Я буду первым

Я роюсь в тумбочке в поисках тапочек для него, потому что он вполне может разгуливать в уличной обуви по моей квартире.

-Нет, не дает. Я на самообеспечении.

С этими словами я бросаю на пол перед ним сменную обувь.

-Надевай.

-Лен, у меня другое предложение - давай я оплачу уборку, а мы с тобой куда-нибудь сходим?

Встряхиваю волосами и передергиваю плечами. Надо пойти одеться.

-Платон, у меня есть деньги. Во-первых, я не люблю посторонних у себя дома, поэтому уборкой занимаюсь сама. Во-вторых, в том, что у меня в квартире бедлам, виноват ты, поэтому либо бери веник и убирай. Либо уходи.

Он вздыхает и переобувается. Я разворачиваюсь и иду в спальню, чтобы натянуть спортивные брюки и футболку.

-Слушай, а пылесоса у тебя нет? - раздается мне вслед.

-Есть. Но он для тебя слишком хорош.

Захожу в комнату, открываю шкаф, выуживаю свободные спортивки и майку. Одевшись, возвращаюсь в прихожую. Сфоткать его, что ли?

У Хромова такой забавный вид, когда он сметает осколки от вазы в кучу.

Замечает, что я улыбаюсь, останавливается и хмурится:

-Ты надо мной издеваешься! - укоряет меня.

-Нет. Просто ты выглядишь необычно. Сейчас совок принесу.

Захожу на кухню и понимаю, что мальчики хорошо порезвились. И учитывая, что они где-то под метр девяносто оба и килограмм по 80-85, это не удивительно.

По кухни рассыпаны соль и сахар. Это я понимаю, потому что сахарница и банка для хранения соли разбиты. Сверху всё присыпано скрученными зелеными листочками. Мой любимый чай. Завершают картину печенье и конфеты, то там, то тут валяющиеся на полу и мебели. Один из стульев сломан.

Что же за люди такие? Разве так можно?

Беру совок и мусорное ведро.Возвращаюсь в прихожую.

-Я подмел, - отчитывается Платон.

-Молодец! -дарю ему щедрую похвалу.

Психологи советуют чаще хвалить мужчин. Чтобы они чувствовали свою полезность. И стремились стать еще более полезными. Мне этот совет напомнил про дрессировку собак. Что с них взять, кобели они и есть кобели. Что собачьи, что человеческие.

Беру из его рук веник, соприкасаясь пальцами. Ловлю себя на том, что мне приятно до него дотрагиваться. Приятно чувствовать тепло его руки. Как так может быть, что сам он бесит меня до трясучки, а физический контакт с ним не вызывает у меня отторжения?

Заметаю осколки в совок, выбрасываю в мусор. Вазу жалко. Не знаю, кто придумал, что стекло бьется к счастью. Чушь полная. Мало того, что мне всегда жаль разбитые вещи, так потом обязательно случаются какие-то неприятности.

-Я тебе сейчас пылесос достану, - обращаюсь к Платону, - Пропылесось, пожалуйста, прихожую и коридор.

Брови у мужчины ползут вверх.

-А ты наглая.

Выдаю ему технику, сама иду на кухню, расставляю опрокинутые вещи, разбитое выбрасываю. Поломанный стул тоже ставлю на вынос.

В кухне появляется Платон. Почему-то без пылесоса.

-Тут тоже пылесосить? - догадывается без подсказок.

-Ага, - согласно киваю головой.

Он снял куртку и подвернул рукава серо-голубого пуловера. Почему я думаю, что у него красивые руки?

Он приходит обратно и включает агрегат. Тот гудит, а я наблюдаю за мужчиной. Хромов выглядит таким домашним, что мне приходит в голову дикая мысль, как это жить с ним под одной крышей.

Раздумывая над этим, приношу ведро с водой и швабру.

-Полы мыть не умею, - сразу предупреждает меня он.

-Я сама, - успокаиваю его, - Я же не зверь какой-то, так над тобой издеваться.

Теперь уже я работаю под его внимательным взором.

Закончив, осматриваю кухню. Результат мне нравится.

-Осталось вынести мусор, - подвожу итог.

Платону достается стул и мусорный пакет. Я беру пакет поменьше. Выходим на улицу, идем к контейнерам, избавляемся от остатков погрома.

Вот тут наступает неловкий момент. В квартиру надо бы вернуться одной. Но...

-Ты меня сейчас выпроводить собираешься? - не то спрашивает, не то утверждает Платон, - Так не пойдет. Я есть хочу зверски.

-У меня не столовая.

-Я тебе помогал.

-Ты сам все разнес.

-Лен, ну, правда! Что тебе, еды жалко?

-Платон, ты просто как, "пустите переночевать, а то очень кушать хочется".

Однако он направляется вместе со мной.

Что ж, мы в ответе за тех, кого приручили.

У меня в холодильнике плов, разогреваю его, выкладываю на тарелки, делаю овощную нарезку. Потом накрываю на стол. Платон, не дожидаясь приглашения, устраивается на стуле и принимается за еду. По тому, как ест, заметно, что проголодался. Конечно, работал ведь - и подметал, и пылесолил. Я тоже проголодалась. Доев, встаю, чтобы заварить чай. Вожусь с чайником, наливаю воды, закрываю его крышечкой.

Только собираюсь отойти, как по обе стороны от меня упираются в столешницу сильные руки, которыми я любовалась. Его дыхание щекочет мне шею.

Кажется, он рассчитывает еще на что-то. Придется снова поиграть в игру "обломинго".

Но теплые губы, прижавшиеся к моей коже, вызывают некотролируемую дрожь. А мужские руки берут меня в плен, притягивая к нему ближе некуда. Это волнует.

-Леночка!-шепчет он хрипло.

-Дзинь-динь! - вторит ему дверной звонок.

У меня за месяц столько гостей не было, как за последние 24 часа.