Богом данный

— Понимаю, — вздыхаю я. — Но вы тоже поймите, что ваш дорогой племянник купил меня, вместе с моей скрипкой за такую сумму, что мне в жизни не наскрести. И если он прикажете мне рожать, я буду, хотя весь ваш великий род мне уже поперёк горла. Извините, я дедушку пойду спасать, пока Черкес его не споил.

Мне хотелось на неё накричать. Пытается спасти племянника от меня, а меня, меня кто спасёт? Никому это не нужно, и я сама по сути, никому не нужна. Не повезло бы мне родиться похожей на Ванду, я бы мыла пола у Виктора, до тех пор, пока одному из его дружков не приспичило бы повалять меня на диване. Мы, женщины, не только, как снежинки разные. Мы такие же хрупкие, мнут нас подошвами туфель за несколько тысяч долларов и не замечают даже. Что-то на лирику потянуло, все этот ужин, будь он не ладен.

Дедушку я проводила до самых ворот, несмотря на недовольные лица мужиков — им лень было топать и меня сопровождать, но пришлось. Вечер морозный, но дед отказывается от того, чтобы его довезли до дома — ему в радость ходить пешком, пока ноги носят.

— Девочка, — на прощание говорит он. — Что ты тут потеряла?

— Себя, дедуль, — вздыхаю я.

И хочется внезапно взять и все свои обиды разом на него вывалить. Но… он стар и слеп. Я просто не имею права. Придётся все самой, снова все самой.

— Ты в гости ко мне приходи.

— Обязательно приду.

Адрес я знаю, номер квартиры он сказал. Иду обратно и повторяю про себя, чтобы не забыть. Дом снова пуст, только откуда-то издалека доносится визгливое тявканье — тётушка привезла с собой карликовых пуделей. А у меня в голове одна мысль бьётся — завтра нужно уйти, кровь из носу нужно. И Черкес, подлец, не приходит. Сегодня я ждала его до полуночи, а потом пошла стучать кочергой по двери.

— Чего тебе? — крикнул из-за двери Сергей.

— К хозяину проводи.

— Сейчас спрошу, — буркнул он, ушёл и вернулся только через двадцать минут, за которые я успела все проклясть и истомиться. — Пошли.

Теперь тишина дома идеальна, её нарушают только наши шаги. Сергей впускает меня в комнату, сам не входит. Черкес не спит, я бы удивилась, если бы спал. Не пьёт, не курит даже, просто сидит и в огонь смотрит.

— Ты же меня боишься?

— Боюсь, — кивнула я. — Но без тебя ещё страшнее.

Он хлопает себя по коленям, приглашая сесть, и я ни секунды не медлю. Приникаю к его груди, рубашка расстегнута, кожа горячая. Щупаю лоб — так и есть, жар. Он удивительно халатен по отношению к своему здоровью, этот непонятный человек.

Самое удивительное, что мне хорошо. Он обнял меня, я ноги поджала, хорошо мне — спряталась. Никто здесь не найдёт и не обидит, если только самому Черкесу это в голову не придёт. Тянусь к нему и целую коротким поцелуем в подбородок.

— Не обижай меня сегодня, хорошо?

— Не буду.

Запускаю руки ему под рубашку, и правда, температура. Ещё и греется у камина, дите неразумное… рубашку стягиваю, с себя футболку. Сейчас пропотеет, потом поспит. А потом, утром, когда я буду говорить ему о том, что мне нужно уйти, будет добрым, уж я то расстараюсь. Дед все же прав, мы женщины, удивительно похожи бываем. Особенно — в своём коварстве.