Гамбит искусного противника

***

Я сижу на диване огромной гостиной, редко, но метко всхлипывая. Мне плевать, что происходит вокруг, даже не смотря на свое природное любопытство, я ничего не рассматриваю. Считаю дощечки в полу, подперев голову рукой, и всхлипываю. Каждый раз, когда это происходит, чувствую короткие взгляды Алекса и Алексея, но не реагирую — мне действительно насрать.

«Зачем я вообще здесь сижу?!» — то и дело порывается сознание, но я не могу заставить себя встать и уйти.

Вместо этого я сижу.

«Похоже я просто на что-то надеюсь?»

— Может тебе выпить? — вдруг спрашивает Алексей, но я лишь кошу взгляд, не собираясь отвечать.

Зато Алекс собирается, судя по всему.

— Она уже вчера выпила достаточно.

— С каких пор ты ее суфлер?

— Заткнись.

Парни усмехаются над своим остроумием, а все, чего я хочу, чтобы они заткнулись. Закатываю глаза и молчу, снова изучаю пол, но тут мое внимание привлекают быстрые шаги, и я резко натягиваюсь, как струна.

Михаил спускается с лестницы, останавливается, оглядывая нас злым взглядом, а потом также стремительно подходит к бару, где также молча наливает себе стакан и сразу выпивает его до дна. Как-то волнительно становится, и я вся превращаюсь в слух, наблюдая за его могучей спиной. Боюсь даже пошевелится, пока он повторяет процедуру, и только после третьего бокала выдыхает.

— Мда…ну вы устроили, конечно. Какого хрена?!

Он оглядывает парней, но те молчат, и тогда он поворачивается ко мне. Самое страшное, что я не могу разгадать его взгляд, вжимаюсь в спинку дивана и не могу сказать и слова в свое оправдание. Мне почему-то не просто волнительно, а еще и действительно страшно, словно он меня сейчас пришибет. Вот что верховодит в этой красивой комнате, правда ровно до того момента, как я не рассматриваю в его глазах доброту. Снова доброту, которую он прячет на миг, прикрыв их, а когда снова смотрит на меня, она все еще там, только в коктейле с сочувствием и сожалением.

— Женя очень тяжело переносит все эти разговоры о ее семье, а я не люблю видеть свою жену грустной или расстроенной.

— Понимаю.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Возьми.

Он протягивает мне вдвое сложенный листок и ждет, пока я на негнущийся ногах подойду и аккуратно его заберу. Когда я разворачиваю, не могу сдержать облегчения в громком выдохе, тогда он тихо поясняет.

— Она с ними не общается, потому что я ее ограждаю, но мне приходится. Там он держит этого ублюдка.

Не верю своим ушам и…тому, что делаю дальше. Это происходит само собой и вообще на меня не похоже, но в следующий миг я уже вишу у него на шее…Это странно. Очень-очень странно. Я это сама понимаю, отстраняюсь и краснею, смотрю в пол, мямлю что-то вроде «простите», но он не злится, а посмеивается.

— Не благодари. Если бы твой Костя не достал пушку, я бы дал адрес и ему, — поднимаю глаза, а Миша уверенно кивает, — Ты права была, малышка, мы похожи. Если бы я узнал, что они касались Жени хотя бы пальцем, я бы убил их голыми руками. Мы не будем переживать, когда это действительно случится, но.

— Но?…

— Как только Константин нажмет на курок, он должен понимать, что ему не жить: Валерий Семенович души не чает в своем сынке-обмудке. Он его наследник, ты же понимаешь, что это значит?

— Понимаю.

— Константину нужно будет бежать и молиться, чтобы он не нашел концы, иначе мой тесть подойдет к вопросу со всей ему присущей фантазией.

— Костя не отступит.

— И я это уважаю, поэтому просто обязан предупредить. Из России ему нужно будет уехать еще вчера.

— Я поняла.

— Отлично. А теперь иди-ка ты в ванну. Прямо по коридору и налево.

Киваю и разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, но как только немного отхожу, Михаил меня окрикивает.

— Амелия! Еще кое что. Передай ему, чтобы один туда не совался. Артема охраняет, как зеницу ока, почти целая армия. Пусть возьмет кого-то сверху этого крепыша, который был здесь сегодня.

— Это не проблема.

— Охотно верю. Беги, а мы пока поговорим с этими двумя красавцами.

— Спасибо.

Теперь он кивает, а я снова разворачиваюсь и иду в нужном направлении, но теперь окрыленная и счастливая.

У. МЕНЯ. ПОЛУЧИЛОСЬ.

Конечно вид у меня так себе для триумфального. Это я понимаю, стоит мне переступить порог светлой комнаты и увидеть в отражении себя — кошмар! Волосы все какие-то взъерошенные, глаза заплаканные, нос краснючий…а теперь еще и щеки покраснели, стоило мне осознать, что в таком виде меня видел Алекс.

«И на что я могу рассчитывать, боже ты мой!» — «Опять эти глупости…»

Закатываю глаза и умываюсь. Все, чего я хочу — это сконцентрироваться на своей победе, такой большой победе! А мысли все равно приводят меня к Алексу и его «женщине».

«Какой же надо быть сукой, чтобы изменить своему парню с его отцом?! Понятно почему он так реагировал на все вопросы о своей семье, и тем более понятно почему он так старается отгородиться от женщин! Поступи со мной так, я бы никогда в жизни не согласилась бы попробовать снова…»

Думая об этом, я покидаю ванну, смирившись с тем, что лучше уже не будет. Кое как исправила прическу, затянув хвост на макушке, немного смыла слезы, поправила одежду, и на этом все. Думаю, что Алекса уже ничем не удивишь, особенно учитывая мой бухой трип, который я так до конца и не вспомнила.

В гостиной никого нет, и я наконец могу полюбопытствовать. Комната светлая, просторная и мягкая — бежевый, огромный диван, напротив камин из светлого камня. Я так и представляю себе, как они всей семьей смотрят огромный телек, который как раз висит над камином, и улыбаюсь. А еще шире улыбаюсь, когда вижу просто миллион фотографий, с которых мне вторят эти счастливые люди. Вот они на море, в походе, во дворе, в ресторане Михаила. Вот Евгения держит одну из их дочерей, судя по всему только родившуюся крошку. А вот их свадьба. Я аккуратно снимаю красивую рамку, чтобы разглядеть поближе, и не могу оторвать глаз. Михаил крепко обнимает ее, как будто готовый разделить все, что выпадет ей, а Евгения так нежно на него смотрит, отвечая взаимностью. Тут сразу понятно, что любовь у них настоящая и глубокая, от которой пальцы покалывает…

— Я тогда платье испачкала прямо на животе, — вдруг раздается голос Жени, и я вздрагиваю, чудом не уронив рамку.

Оборачиваюсь. Она стоит, неловко сжав руки внизу живота, и слегка улыбается, глядя мне в глаза. Я тут же краснею, быстро возвращая фото на законное место и мотаю головой.

— Простите пожалуйста, я…эм…я…

— Ничего страшного, и давай на «ты», я немногим старше тебя, — усмехается и подходит ко мне, сама снимая рамку с ностальгической улыбкой, — Я уронила помаду. Так нервничала, что руки тряслись, и прямо на живот…Пятно осталось. Я расстроилась.

— Его не видно…

— Конечно не видно, — ставит фото на полку и смотрит на меня с улыбкой, — Миша поехал и купил мне новое платье вместе с Мариной. Она выбирала, а то это не по традициям…С Мариной спорить бесполезно.

— Видела ее один раз…

— И она, спорю на что угодно, произвела фурор.

— О да, — усмехаюсь, сама также неловко сжимая пальцы, — Огромный.

— На самом деле она хороший человек. Знаю, что так и не скажешь, но если заглянуть за все ширмы — внутри очень добрая девушка, но очень одинокая. С таким родителем по-другому и не будет…

Я только киваю, потому что не хочу говорить все то, что думаю об этом «родителе», а она и не ждет.

— Я хотела выпить молока, может ты составишь мне компанию?

Конечно молоко — это предлог, я понимаю, но также я понимаю, что ей важно о чем-то со мной поговорить и не могу отказать. Не знаю почему.

— Конечно.

— Отлично! Я своим девочкам его готовлю, когда они просыпаются среди ночи. Очень вкусно. Ты же любишь корицу?

— Вполне.

Евгения кивает и ведет меня за собой, а я следую, потом наблюдаю за всеми ее приготовлениями молча. Что-то внутри подсказывает мне, что ей нужно время, чтобы решиться сказать то, ради чего она спустилась и привела меня сюда. Так и выходит. Когда Женя наполняет блестящий, медный половник, она тихо произносит.

— Мне очень жаль, что ты это все пережила. И Розу…мне очень жаль…

Я опускаю глаза на белую столешницу и киваю, потому что не знаю, что ответить. Очевидно, что ей жаль, но она не виновата — я это понимаю. Теперь, когда я убедилась сама в том, что Адель говорила правду, я не могу злится на нее…

— Ты, наверно, меня ненавидишь, да?

Резко поднимаю глаза.

«М-да, чтение мыслей явно не ее конек…»

— Нет, — также тихо отвечаю, а потом откашливаюсь и более уверенно добавляю, — Я достаточно умна, чтобы понимать: ты здесь не при чем. Ты даже не похожа на них, так что…

— Я на маму похожа.

— Повезло, — усмехаюсь с отсылкой на свою беду, а Женя понимает с отсылкой на свою, кивая.

— Знаю, что ты думаешь о моем отце. Я его тоже ненавижу, поверь.

— Верю.

— Он всегда был жестоким. И с мамой был еще хуже…

— Какой была твоя мама?

— О, она была совершенно не такой, как они. Очень теплая и мягкая…Я ее почти не помню, она умерла, когда мне было пять. Рак. Но я помню, что от нее пахло мятой, а еще она крепко обнимала меня перед сном. Это была наша маленькая традиция, которую я перенесла и в свою семью — мои девочки не засыпают без этого.

Слушая, я улыбаюсь, а она вдруг бросает на меня взгляд и говорит.

— Ты, кстати, не похожа на свою сестру. Адель о тебе многое рассказывала, и я уже тогда это понимала, но теперь убедилась.

— Да…Моя сестра тема животрепещущая…

— Да, это так, но знаешь? Я в отличии от Александровских, ее не ненавижу. Мне кажется, что Лиля тоже хороший человек, просто скрывает это.

— Раньше она была другой. До Вл…Петра Геннадьевича.

Женя усмехается и кивает, опуская взгляд в кастрюльку, где мерно помешивает угощение, а я вдруг говорю, сама не зная зачем.

— Она была смелой.

Моя собеседница возвращается ко мне, и я краснею. Смотрю по сторонам, не зная куда себя деть, но продолжаю. Снова не зная зачем.

— Всегда была такой. Ей все было интересно, она все хотела знать и не боялась. Лиля никогда ничего не боялась, перла, как танк, была умной…

— Она и сейчас не дура.

— Это да, но я имею ввиду по-настоящему умной, — бросаю взгляд на Женю, которая также смотрит на меня и подбадривающе улыбается, мол, продолжая, и снова я продолжаю! — Ее отец был классным, когда приезжал к нам в гости всегда привозил мне платья. Он купил мне самое мое любимое — лиловое с кучей рюшей, а я в нем была похожа на пирог. Элай, мой брат, так и бегал за мной с криками: пирог-пирог-пирог.

Женя смеется, и я отвечаю ей тем же, делая шаг на встречу.

— Очень мягкий человек и очень умный. Он был ученым.

— Ученым?

— Да. Изобретатель. У него было сразу несколько патентов на какие-то формулы, я точно не знаю какие, правда, но знаю, что их используют до сих пор в одном из видов производства. Она тоже могла бы стать кем-то вроде него, но потом уехала в Москву, а еще через какое-то время Александровский уничтожил ее до основания.

— Знаешь, она до сих пор смелая, если тебе интересно.

— Правда?

— О да. Я ей всегда завидую, потому что такой, как она никогда не была и не смогу стать. Видела бы ты, как она ведет себя на всех семейных сборищах…Держится, как львица.