Богом данный

Глава 11. Богдан

— Я нужна тебе, да? — прошептала она.

И дом молчит — он ждёт. У меня мурашки по коже. Кот на её коленях выгибается и зевает, показав розовую пасть. А сама девушка… она словно соткана из теней. Тёмные пряди волос, что скрывают лицо, чёрная одежда, чёрный кот на коленях и полумрак. Она словно порождение этого места, о чем я думал, когда сюда её притащил?

— Нет, — твёрдо ответил я. — Я сильнее тебя. Я… я тебя убью.

Она поднялась с ног, кот сердито фыркнул и убежал прочь растворившись в темноте. Шагнула ближе. Я гораздо выше её, смотрю сверху вниз, у неё глаза, словно колодцы, бездонные, брось в такой колодец камень и не услышишь ни плеска, ни стука… Моё сознание по прежнему плывёт, обещаю себе, что сейчас поднимусь к себе наверх, даже Агафью звать не буду, сам отыщу вискарь и напьюсь, нужно уже выключить свой мозг во чтобы не стало.

— Обязательно убьёшь, — мурлычет она словно кошка, сытая кошка, нажравшаяся моих эмоций. — Только не сейчас, правда? Столько ещё интересного у нас… впереди.

Коснулась пальцами моей щеки. Она колкая, я не помню, брился или нет. Я начинаю теряться, плыть в своих мыслях, и даже не знаю, что тому виной — затянувшаяся осень, тени старого дома, бесконечная головная боль, что неделями не даёт спать сводя с ума, или она, девушка, взрыв из моего прошлого.

— Нет, — спорю я, и даже не понимаю, на какой из вопросов отвечаю. — Я…

А сам тянусь за её пальцами и это выводит из себя. Мне хочется, чтобы она меня касалась, но я боюсь зависимости, в которую могу впасть. Зависимость от неё, от её прикосновений… Она не нужна мне. Я в таком бешенстве, что и правда готов к тому, чтобы просто свернуть ей шею. Сделаю это и уйду к себе, пытаться спать. Агафья потом сделает вид, что не заметила трупа в коридоре, она даже рада будет тому, что проблема решилась, а Сергей вывезет тело. Я хватаю её за руки. Тонкие такие, холодные, мурашки по коже, а ещё — огонь. Странно даже, она холодная, как льдинка, какого хрена тогда обжигает?

— Не сопротивляйся, — просит она, тянется ко мне… до лица не может дотянуться, утыкается в шею, обжигает дыханием, прикосновением горячего языка к жилке, которая вибрирует в такт моему сердцебиению. — Это же очень просто… не нужно ничего усложнять.

Я хочу её. Я знал это ещё до того, как увидел с этой нелепой шваброй в руках. Я хотел её, когда она была рядом, когда исчезла, всегда хотел. Но… я властен над своими желаниями. Просто её, эту девушку нельзя подпускать близко. Тогда зачем, какого хрена, я привёз её к себе домой, а потом пришёл к ней, стою, не могу уйти?

— Только молчи, — то ли прошу, то ли умоляю я.

Главное — чтобы молчала. Она понимает, я вижу её улыбку. Здесь совсем темно, ночники на стенах начинаются дальше, в её крыле, и эту улыбку я скорее угадываю. Но так лучше, пусть темно пусть дом молчит, пусть она молчит тоже… Я разворачиваю её лицом к стене, она упирается в неё ладонями. На мгновение зарываюсь лицом в её волосы. Они пахнут шампунем, солнечным, давно минувшим летом, а ещё домом… сыростью его подвалов, словно она вот только поднялась наверх… Это странно, но на мысли я не зацикливаюсь, кровь бурлит. Я не хочу ласкать её, касаться, точнее — себе лгу. Хочу, но склонен не уступать своим желаниям.

Но она чуть подаёт назад и упирается попой в мой пах. Для этого ей пришлось встать босыми ногами на мои ботинки — невесомая тяжесть и чуть привстать на цыпочки. Теперь она точно чувствует мою эрекцию. Легонько об меня трется и у меня сносит крышу. Она моя. Моя покупка. Я… имею право. Всё же уступаю себе, задираю её футболку, стискиваю её грудь. Хочется стянуть бюстгальтер, ощутить нежность кожи, втянуть сосок в рот но… я не буду этого делать.

— Ты сумасшедшая, — шепчу я.

— Весь этот мир сошёл с ума…

Дышит так тяжело. Я с трудом отрываю руки от её груди, скольжу по животу. На ней шорты, что за нелепая вещь? С трудом стягиваю их, прижимаюсь к её голой заднице и через свои брюки чувствую жар её тела. Я почти уверен, что она блефует. Играет. Поэтому, когда скольжу пальцами между ягодиц, между бёдер и чувствую влагу удивляюсь. Она… она и правда хочет секса со мной. И если это игра, то она явно заигралась.

Расстегиваю ремень, брюки, упираюсь членом в её промежность, и буквально потряхивает, на лбу выступает испарина. Затем направляю член внутрь и толчком вхожу. Такой резкий контраст… руки у неё ледяные, кожа прохладная, а внутри горячо, жарко пульсирует, этот жар обволакивает… Я думаю — ещё могу остановиться. Но зачем? Кому я что докажу? И поэтому двигаюсь, резко, грубыми рывками.

Кровь бешено пульсирует в голове, даже боль временно отступила, сдавшись под натиском этой бешеной гонки. Я вторгаюсь в её тело раз за разом, но при этом не касаюсь её, это кажется жизненно важным. Упираюсь в стену ладонями, их буквально сводит от желания ухватиться за её бедра, сжать, так, чтобы войти внутрь до предела, до боли. Я не слышу её за шумом крови в голове, не знаю, плачет она, стонет ли, а может молчит, кусая губы, смотрит перед собой невидящим взглядом и ненавидит меня. Она — моя. Хочет она этого или нет, хочу ли этого я… Неважно.

Оргазм близко. Я чувствую, что он будет таким сильным, что я буду хотеть орать. Предчувствие оргазма покалывает сотнями иголочек в самых кончиках пальцев, эти же иголочки пульсируют в моих венах, висках, паху, а член напряжен до боли. Я успеваю вытащить его за секунды до. Обхватываю рукой, он мокрый и скользкий, он весь в её влаге. И взрываюсь. Кажется — весь. Член, измученный бессонницами мозг, я буквально вижу, как разлетаются по тёмному коридору ошметки моей плоти, кровь. Пальцы сводит судорогой, даже плечи содрогаются. Я… я знал, что так будет, но все равно не готов.

Наслаждение напополам с болью все ещё расходится волнами по моему телу, я сползаю на пол, на слабеющих ногах, нечаянно касаюсь её бедра — на нем моя сперма. Вытираю ладонь о рубашку. Прислоняюсь спиной к стене, нашариваю в карманах пачку сигарет, закуриваю.

— Ты не сможешь уснуть, — говорит вдруг она.

Я сижу, она стоит, возвышаясь надо мной, такая маленькая, тонкая, сожми — сломается. Я курю, молча смотрю на неё. Она снимает футболку, оставшись в одном лифчике, вытирает ею свои бедра, затем комкает и отбрасывает прочь.

— И? — хмыкаю я. — Что ты предлагаешь?

— Я могу помочь… Я нужна тебе.

Сигарета заканчивается до обидного быстро. Головная боль снова вернулась, она тонко звенит в висках, словно пытается наружу вырваться, ей тесно внутри моей головы, тихо ухает в затылке… комкаю окурок о плитку, утром уберут, вместе с футболкой, на которой следы моего падения.

— Ты можешь думать, что угодно, — улыбаюсь я, и неважно, видит ли она в сумраке мою улыбку. — Что победила в игре, которую сама себе выдумала. А на деле я просто тебя трахнул. Ты как была моей вещью, так и осталась.

Она молчит. Шорты которые я с неё стянул, так и болтались на уровне её лодыжек, она сняла и отбросила их. Затем и бюстгальтер. Стоит, голая совсем, в свете луны кажется, что её кожа мертвенно бедного цвета. Лунный свет мягко, словно лаская обтекает её тело, стремится показать мне её в самом лучшем ракурсе. Маленькая высокая грудь, с острыми пиками сосков, впалый живот, мягкая округлость ягодиц, гладкие тонкие ноги… Она идеальная, моя покупка.

— Ты продержишься сегодня, — говорит она. — Может даже завтра. А потом позовешь меня. И знаешь, что самое страшное? Я приду. Потому что ты прав, я просто твоя вещь.

И уходит в свое крыло. Идёт, а я вслед смотрю. Закуриваю ещё одну сигарету, встаю, потом все же оборачиваюсь. Дошла до ночников, они вернули её коже тёплый матовый свет, но я то знаю, что она — льдинка. Закрываю дверь, щёлкает, запирая замок ключ, а я думаю о том, что наверное, она права. Но… я крепче, чем ей кажется.

Дом был пуст и темен. Главное — тих. Я иду и думаю, права, сто раз права, начиная с того, что сегодня я не усну, завтра не усну тоже… к тому времени, как рассвело окончательно я просто сидел в кабинете, смотрел в погасший камин и курил одну за другой. Пепельница полна, в воздухе сизый дым, ветер, что дует в открытое окно не в силах его разогнать. Я поднялся с кресла, прошёл к окну. Сегодня мороз. Все покрыто тонким слоем снега, который растает днем, но ещё немного и зима захватит все вокруг. Тогда станет легче, каждый год становится. Мысли построятся ровными шеренгами, с ними же тараканы, и в голову непременно придёт верное решение.

— Я подумаю об этом завтра, — сказал я вслух и рассмеялся.

Завтра станет легче. Должно. И тогда я буду сильнее той девочки, что закрыта, спрятана в глубинах моего дома, тогда она проиграет. Я позвонил на пункт охраны и приказал готовить машину. Не могу спать, буду работать, до изнеможения, до полной потери сил. Может тогда сломаюсь и усну, перестану думать о том, каковы на вкус её губы.

— Холодно, — я вышел на улицу и ветер щедро бросил в моё лицо мелкого колкого снега. — Слышишь, Сергей? Холодно.

Он кивнул. Выглядит не выспавшимся, со мной тяжело работать. Особенно — осенью. Тяжело подстроиться под мой ритм, не спать сутками, иногда я специально вызываю их в неурочное время, чтобы они мучились так же, как я. Пытка отсутствием сна, уж я то знаю об этом все.

Вельзевул подбежал к моим ногам. Он никогда не ластился, максимум позволял потрепать себя по лобастой башке, мой немой пёс. Я присел перед ним на корточки, отбросил очередную сигарету на мерзлую землю. Вгляделся в его лицо, мордой назвать не получалось. У него чёрная шерсть, с рыжими подпалинами, которые полосами расходятся по телу, имитируя тигровый окрас. Широкий лоб, глубоко посаженые карие глаза. Часто мне кажется, что он хочет сказать что-то и не может. Потому что немой, потому что собака… иногда казалось, что эта псина умнее всех нас вместе взятых.

— Старина, — позвал я. — Уж если бы мог сказать, ты сказал бы, верно?

Ванде он никогда не нравился. Особенности породы таковы, что щенок выбирает себе одного хозяина, все остальные люди — вторичны. Я тогда только взял его, он был мелкий и потешный, а на Ванду рычал, даже старался не подпускать ко мне, ревновал. И я гадал, если это она, узнал ли он? По его поведению ничего невозможно было понять, он не любил всех людей, кроме меня.

— Конечно, сказал бы, — вздохнул я, и махнул Сергею — поехали.

Я уже привык к тому, что езжу в сопровождении минимум двух машин охраны. Раньше это было необходимостью, а теперь, когда все стабилизировалось, просто привычка. Сергей по прежнему настаивает, что это обязательно, а мне плевать. Хотя Ирма смеётся, что я стольким лоботрясам даю работу, которая заключается только в том, чтобы мной любоваться, что государство обязано предоставлять мне налоговые льготы.

— Что на повестке? — спросил Сергей.

— Подраться бы…

Раньше я выходил на ринг. Нет, бои были не профессиональные, но я отдавался им целиком. Мне нравилось одерживать победу в случае, если она заслужена. Один раз, помню, мои ребята до беспамятства избили боксера, который из страха и предосторожности мне поддавался. Сейчас я бы вышел на ринг, но… С тех пор, как ЭТО поселилось в моей голове драться мне было запрещено категорически. И я бы плевал на предупреждения врачей, только вот очередное но…