сверкнув подтянутым торсом. Мне вдруг все это: Дима, Ошо, дурацкая музыка, наш бездарный разговор, — показалось таким нелепым, что я расхохоталась.

— Дима… — спросила я, успокоившись. — Дима, тебе ни разу не приходило в голову, что все, о чем ты говоришь, — бред? А?

Самое странное, что он ничуть не обиделся. Пожал так плечами — что, мол, с вас взять, с приземленных людишек, и завернул еще парочку джойнтов. Тут я встала и попрощалась. Дима тоже встал, но не повел меня к дверям, а обнял и начал целовать. Это было неожиданно — я растерялась и стояла, как школьница, которой первый раз домогается мужчина. Руки по швам, губы сжаты, глаза по сторонам зыркают. В таком виде он дотащил меня до спальни — помещения, украшенного фотографическим портретом красивой блондинки и зеркалом над кроватью.

— Это моя девушка, — гордо представил фотографию Фирсман.

Я подмигнула портрету — «вот, мол, что твой парень вытворяет, стоит тебе отлучиться из дома», повернулась к нему — портрету — спиной и собралась покинуть спальню. Но спустя минуту я почему-то лежала в постели, позволяла снимать с себя одежду, трогать свое тело… При этом я говорила, хихикала — продолжала общение, а Дима в это время энергично побуждал меня к соитию. Когда я полностью оголилась, Дима сорвал с себя джинсы и футболку, встал напротив меня, подбоченился и сказал:

— Посмотри, какой огромный…

Тут у меня началась истерика — я рыдала в подушку, молотила ногами по кровати и пинками отбивалась от Димы, пытавшегося до меня дотронуться. Наверное, это был смех, вызванный злоупотреблением каннабиса, — он был слишком уж долгим, громким и надрывным. Дима же не бросал попыток овладеть мной — сбить его с пути было не просто. Не обращая внимания на его руки, шарившие по моему телу, я последний раз всхлипнула, вскочила с кровати, схватила вещи, быстренько оделась, послала Диме воздушный поцелуй и упорхнула.

Только на лестнице поняла — я очень обкуренная. Там, в квартире, это не было так заметно — сидели мы, и сидели, но как только потребовалось ходить, кататься на лифте, открывать и закрывать двери, да еще и разговаривать, наверное, с кем-нибудь, я поняла — боюсь! Мне срочно хотелось как-нибудь выжать из себя это состояние — оно меня раздражало, но придумать что-либо, кроме явки с повинной в институт Склифосовского, я не могла. Решив перво-наперво добраться до дома, я осторожно — всюду мерещились враги — выбралась из подъезда, вышла на проспект Мира, и тут — ура! ура! — запел мобильный. Сейчас я услышу знакомый голос, все вернется на круги своя и от меня даже перестанет пахнуть ужасным Диминым парфюмом.

— Ты где шляешься? — сразу же принялась орать Аня.

— А что? — огрызнулась я.

— Тебе рабочие неделю звонят, у них уже нервный тик начался, оставляют миллион сообщений на твоем автоответчике, а ты и не колышешься! — возмутилась она. — Ты нарочно?

— Ой… — растерялась я. — Просто я автоответчик давно не слушала…

— А зачем он тебе тогда нужен? — Аня плевалась злостью. — И вообще, ты где?

— На проспекте Мира, — недовольно ответила я.

— Что ты там делаешь?

— Мужиков снимаю! — не на шутку обозлилась я. — Ань, ты меня проверяешь, как сумасшедшая мамаша. Без паники, я уже взрослая.

— Ладно, — смирилась Аня. — Когда ты можешь, только реально, начать ремонт?

— Давай в воскресенье. У нас это, профилактика на канале, съемок не будет, я выходная.

— Давай, — согласилась она. — Но если ты меня продинамишь, я тебя подожгу.

— Договорились.

И я поехала домой. По дороге я размышляла, будет ли мне завтра стыдно перед Димой, и решила, что это ему должно быть стыдно за все и перед всеми, а я — святая. С такими благостными мыслями я открыла дверь своей квартиры и обнаружила: во-первых, у меня, святой, стухла помойка и разит на всю квартиру какими-то шпротами, во-вторых, все нижнее и большинство верхнего белья — грязные, в-третьих — нет света. Так как свечек у меня тоже нет, я в кромешной темноте выставила помойку за порог, кое-как умылась, пробралась к кровати и еще полночи, как назло, не могла заснуть из-за этой проклятой травы, от которой меня мутило.