Рябиновый костёр

* * *

Дома никого не оказалось. Куда отправились с утра пораньше мать с отцом, Фёдор даже представить себе не мог. Конечно, они люди взрослые и самостоятельные, но некое беспокойство его одолевало, и он на всякий случай позвонил Роману Владимировичу.

— Па, доброе утро. Вы куда с мамой подевались? Алиску забираете?

— Нет, внучка была у нас с вечера, мы тут присматриваем кое-что. Если говорить по-современному, у нас с Машей шопинг. Сейчас мы ещё пару отделов пройдём, потом обсудим, что будем брать, и вернёмся к тебе. Так что жди.

Фёдор улыбнулся. Ну что ж, шопинг так шопинг. Достал из холодильника мясо, овощи, поставил под проточную воду рис и принялся за готовку. Об одном пожалел, что Дашу к матери отвёз, лучше была б она с ним сейчас.

Шопинг у родителей затянулся, домой они вернулись только к вечеру, причём с пустыми руками.

Фёдор оглядел их, уставших, раскрасневшихся, как будто они весь день провели на морозе, и спросил с ухмылкой:

— Покупки где?

— Так мы не определились, — спокойно ответила мама. — Завтра опять пойдём, надеюсь, вы с Дашей составите нам компанию.

Фёдор усадил их за стол, накормил вкусным пловом и уже было решил отложить важный для него разговор на потом, но тут отец сам подтолкнул его к нужной теме.

— Негоже, тебе, Федя, в эту квартиру молодую жену вести, — произнёс он. — Если тут жить вдвоём, то ещё ничего, но ты ж в выходные берёшь дочь. Мы вчера втроём ночевали, так как сельди в бочке. Такое чувство, что в общагу попали.

— Вариантов у меня не так уж много, — вскинулся Фёдор, сверля Романа Владимировича взглядом и догадываясь, к чему всё идёт. Сейчас родители заговорят о покупке квартиры, а он против! Хватит уже решать, что и как лучше для него, в одном вопросе уже решили. И теперь Фёдор хотел бы услышать честный ответ на него. — Кстати, об общежитии… — повернулся он к матери. — Мам, а как так вышло, что отец жил в общежитии? Или он мне не отец?

Фёдор и сам не понял, как у него вырвался подобный вопрос, и он уже хотел попросить прощения, но не успел.

— Не говори глупостей! — вспылила всегда спокойная мама. — Ты в чём меня обвиняешь? Я никогда даже мысли не допускала, что можно с другим. А про общежитие тебе Дима рассказал?

— Не мне, — ответил Фёдор. — Значит, это правда?

— Прекрати! — возмутился Роман Владимирович. — Не стоит ворошить то, что давно прошло.

— Почему? — не отступал Фёдор. — Боитесь разрушить образ великого и гениального отца-профессора? Мне кажется, что я уже достаточно взрослый для того, — усмехнулся он, — чтобы знать правду. Всю правду, а не ту, что вы мне рассказывали выборочно.

— Федя, — мама подозвала его к себе, и Роману Владимировичу пришлось встать, чтобы уступить Фёдору место.

Он раздражённо наматывал круги по комнате и размахивал руками, показывая всю степень своего возмущения.

— Ты эгоист, Фёдор! — наконец воскликнул отчим. — Знать не знаешь, что чувствовала тогда Маша! Думаешь, ей хочется всё это пережить вновь?! Что за упрямство! Ты даже в подростковом возрасте не был таким!

— Откуда вам знать, каким я был ТОГДА! — горько засмеялся Фёдор. — Вы же работой своей были заняты с утра до ночи и радовались, что я вам неприятностей не доставляю. Тихий домашний мальчик, которого интересует только учёба. Что, не так? — обратился он к обоим родителям. Давние обиды против его воли вырвались наружу.

Роман Владимирович остановился напротив него и, склонив голову набок, рассматривал Фёдора, будто в первый раз увидел.

— Мальчишка! — покачал он головой. — Ты всерьёз так думаешь? — Он сел в кресло, закинул ногу на ногу и скрестил на груди руки. Фёдор знал, что эту позу он принимает только в моменты особого волнения. А Роман Владимирович продолжал. — Всё мы прекрасно знали! Про все ваши с другом твоим Колькой эксперименты знали, но не вмешивались — считали, что для вашего возраста это нормально. И только Ларису я просмотрел. Нет, про твою влюблённость мы всё знали, а вот когда между вами всё по-взрослому стало — проморгал, — взял на себя вину Роман Владимирович. — С разговорами не лез, поздно уж было, но старался тебя обезопасить. Презервативы, знаешь ли, в доме не сами по себе появлялись…

Фёдор покраснел. Надо же… А ему казалось, что они с Ларой были очень осторожны и никто ничего не знает. Теперь-то понятно, что Лариса просто боялась, а вот он по своему почти детскому скудоумию чувствовал себя очень крутым. Крут, как же, круче только яйца.

— Боже мой! — воскликнула мама, вырывая Фёдора из мыслей. — Рома, почему ты мне ничего не говорил? Получается, Лара совратила Федю? Он же мальчик совсем был!

— Говорю же, проморгал, — оправдывался Роман Владимирович. — А потом волновать тебя не хотел, думал, наиграются и разбегутся. А оно вон как…

— А о похождениях отца ты знал? Или тоже проморгал? — Фёдор, чувствуя, что разговор уходит совсем в другую сторону, решил напомнить, о чём они говорили.

— Зачем тебе это знать? — тоже не сдавался Роман Владимирович. — Всё это происходило до твоего рождения. Все мы совершаем ошибки!

— Потому что я хочу наконец перестать винить себя в его смерти! Да, я не любил его, но смерти не желал.

— Не любил он! — Роман Владимирович расслабился и откинулся на спинку кресла. С улыбкой продолжил, обращаясь к жене. — Помнишь, Сергей только парковался, а этот нелюбящий уже под дверью танцевал нетерпеливо? — Мама тоже улыбнулась и кивнула. — Это в тебе обида говорит. И обижен ты именно потому, что любил его! Оттого и считаешь себя виноватым. Но, Федя, твоей вины не было и нет — запомни это! И прошу тебя, не мучай мать, твои претензии несправедливы.

Фёдор посмотрел на маму, выглядела она действительно очень расстроенной. Он уже хотел пойти на попятную — чёрт с ней, с этой правдой! — но мама взяла его за руку и спокойно сказала:

— Я расскажу, Федя. Ты прав: прошлое откладывает свой отпечаток на всех. Возможно, не скрывай мы от тебя всей правды, твоя жизнь сложилась бы по-другому, — вздохнула она и приложила руку к груди.

— Маша, тебе корвалол накапать? — забеспокоился Роман Владимирович.

— Налей лучше нам всем чаю, рассказ будет долгий, — улыбнулась ему мама и снова повернулась к Фёдору. — Не стоит никого винить, сынок. Ну, а если уж хочешь, то вини нас обоих — и отца, и меня. Если в семье что-то идёт не так, то виноваты оба.

Она вздохнула, сжала руку Фёдора, немного помолчала, видимо, собираясь с мыслями, и начала свой рассказ.

— Я была совсем девчонкой, когда познакомилась с твоим отцом. И когда на третий день нашего знакомства он сделал мне предложение — летала от счастья. И всё у нас хорошо было, мы любили друг друга, занимались общим делом, пока не случилось то, что случилось… — Мама отвернулась, но Фёдор успел заметить слёзы в её глазах. — Все наши проблемы начались после смерти Настеньки, твоей старшей сестры. Да, Федя, о том, что у тебя была сестра, я тоже не хотела тебе рассказывать, — повинилась она.

— Я знаю про сестру, мама, — бросил короткий взгляд на отчима Фёдор.

— Рома? — спросила мама и, получив в ответ кивок, продолжила: — У меня началась депрессия, я никого не хотела видеть, винила всех вокруг в смерти дочери. Жила в коконе своего горя и не замечала, что и Серёже тяжело. В конце концов я превратила и свою, и его жизнь в ад, и Серёжа настоял, чтобы я начала принимать антидепрессанты.

Мама опять замолчала, взяла со столика чашку с чаем, подержала её в руках и сделала глоток.

— Депрессия отступила, но не ушла. Я научилась улыбаться на людях, изображала, что всё у меня хорошо, что я счастлива… Умудрялась даже мужа в постели обманывать, что мне всё нравится.

И опять замолчала, переводя взгляд с одного предмета в комнате на другой.

— А потом я забеременела во второй раз и не смогла выносить ребёнка, — снова вздохнула она.

Фёдору хотелось прекратить всё, попросить маму не продолжать — каждый её вздох рвал его сердце на части. А что она сейчас чувствует?! Прав был отец! Но, словно почувствовав его порыв, мама обняла Фёдора за плечи и прижала к себе, как будто делилась силой. И продолжила:

— Твой отец ждал срыва, но я смогла взять себя в руки. Даже диссертацию защитила. Вот только мы с Сергеем всё дальше и дальше отдалялись друг от друга, жили как соседи. Об интиме и речи не было, прости за подробности, но без этого никак, — попросила прощения мама. — Мне это было не нужно, а может, я просто боялась… Твой же отец был здоровым молодым мужчиной и совсем не монахом. Знала ли я о его связях на стороне? Конечно знала. Но предпочитала делать вид, что ничего не происходит, что семья у нас крепкая и счастливая. А вот в себе растила обиду, по-прежнему обвиняя его в смерти дочери, хотя его вины в этом не было от слова совсем, и в предательстве. Но вот отпустить его, разойтись я была не готова. И пошла на обман.

Роман Владимирович вскочил на ноги и снова начал кружить по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Фёдор подозревал, что и он не отпустил обиды на отца. И если бы тот сейчас стоял перед ним, без всяких сомнений врезал бы ему от всей души, позабыв о своей интеллигентности.

— Рома, сядь и не мельтиши, — прикрикнула на него мама. — Сам говоришь, что это всё в прошлом, так чего нервничаешь!

Роман Владимирович посмотрел на неё виновато и послушно уселся в кресло.

— Да, Федя, я не так непорочна, как ты думаешь, — вернулась она к своему рассказу. — Вокруг твоего отца всегда была уйма женщин, готовых увести его из семьи и родить ребёнка. И с чем бы осталась я? Сергей обрадовался, когда я… Ну, сам понимаешь, — засмущалась мама, — не маленький. Только потребовал, чтобы я предохранялась. Я не стала спорить, но и выполнять его требование не собиралась. И спустя время наступила долгожданная беременность. Естественно, я ничего не говорила твоему отцу, потому что он не позволил бы мне рожать. Да я и сама знала о всех рисках, но они меня не пугали. У меня была цель стать матерью, и я шла к ней. Приходилось, конечно, как-то скрывать своё состояние, чтобы Сергей не заметил ничего раньше времени, и могу сказать с гордостью, что у меня это получалось. А потом…

— Маша, не надо, — перебил её Роман Владимирович, но мама в ответ только отрицательно покачала головой.

— Однажды к нам заявилась девица, работавшая в Центре у твоего отца, и заявила, что они любят друг друга и что Сергей уже давно ушёл бы от меня, да жалость его держит. Требовала, чтобы я его отпустила и не ломала ему жизнь. Естественно, я выгнала её, а вечером прямо спросила Сергея, почему его подчинённые, и не только, считают возможным вмешиваться в нашу семью. Про жалость ко мне тоже упомянула. Мы страшно разругались, и он собрал вещи и ушёл. После этого мы поговорили всего один раз, я позвонила ему сообщить, что подаю на развод и что освобожу квартиру, как только найду подходящее жильё. Он опять наорал на меня, что развода мне не даст, а если я съеду — за волосы притащит обратно и заколотит двери. Звучало, конечно, грубо, но я обрадовалась, решать ещё и эти проблемы сил не было, все они уходили на то, чтобы не выдать своего состояния. Со знакомыми и друзьями общение свела почти на нет, чтобы избежать вопросов. А живот рос. Приходилось ухищряться, чтобы и его видно не было, благо с этой задачей хорошо справлялись свободные платья и пиджаки. К врачу я не обращалась, пошла только на тридцатой неделе, когда пора было идти в декрет…