Богом данный

Глава 8. Лиза

Я кормила мышь. Мелочь вполне пришла в себя и всю ночь шебуршала в своём ящике. При мне не ел, но стоило запереть — захрустел. Кот покосился но меня круглым взглядом.

— Да, я в курсе, — сказала я ему. — Ты сожрешь его, как только выпущу. Но знаешь, это совсем не гуманно.

Я не настолько сошла с ума, чтобы заводить питомцем мышь — она за ночь весь ящик засрала крошечными, но от этого не менее противными какашками. Но и отдавать на съедение коту было жалко. Тем более — я не знала, чем заняться. Идти исследовать загадочное крыло страшно… нет, не привидений боюсь. Черкеса. А он — дома. Вернулся на рассвете, пришёл… и кажется, вот только спущусь вниз, в переход, как он придет и обнаружит моё отсутствие. И я не могла рассчитывать на то, что он спит. Как я поняла — уснуть для него проблема. Поэтому открыла окно и ждала гула двигателей, которые говорили бы о том, что мой господин уехал.

Я посидела, подумала — что мне будет, если я позволю себе некоторые вольности? Не проверю, не узнаю. Вышла в коридор, пошла к высоким дверям, которые знаменовали границы моей тюрьмы. Стучать кулаком — слишком тихо. Стучу кочергой, что лежала в поленнице у камина. Грохот выходит впечатляющим, его не возможно не заметить, не услышать даже в этом огромном доме. Первой приходит Агафья, дверь правда, не открывает.

— Тебя что черти на сковородке жарят? — спрашивает она меня из-за двери.

— Черкеса позови, — беззлобно отвечаю я.

— Кому Черкес, а кому Богдан Львович… Отродье бесовское.

Последнее бубнит уже уходя, и я даже не понимаю, кого обозвала, меня или хозяина? Его она звать и не подумала. Пришёл Сергей, я уже запоминаю, кого тут как зовут… Этот дверь открыл.

— Чего тебе?

— Позови Черкеса.

— Зачем?

— Не твоё дело.

Он хмыкнул, прислонился к косяку. Вроде даже улыбается мне, а глаза хмурые. Я ему не нравлюсь, точно не нравлюсь. Да и какое мне до этого дело? Будь моя воля, ноги бы моей здесь не было.

— Не позову.

— Тогда… я что-нибудь с собой сделаю.

Он не торопясь осмотрел меня с ног до головы. Причём до выпуклостей моего тела ему нет никакого дела. Он меня изучает.

— В петлю ты не полезешь, не такая порода, а людей я знаю.

— Я… — задумалась я. — Волосы себе обрею! Посмотрим, как вашему господину понравится лысая рабыня. Он же псих, я людей тоже знаю.

Сергей снова хмыкнул и дверь закрыл. Я вернулась в свою комнату, торопливо оделась. Следующие пятнадцать минут сидела у дверей и периодически трахала по ним своей железкой, чтобы про меня не забыли. А потом Черкес пришёл.

— Что тебе нужно?

— На улицу. Только на пять минут.

Черкес задумался. А потом… кивнул. Я даже сама не поверила, думала просто откажет. Как вариант — накажет. Время тянуть я не стала, передумает ещё… вскочила на ноги и пошла. Сергей и Черкес сзади почётным эскортом. Иду нарочито медленно, потому что мне хочется изучить этот странный запутанный дом целиком. Мне хочется пройти по портретной галерее и вглядеться в каждое лицо. Но меня ведут иным путем, тем, что для челяди — никаких портретов. Но тут тоже удивительно красиво, как может быть не красива удивительная, веками сложившаяся гармония дерева и камня?

Длинный коридор, которым меня ведут целиком каменный, я веду по стене рукой. Камни — гладкие и тёплые. А за массивными дверями солнце, что режет глаза, подтаявшая грязь и тюрьма. Что внутри, что снаружи клетка, только здесь солнышко… и Вельзевул. Он подбежал ко мне, как всегда, молча, обнюхал, особое внимание уделив карману — его я от греха накрыла ладонью.

— Вельзевул, — предупредил сзади Черкес.

— Вы пойдёте со мной? — обернулась я.

Оба кивнули. Шагаю, рядом пёс, сзади двое мужчин. Все одинаково смертельны, ну и компания… Сейчас, когда пёс не пытается меня убить я могу хотя бы рассмотреть его. Он огромен. Если встанет на задние лапы, то наверняка будет выше меня. Он крупный, но не полный. Шерсть у него короткая, наверняка, колкая, я вижу, как под шкурой переливаются мышцы. И у пса удивительная окраска — тигровая. Он чёрный в рыжую полоску, никогда такого не видела…

— Долго ещё? — спросил Сергей.

Сад, который с высоты второго этажа казался просто большим, на деле — бесконечный. До забора я не дошла, чувствую, что все трое моих сопровождающих теряют терпение. Остановилась у пруда. Он длинный, непонятной вытянутой формы. Воды почти нет, пересохла, а может, спустили на зиму. Я спускаюсь на самое дно, кроссовки чавкают в грязи. Через пруд мост. Здесь, в его каменном основании может получиться замечательный и крепкий домик. А может здесь даже живут другие мыши…

Я присела на корточки, достала кулёк из кармана и развернула его. Мышь сразу вырвался но я успела сомкнуть ладони — теперь не убежит. Крошечные тельце, такое маленькое, а тёплое, даже слышу, как бьётся его сердце.

— Что там? — требовательно спросил Сергей. — Покажи немедленно.

Они стоят на мосту, в грязь им не хочется. Черкес, как всегда, курит, кажется, ему даже не интересно, Сергей обеспокоен. Я поднялась, чтобы им было лучше видно, протянула руки и развела ладони. Мышь так испугался яркого света, что даже убежать не пытался, только сидел на моей ладони и трясся, то-ли от холода, то-ли от страха.

— Из-за этой гадости? — спросил Черкес, — Из-за неё мы сопровождали тебя порочным эскортом?

Я радостно кивнула — ну, не забавно ли? Черкес выдохнул дым, мышонок разморозился и спасся бегством в единственное доступное ему убежище — в глубины моего рукава. Нет, я не боюсь мышей. Василек меня считал храброй, самой храброй в нашей семье, да и я правда не боюсь, но Господи, как отвратительны эти крошечные лапки на коже… Не удержавшись я взвизгнула.

— Ты же не боишься, — усмехнулся Черкес.

— Не боюсь, — согласилась я.

Выбралась со дна овражка и принялась стягивать куртку. Сняла, бросила её на землю — все равно той после конюшни ничего уже не страшно. Со страху не сразу получилось понять, куда мелкая пакость вообще забралась, сняла я и свитер. Чуть не стянула в запале и лифчик, потом опомнилась — грудь у меня явно не таких размеров, чтобы мышь мог спрятаться и остаться незамеченным. А ещё… смотрят. Разгар дня, солнце светит, я стою в лифчике, съежившись от холода, на меня смотрит Черкес, Сергей, ещё кто-то из охраны — провожать мыша занятие важное. Ещё смотрит дяденька с тачкой полной листьев и даже Вельзевул смотрит внимательно. Мужичье царство.

— Одевайся.

Голос у Черкеса такой холодный, что от него я мёрзну сильнее, чем от октябрьского ветра. Но все же, я не до такой степени напугана, чтобы надевать обратно одежду с мышом. Тщательно протряхиваю свитер, потом только надеваю. Так же поступаю с курткой. Наконец виновник торжества выскакивает из складок ткани и бросается прочь, такой маленький, но такой заметный в выстриженной траве. Вельзевул азартно бросается за ним.

— Стоять! — приказываю я, сама порядком от себя охренев.

Вельзевул поворачивается и на его морде крайнее изумление. Он и остановился то только потому, что удивлён до предела. Мог бы скептически приподнять брови, как его хозяин, приподнял бы. Потом поворачивается к убежавшей мыши, но её и след простыл. Ха, знай наших!

— Чокнутая, — бормочет Сергей.

Черкес молчит. Идём обратно к дому, я согреться никак не могу. Вельзевул снова рядом со мной, то ли охраняет, то ли надеется, что у меня ещё одна мышь в кармане припасена для его развлечения. Он все такой же большой и страшный, но… мне хочется погладить его. Я даже тяну руку.

— Не стоит, — предупредил меня сзади Черкес.

— А мне кажется, что он ко мне привык, — запальчиво возразила я.

— Тебе так только кажется… Он не привык к тебе. Он тебя терпит, потому что я приказал, как и всех людей что находятся на периметре. Одно моё слово и он любому из вас отгрызет руку, а может даже и горло.

— Мило.

Любуюсь домом при солнечном свете. Он непонятный, этот дом. Его нельзя назвать классически красивым — слишком много стилей смешано. Наверное, каждый хозяин из поколения в поколение пытался адаптировать его под себя, а в итоге получилось… получился этот дом. Потемневший от времени кирпич, дерево, серый камень… у основной части здания три этажа, в той, что живу я всего два. Здесь даже башня есть, но не изящная из сказки, а грубая, приземистая, нависающая, как скала. Она одним своим видом говорила — я переживу весь этот мир. А может и правда не шутит, переживёт, я бы не удивилась.

Когда двери перед нами уже открылись и я почти была в безопасности, я не удержалась и уступила своему желанию — мгновенными движением коснулась лобастой головы пса. Я уверена, то он мог бы перехватить мою руку, но смотрел он на хозяина. Ждал приказа.

— Колючий, — поежилась я. — И одновременно гладкий.

Дом пахнул на нас запахом полировки для мебели, неповторимым духом сотен книг, запертых в шкафах, о, я уверена, что здесь отличная библиотека, я типографскую краску за версту чую, едва уловимым ароматом ванили… Кажется, я привыкаю к запахам этого дома.

— Не стоит думать, — вернул меня из моих мыслей Черкес. — Что ты можешь приручить любое животное.

Незнакомый парень из охраны остался на улице, Сергей растворился в тенях большого дома — у него мастерски это получалось. Мы с Черкесом остались вдвоём. Сейчас отведут меня, закроют. Потом про меня может вспомнят, а может и нет… Смотрю на него. На лице отпечаталась усталость. В глазах — красные жилки, под самими глазами тени. Мне кажется, что я чувствую, как пульсирует, свернувшись в его голове боль. О, она ещё спит, я знатно её укачала… Но сон её уже не крепок. Немного осталось, и Черкес спрятавшись от всего мира в своей комфортабельной конуре будет просто надираться алкоголем, пытаясь её победить.

— Но с ним то я поладила, — улыбнулась я, как ни в чем не бывало. — С тем зверем, что живёт внутри твоей головы.

Черкес зубы стиснул, даже подумала — зарычит, как Вельзевул. Или просто психанет и сломает что-нибудь. Хотя он скорее мне руку сломает, чем испортит хоть малую вещь в своём доме. И вдвойне непонятно, если он так любит свой дом, почему то крыло стоит заброшенным? Черкес так же необъясним, как его дом. Они нашли друг друга.

— Ты нуждаешься во мне, — я снижаю голос, меня едва слышно. — Слышишь, как дом напевает тебе по ночам? Ты не можешь уснуть, ты пьёшь виски, а оно не помогает. Просто прислушался к своему дому — он шепчет, что тебе нужна я… Всё так просто…

Я во мгновение ока оказываюсь припертой к стене. Его рука на моей шее — право слово, уже привычно. Мне даже не страшно… почти. Я нутром чувствую, что он меня не убьёт. Может быть в будущем, но не сейчас. Я ему нужна… Только зачем? Не спать же укладывать, он скорее руку себе отрубит, чем признается, что зависит от кого-либо.

— Убейте её, — советует Сергей появившись за спиной Черкеса. — Просто убейте и все. И все закончится.

— Спасибо, — хриплю я.

Я буквально слышу, как пульсирует моё горло. Так, словно в нем бьётся само сердце. И жду — сожмутся пальцы или нет? Если да… то я проиграла. А если нет… дальше я боюсь думать, я боюсь последствий, к которым приведёт моя игра.

Пальцы сжимаются, кажется, моя плоть трещит под ними. Я последним рывком втягиваю воздух — не могу отказать себе в желании пожить несколько лишних секунд. И думаю — так умирать не хочется. А ещё думаю — мама, прости. Что все так глупо получилось, что я не уберегла Василька, хотя обещала, что я просто… умерла.