Порочная

Мужчина говорит что-то по-русски, и Ронан кивает, прежде чем они оба вступают в разговор. Я не могу понять ни слова из их диалога и нахожу это раздражающим. Мужчина открывает свою сумку, достаёт марлю, нити и иглы. Он поднимает крошечный флакончик, прежде чем воткнуть иглу в крышку и набрать содержимое в шприц.

Я с шипением выдыхаю, когда он погружается в мою руку, медленный ожог от анестезии распространяется по моим пальцам.

— Что с вами, люди, происходит, и какого хрена вы никогда не предупреждаете! — они оба игнорируют меня. Ронан стоит рядом со мной, пока мужчина накладывает мне швы. Закончив, доктор похлопывает меня по колену, и Ронан ощетинивается, прежде чем рявкнуть что-то по-русски. Лицо доктора становится белым, и он быстро убирает свои принадлежности, прежде чем выскочить за дверь.

— Если будешь постоянно пугать всех до усрачки, никто не захочет на тебя работать, — говорю я, нерешительно двигая рукой назад-вперёд, проверяя её, пока чувствительность медленно возвращается. Лучше всего, чтобы у тебя не было помех, когда спишь рядом с дьяволом. Ронан свирепо смотрит на меня, и я закатываю глаза. — Такой жизнерадостный человек, — я прижимаю руку к груди и, поморщившись, вытягиваю её.

Ронан направляется к двери, поглядывая на часы.

— Завтрак будет подан через десять минут. — И с этими словами он входит в открытую дверь.

Боже, он доведёт меня до приступа. В одну минуту он стреляет в меня, в следующую открыто говорит, что хочет меня, а сейчас… сейчас он просто такой, как обычно, довольный собой.

Чем больше я думаю о признании Ронана прошлой ночью, тем большее беспокойство испытываю, потому что это были слова не мужчины, который хочет пленить женщину. Это были слова человека, находящегося в состоянии войны с самим собой, той же войны, которую чувствую я. Когда такой мужчина, как Ронан Коул, хочет тебя, выхода нет. Только принятие или раздражение. Я знаю, и всё же свобода манит меня. Я беспокоюсь, что чем на дольше я здесь останусь, тем больше буду хотеть его и тем дальше буду погружаться в омут разврата, в котором мы оба так охотно барахтаемся. Пока однажды мне не захочется уходить. Я просто буду его пленницей. Его верная марионетка на верёвочке, сломленная, соучастница. Я не могу этого допустить. Я должна бороться, независимо от того, насколько волнующим является для меня его присутствие.

Я встаю и выхожу из комнаты, погруженная в свои мысли, направляясь в столовую.

Ронана ещё нет, но слуги суетятся вокруг, расставляя тарелки и наливая кофе. Я сажусь на своё обычное место и беру нож, крутя его на указательном пальце.

Когда двери в столовую снова открываются, Ронан стоит между ними, безупречный в своём дизайнерском костюме. Он садится на своё место, слуги немедленно наливают ему кофе и чуть ли не кланяются в его присутствии. Он бросает взгляд поверх края своей кофейной чашки.

— Разве в Мексике не пьют кофе?

— Это Хуарес, а не джунгли Амазонки, Ронан, — я фыркаю. — У нас даже есть электричество, если тебе интересно.

— Ясно. — Он делает глоток кофе, прежде чем поставить чашку на стол.

Перед нами ставят две тарелки. Яйца Бенедикт, такие же, как и каждое утро. Он абсолютно предсказуем, когда дело доходит до его комфорта и самых прекрасных вещей в жизни.

Мы едим в тишине, и я не прилагаю никаких усилий, чтобы заговорить с ним. Мои мысли витают где-то далеко, я мечтаю о горячих песках пустыни и грязных коррумпированных улицах, которые, возможно, никогда больше не увижу. Когда слуги возвращаются, чтобы убрать со стола, я отодвигаю свой стул. Ронан прочищает горло.

— Нам нужно кое-что обсудить, — произносит он, бросая салфетку на стол.

— Что?

Он постукивает по столешнице.

— Ты хочешь обрести свободу, но… Я хочу оставить тебя у себя.

Я откидываюсь на спинку стула, встречаясь с ним взглядом.

— Да.

Его глаза скользят по моему телу, пока каждый дюйм моей кожи не начинает гореть от одного его взгляда.

— Ты играла честно, так что… как бы сильно я ни желал тебя, я должен отпустить тебя. Ты можешь уходить. — Он качает головой, отодвигает свой стул от стола и встаёт. — Так жаль, мы могли бы быть такими могущественными вместе.

Я прищуриваю глаза.

— Ты отпускаешь меня?

— Да, — он отворачивается от стола. — Я буду скучать по тебе, маленькая кошечка.

Моё сердцебиение учащается, и мной овладевает что-то близкое к панике. Это то, чего я хочу, не так ли? Свобода.

— Я попрошу Игоря подогнать для тебя машину, — он направляется к двери.

— Ронан, — его имя срывается с моих губ без разрешения.

Остановившись, он поворачивается ко мне лицом. Наступает отчаянный момент, когда всё, что я слышу, — это хрип моего собственного дыхания в лёгких. Я разрываюсь между знанием о том, что я должна делать, о том, что мне нужно сделать, и о том, чего я хочу… и тем, чего я жажду. Эти два понятия яростно противоречат друг другу, сталкиваясь в моём сознании.

Мои ногти протестующе скрежещут, когда я хватаюсь за край стола, пытаясь удержаться на месте, пытаясь позволить ему уйти. Моё тело ощущается очень похожим на одну из его марионеток, когда я встаю, подхожу к нему и прижимаюсь губами к его губам. Мне нужен он, его вкус, его власть, его абсолютная жестокость. Его пальцы хватают меня за волосы, дёргая достаточно сильно, чтобы у меня загорелась кожа головы. Поцелуй злой и отчаянный, потребность смешана с ненавистью и странной окончательностью, от которой у меня болит в груди.

— Теперь у тебя есть свобода, — говорит он мне в губы. — И теперь я могу оставить тебя, потому что ты этого хочешь, — его пальцы сжимаются в моих волосах.

Я отстраняюсь, пока мои губы едва не касаются его.

— Я не могу хотеть тебя.

— Ах, но ты жаждешь меня так же сильно, как я жажду тебя. Мы два наркомана, гоняющиеся за одним и тем же тёмным кайфом, — выдыхает он, аромат дорогого бренди ласкает мой язык. Конечно, он прав. Эта бурлящая потребность окутывает меня водоворотом, таким глубоким и тёмным, что я продолжаю тонуть.

Я крепко держусь за его пиджак, и каждая клеточка моего существа притягивается к нему. Я ничего не могу сказать. Я не доверяю себе говорить — не для того, чтобы с головой окунуться в извращённый мир Ронана, потому что, как бы я ни пыталась это отрицать, я действительно хочу его. Я хочу всего, чем мы могли бы стать, и у меня больше нет никаких предлогов, за которыми я могла бы прятаться. Он освободил меня. На этот раз нет никаких сомнений в том, что я добровольная участница. Я чувствую себя незащищённой. Уязвимой. Ягнёнок под прицелом льва, которому некуда бежать или прятаться.

— Не лги себе, Камилла. Для этого нет причин. — Он проводит пальцами по моему горлу. — Если бы ты этого не хотела, то уже была бы за дверью.

Я бросаю взгляд на дверь и думаю о Габриэле, о картеле, который мы создали вместе. Когда-то это было всё, чего я жаждала, — отхватить кусочек власти для нас двоих, стать безжалостной и внушающей страх, но теперь… Теперь Ронан изменил моё восприятие. Я думала, что я могущественна и что моё имя даёт мне защиту, но он похитил меня и так легко сделал бессильной. Он заставил меня одновременно ненавидеть его и желать его. Ни один мужчина никогда не сравнится с ним. Ни один мужчина никогда не заставит меня захотеть трахнуть его и перерезать ему горло на одном дыхании так, как это может сделать он. Возможно, в какой-то момент я буду готова бросить эту пагубную привычку, но на данный момент я не могу. И не буду.

Дрожащее дыхание покидает меня, и война в моём сознании достигает пропасти, переломного момента. Если я сейчас уйду от Ронана, я всегда буду страстно желать его. Я всегда буду хотеть чего-то недосягаемого для себя.

— Я могу уйти?

— Да.

Со вздохом я поднимаю на него взгляд. Я вижу ту же самую войну, бушующую в его глазах. Мы оба хотим чего-то, что презираем, потому что это делает нас слабыми, но что, если это сделает нас сильнее? Что, если Ронан сделает меня сильнее? Он прав, вместе нас было бы не остановить. Однако я всё ещё не могу полностью признать, что принадлежу ему. Мне нужно продолжать своё дело.

— Я хочу вернуть свой картель, — ухмыляюсь я.

В его глазах пляшут весёлые искорки.

— Конечно, хочешь.

— И я не останусь в качестве твоей шлюхой, Русский.

Лёгкая ухмылка появляется на его губах, и он проводит пальцами по моей щеке.

— Дьявол никогда не сделал бы шлюху своей королевой, Красивая, — отвечает Ронан, поворачиваясь и выходя из комнаты.

Глава 7

КАМИЛЛА

Следующие несколько дней странные.

Я стараюсь избегать Ронана, хотя сплю в его постели каждую ночь. Если я иду куда-нибудь ещё, он находит меня; я пыталась.

Я согласилась остаться здесь. Быть с ним, и я в ужасе от того, что это значит. Если бы кто-нибудь сказал мне год назад, что я охотно предпочла бы Русского своему брату, картелю, моей стране… что ж, я бы посмеялась. Но у меня всё ещё есть мой картель, и теперь… теперь у меня есть возможность захватить больше власти, чем любой босс в Мексике мог когда-либо мечтать. Разве это не то, к чему такие люди, как Ронан и я, стремятся превыше всего остального? Даже вместе мы стремимся превзойти друг друга. Есть что-то захватывающее в том, чтобы иметь хоть малейшую ниточку контроля над таким неприкасаемым человеком, как Ронан. И то, что он рядом со мной — это опьяняет так, что у меня нет слов для описания.

Да, истинная власть редко бывает пристрастием непорочных. Мы с Ронаном одинаково порочные.

Я лежу без сна, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя, как поднимается и опускается его грудь у меня за спиной, когда его рука крепче обхватывает меня за талию. Каждое утро я просыпаюсь и продираюсь сквозь эту трясину эмоций. По большей части я заставляю себя не подпускать его слишком близко, помнить, кто и что он такое, но тяжелее всего именно в эти несколько мгновений между ночью и днём, когда небо из чёрного становится серым. Ронан заставляет меня чувствовать себя защищённой и желанной, чем-то ценным в мире, где я всегда была недоступна для всех, кроме Габриэля. Даже мой собственный отец не стал бы защищать меня или спасать, когда это означало поставить под угрозу его бизнес. Может быть, это просто предел могущества Ронана; ему не нужно выбирать ни то, ни другое. Но почему-то я знаю, что он убил бы любого, кто причинил бы мне боль, даже если бы только за то, что прикоснулся к тому, что он считает своим. Его контроль и потребность доминировать не позволили бы ничего меньшего.

Он стонет и прижимается губами к моему плечу, проводя пальцами по обнажённой коже моей талии. Когда я поворачиваюсь, меня встречают его темно-синие глаза, лениво наблюдающие за мной. Он убирает волосы с моего лица. Долгое мгновение он просто смотрит на меня. Словно привлечённая простой гравитационной силой, я наклоняюсь, прижимаясь своими губами к его. На этот раз поцелуй не был жёстким, сердитым или неистовым. Он простой, почти сладкий. Через несколько секунд он отстраняется от меня и скатывается с кровати в одних боксерах. Я наблюдаю, как его мускулистая спина перекатывается и изгибается с каждым шагом, когда он идёт в ванную. Да, Ронан Коул — это противоречие, которое я не уверена, что когда-нибудь пойму.