В постели со Снежной Королевой

Люба же, которая была больше Алениной подругой, поскольку приехала в Москву из того же городка, к Симиным визуальным экспериментам никак не могла привыкнуть. «Господи, Алена, да скажи ты ей! Что она опять с собой сделала?..» Сима могла нарисовать на своем лице капающие из глаз слезы, могла навертеть вокруг шеи боа из перьев неизвестной птицы и натянуть перчатки до плеч, а однажды даже сбрила брови — «под Марлен Дитрих». Сбривала ли на самом деле Марлен Дитрих себе брови или нет, Алену не волновало, в отличие от Любы…

— А я винца привезла! — радостно сообщила Сима, стянув с себя через голову пончо. Под пончо на ней было атласное платье цвета шампанского с разрезом до пупа и стянутое на груди брошью в виде божьей коровки. — Красненького…

— Ты же за рулем!

— А я для тебя. Ты будешь пить, а я буду на тебя смотреть, — ласково сказала Сима.

Они прошли в комнату.

— Я Любке позвонила, — сообщила Алена. — Может быть, тоже сейчас приедет. Или нет — я на самом деле с автоответчиком разговаривала…

— Да? Это было бы хорошо, если б мы все вместе собрались, — согласно кивнула Сима. Провела пальцами по корешкам книг на книжной полке, потом повернулась на крутящемся табурете возле Алениного «Шредера». — Какой маленький у тебя рояль… — заметила рассеянно.

— Называется — кабинетный, — сказала Алена. — Между прочим, начало двадцатого века!

— Антиквариат… Ой, а это что? — вцепилась Сима в подзорную трубу, стоявшую на подоконнике. — Прелесть какая! Настоящая?

— Конечно… Семен Владимирович дал.

— Ой, этот Семен Владимирович… — засмеялась Сима и поднесла трубу к глазам. — Надо же, все видно! Аленушка, а зачем тебе эта труба?

Алена помедлила, а потом решила признаться:

— Я за человеком одним наблюдаю. Кстати, он еще здесь… Ты не туда смотришь. Во-он там… — Она рукой осторожно направила трубу. — Видишь?

— Вижу, — тихо ответила Сима, страшно заинтригованная. — Мужик сидит на скамейке. Ничего так… На Ричарда Гира похож, когда тот еще относительно молодой был.

— Какой еще Ричард Гир, у Ричарда Гира нос картошкой! — обиделась за своего незнакомца Алена.

— Нет, похож, — настаивала Сима.

— Да ни капельки! — возмущенно закричала Алена.

— Аленка!

— Что?

— Что-что… Кто он?

— Я не знаю.

— Ой, уходит! — закричала Сима, волнуясь. — Алена, он уже уходит!

— Пусть уходит. Он всегда уходит, как стемнеет. Посидит полчаса-час — и обратно…

— А зачем он тут сидит?

— Говорю же, не знаю! Между прочим, каждые выходные… На пруд смотрит. На уток. Как люди на льду катаются…

— Каждые выходные… Он замечал, что ты за ним наблюдаешь?

— Нет, конечно, он же практически спиной ко мне сидит. Спиной или вполоборота… И потом, даже если бы он обернулся, все равно бы меня не заметил. Дом большой, окон много… — Алена включила свет — стемнело внезапно и быстро.

— Ты в него влюбилась? — серьезно спросила Сима, глядя на Алену круглыми светло-серыми глазами, в которых отражался электрический свет.

— Сима, я не сумасшедшая, я просто из интереса за ним наблюдаю… — возмущенно начала Алена, но подруга ее перебила:

— Значит, он тебе нравится, и ты хочешь с ним познакомиться. Алена, но это просто — выйди из дома в следующий раз, пройди мимо, сделай вид, что у тебя сломался каблук, спроси, не видел ли он собачку…

— Какую собачку?

— Ну, которую ты якобы ищешь! Ах, Алена, вариантов знакомства масса…

— Во-первых, у меня нет собачки. Во-вторых, я не думаю, что он захочет со мной знакомиться. В-третьих, не уверена, что мне самой нужно это знакомство.

— Ты что, Алена?.. — Сима еще шире раскрыла глаза. — Еще как нужно! Ты же одна!.. А он, кажется, вполне приличный мужчина, на Ричарда Гира похож…

— Дался тебе этот Ричард Гир! — рассердилась Алена. — И потом, это нехорошо — самой навязываться.

— Ой-ой-ой! — насмешливо засмеялась Сима. — А ты думаешь, как люди знакомятся? Хочешь всю жизнь в четырех стенах просидеть, ожидая принца на коне? Он же, этот принц, знать о тебе не знает! Вот откуда он может догадаться, в какой квартире тебя искать, а?.. Он что, экстрасенс?

— Сима!

Они замолчали, глядя друг на друга.

И в этот момент запищал домофон.

— Любка? — удивленно-радостно воскликнула Сима.

— Она, наверное… Только я тебя умоляю, Сима, ничего не говори — ты же знаешь, какая она!

Алена быстро спрятала подзорную трубу и побежала открывать дверь.

Через пару минут к компании присоединилась Люба.

— Привет, богема! Алена, я твое послание услышала и подумала — отчего, в самом деле, не заглянуть?..

Любовь Шеина была выдающейся женщиной — в прямом смысле этого слова.

Она была выше Алены на голову, а Симы — на две. В музейных залах, представлявших античность, можно увидеть подобных женщин, запечатленных в мраморе. Люба была копией Артемиды или Дианы-охотницы. А может, Геры, супруги Зевса…

Большую часть своей жизни Люба занималась академической греблей — профессионально. Званий и наград — несть числа, квартиру в Москве смогла купить, в отличие от Алены… Но потом Люба ушла из спорта и теперь работала в крупной туристической фирме «Надо и о личной жизни подумать…» — сурово объяснила она свой уход из большого спорта.

Правда, ни Алена, ни Сима ничего о личной жизни подруги не знали, поскольку Люба была человеком очень скрытным. Они давно привыкли к этому и в душу к ней не лезли. Надо будет — сама расскажет.

Но в том, что эта личная жизнь существует, можно было не сомневаться — у Любы вечно не хватало времени, встречи трех подруг можно было по пальцам пересчитать. Да и сама Люба — высокая, статная, мощная, с гривой вьющихся каштановых волос, кареглазая, чернобровая, румяная — никак не походила на киснувшую в одиночестве старую деву.

— Господи, что за подруги у меня… — захохотала она. — Одна пианистка, другая художница… Мне, что ли, каким искусством заняться?

Алена открыла бутылку вина, поставила в центр стола свой торт.

— О, опять это зефирное чудо… Алена, а я вот что принесла. Кстати, купила по дороге в твоей «Синематеке», там потрясающая кулинария, все нахваливают… Даже бочонки пива навынос дают!

Люба присовокупила к яствам огромный пластиковый контейнер с крабовым салатом.

— А, по знаменитому халатовскому рецепту… — засмеялась Алена. — Наш фирменный салат, узнаю!

Чокнулись, выпили за встречу, Сима — символически, лишь губы слегка обмочила. Но не пила она не только потому, что приехала на машине. Дело было в другом. Сима — настоящая маменькина дочка, она никогда не делала того, что не должна делать приличная девушка. Прежде чем совершить что-либо, она всегда думала о том, как к данному поступку отнеслась бы ее мама. Мама Симы умерла несколько лет назад, но до сих пор Сима руководствовалась принципом «можно-нельзя». Слово «хочу» она употребляла нечасто, правда, в отношении подруг отличалась большим демократизмом. Например, она посоветовала Алене познакомиться с загадочным мужчиной из парка, но (Алена это знала точно) сама ни за что бы так не поступила.

Алена прекрасно помнила Лидию Васильевну, маму Симы. Это была в высшей степени достойная женщина, обладающая лишь одним недостатком — ее преследовал вечный страх. Хотя, по здравому разумению, Лидия Васильевна боялась того, чего и должен бояться современный человек.

Перво-наперво природные катаклизмы. Ураган в августе тысяча девятьсот девяносто восьмого года, пронесшийся по Москве, произвел на Лидию Васильевну неизгладимое впечатление. Были же погибшие! А сколько пострадавших! С тех пор она ежедневно слушала прогноз погоды — не дай бог, снова объявят ураганное предупреждение… Даже просто сильный ветер пугал Симину маму — а ну как повалит он трухлявый тополь, да прямо на Симочкину голову (Лидия Васильевна боялась не столько за себя, сколько за свою единственную дочь)?! Но это летом, зимой же следовало опасаться гололеда. Перелом позвоночника — страшная вещь, после него можно и не встать. Перелом руки или ноги — тоже не слишком приятная перспектива… Весной не стоило ходить под крышами (сосульки! обрушение наледи!).

Еще дороги с сумасшедшими водителями. Дорог тоже следовало опасаться. Лидия Васильевна с Симой ездили только на метро, самом безопасном транспорте мира, — до тех пор, пока Симу не толкнул суетливый прохожий, прямо на глазах Лидии Васильевны. Сима в том момент стояла недалеко от края платформы и вполне могла свалиться вниз, где:

а) Симу переехал бы подъезжающий поезд (моментальная смерть);

б) единственную дочь ударило бы током от контактного рельса (пятнадцать тысяч вольт, тоже моментальная смерть).

И тогда Лидия Васильевна волевым решением заставила Симу пересесть на машину — «Оку», оставшуюся ей от покойного брата. Разумеется, Сима ездила по городу с черепашьей скоростью, стояла подолгу на каждом светофоре, игнорируя гудки стоявших сзади автолюбителей, в гололед за руль не садилась, летом под тополями не парковалась.

Далее в списке того, чего следовало опасаться, шли маньяки и уголовные элементы. Симе следовало возвращаться домой до темноты, регулярно звонить Лидии Васильевне и оповещать ее о том, что единственная дочь жива-здорова. В лифты с незнакомыми не заходить. С чужими не разговаривать — даже с теми, кто внешне выглядел прилично (эти самые маньяки как раз под приличных и маскируются, научный факт!). Если знакомство тем не менее происходило, следовало немедленно проверить паспорт нового друга, записать его телефон и домашний адрес.

Кроме того, следовало опасаться цыган — они могли загипнотизировать и обобрать до нитки. Следовало смотреть под ноги — поскольку коммунальные службы иногда не закрывали люки. Следовало обходить стороной бомжей как разносчиков блох, вшей и туберкулеза… И вообще, заразным мог оказаться любой!

Перечислять все то, чего боялась Лидия Васильевна, можно было бесконечно, тем более что она регулярно смотрела телевизор — в основном передачи о криминале и прочих ужасах, мотивируя это тем, что «надо быть ко всему готовыми». Ужасов этих было так много вокруг, что их надо было знать все — копить в памяти, складывать, сортировать, классифицировать, дабы в один прекрасный день они не застали врасплох ее, а главное — любимую дочь, Симу.

Мама Серафимы умерла в собственной квартире, осенью, когда не было ни гололеда, ни урагана, не ломились в дверь настойчивые маньяки. Умерла во сне, в своей собственной постели, тихо и без мучений — просто оторвался какой-то тромб в мозгу. Это была в высшей степени милосердная кончина, ибо тот, кто вершил всеми судьбами, не дал Лидии Васильевне в последние мгновения ее жизни испытать надоевший страх.

Так вот, Лидии Васильевны не было, но Сима продолжала жить так, словно та незримо присутствовала рядом…

— Скоро будет моя выставка, — сказала Сима. — Придете, девчонки?

— Конечно! — энергично закивала Алена. — Обязательно! А, Любаша?

— Не знаю, — серьезно произнесла Люба. — Столько дел… Кстати, Алена Батьковна, а ты ведь со своим бывшим так и не развелась?

— Нет, — вздохнула Алена и подлила всем еще вина. — А что?

— Ничего. Так просто…