Рожденный дважды

Мы летим бизнес-классом

Мы летим бизнес-классом — широкие сиденья, стеклянные бокалы, тканевые салфетки. Мне не хотелось лететь в экономклассе, по крайней мере на этих обшарпанных самолетах… не хотелось тесноты, не хотелось видеть стюардесс, которым до тебя нет никакого дела. Я хочу вытянуть ноги, хочу сделать наше непростое путешествие более-менее приятным. Так бывает, когда болеешь, — если можешь позволить себе, выбираешь платную клинику, отдельную палату, медсестру, похожую на горничную в гостинице, окно со шторой, которую можно задвинуть и отстраниться от мира. Я надеялась, что самолет будет пустым, — кто же захочет пролетать над странами, где идет война! Но пассажиров много. Итальянские мужчины, очевидно, летят с определенной целью — посетить ночные заведения, где мерцает приглушенный свет и танцуют нежные, совсем юные девочки. Распродажа в самом начале, торопись, чтобы первому урвать непорочность. Эти мужчины потом, как обычные туристы, повезут назад в дорожной сумке банку икры или матрешку. Еще летят русские — возвращаются домой. Вот, например, двое бизнесменов неподалеку от нас. Черные портфели положили под сиденье, контролируют их наличие начищенными до блеска итальянскими ботинками. Интересно, что они продают? Свою страну, развалившийся на куски Советский Союз… нефтепроводы, шахты, ядерные боеголовки? Воображаю, что у этих русских в портфелях стреляющие авторучки, ампулы с ядом, как у шпионов в американских фильмах. Но холодная война уже в прошлом, как и многое другое. Эти двое, скорее всего, везут итальянский сыр пармезан.

Занавеска, отделяющая салон экономкласса, отодвинута. Русские пьют шампанское бокал за бокалом, при этом выражение лиц и тон разговора у них совершенно не меняется.

У стюардессы, которая нас обслуживает, пухлые щеки и вздернутый нос. Пилотка, венчающая ее начес, — словно лодка, плывущая по волнам, такая маленькая, что вот-вот упадет. Девушка разливает напитки, ее жесты при этом не лишены очарования — она грациозно протягивает полную руку, не проливая ни капли:

— More, please.

Я так ждала этого момента, а сейчас не знаю зачем. Я сделала все возможное, чтобы полететь на этом самолете, но сейчас я думаю, что, если какой-то безумец вздумает открыть люк, я шагну вместе с ним в белую пену облаков, в ледяной холод за бортом.

Решение созрело неожиданно. Я купила билеты, проверила, не просрочены ли наши паспорта. Поедем, посмотрим, подумаем… что нам стоит?

«Мой шаг был продиктован любовью, — говорила женщина в той статье, что я читала в парикмахерской, — я была рада помочь такой же женщине, как я сама. Я стала не инкубатором, я стала аистом». Пью шампанское. More, please. Пью и размышляю, нет, скорее, занимаюсь самобичеванием. Если наш шаг продиктован любовью, почему мы летим в бедную, неустроенную страну? Эти шумные римляне, которые летят вместе с нами, какая разница между мной и этими развратниками? Я тоже ищу бабу, ищу чрево.

— Послушай…

Диего протягивает мне маленький наушник. Слушаем вместе американскую рок-группу «R. Е. М.» Losing ту religion.

…That’s те in the comer… that’s me in the spotlight…[7]

— He беспокойся, все будет хорошо.

Диего засыпает, я смотрю на его руку. Что такое рука?

Кто скроил ее так?

Женщина, сидящая неподалеку, открывает багажное отделение, достает дорожную сумку. Чуть не падает на меня — мы летим в зоне турбулентности:

— Извините.

У нее приветливое лицо, ее муж тоже спит: большая голова с редкими седыми волосами, рот приоткрыт, под головой подушка, которую дала стюардесса в начале полета.

Женщина заняла свое место в следующем за нами ряду, через какое-то время трогает меня за плечо:

— Вы не боитесь летать?

— Нет, я боюсь земли.

— Как вы сказали?

«Господи, что я несу… Это все шампанское…»

— Я боюсь приземляться, — уточняю.

Женщине явно хочется с кем-то поговорить.

— А я приземляться не боюсь — видишь все ближе и ближе дома, деревья…

Через проход от моего кресла есть свободное место, женщина пересаживается туда. Она не молодая и не старая, среднего возраста. У нее обаятельная улыбка. Достает что-то из сумки. Сначала гигиеническую помаду: «В самолете сохнут губы, вы замечали?» — а потом какую-то коробку. В коробке лежат кроссовки с розовым кантом — для девочки.

— Вам нравятся?

Я киваю.

— Муж купил в Нью-Йорке, он часто летает туда по работе. — Женщина подносит кроссовки к носу, нюхает их, гладит. — Смотрите, тут сюрприз…

Она улыбается, и я начинаю думать, что с головой у нее не все в порядке, — возможно, одурманивает себя психотропными препаратами.

— Огоньки зажигаются, видите?

Вставляет руки в кроссовки, наклоняется к самому ковру и передвигает руками, будто идет. Действительно, сбоку на прозрачной резиновой подошве кроссовок загораются огоньки.

— В Италии таких еще нет.

— Это для вашей дочки?

Женщина отвечает не сразу, снова подносит кроссовки к носу, — наверное, они пахнут клубникой.

— Она пока нам не дочь…

Думаю, женщина только этого и ждала. Такие в поездках всегда высматривают жертву, ищут, кого бы до смерти заговорить. Сегодня попалась я. Ее муж преспокойно спит, у него защитная реакция: вдавил голову в подушку — и все. Терпеливо выслушиваю ее историю. Два года подряд они с мужем брали на лето девочку-сироту из Чернобыля: таких детей посылают в другие страны, чтобы организм очистился от радиации. Они с мужем подарили детскому дому холодильник и диапроектор, подружились с директрисой. Им не дают усыновить ребенка, потому что они уже немолоды, но они надеются хотя бы оформить опеку. Сейчас вот летят проведать девочку, Аннушку, везут ей в подарок кроссовки.

— Наш адвокат разговаривал с украинским адвокатом. Деньги… все упирается в деньги. Там деньги решают все. — Она складывает пальцы в щепоть, потирает ими.