Глиссандо

5. Rolling in the deep

There's a fire starting in my heart,Reaching a fever pitch and it's bringing me out the darkFinally, I can see you crystal clear.Go 'head and sell me out and I'll lay your shit bare.See how I leave with every piece of youDon't underestimate the things that I will do.The scars of your love remind me of us.They keep me thinking that we almost had it allThe scars of your love, they leave me breathlessI can't help feeling…We could have had it all…Rolling in the Deep — Adele[7]

Лили тянется к моей руке, чтобы закрепить удачно достигнутый, как ей кажется, эффект, но я не даю себя коснуться. Отодвигаюсь, оставляя единственное после — пустоту. Ее это не удивляет. Она тихо смеется, опираясь предплечьем о подлокотник, продолжая «касаться» «моего ничего», но потом все же отгибается на спинку кресла и глубоко вдыхает.

— Так ты помнишь Мексику?

Теперь вздыхаю я.

— Воспоминания не способны вернуть то, что давно умерло. Прекрати.

— Мы так много тогда танцевали… — будто не слышит, продолжает, задумчиво водя ногтем по коричневой коже, — Много смеялись. Помню, как там классно пахло. Теплотой. Летом. Пляж…горячий песок, который за день так сильно нагрелся, что не успел остыть к тому моменту, как мы пришли после вечеринки. Он обжигал. Помню океан…пушистую пену, которая касалась моих ног…Помню, как мы занимались любовью…

— Лили…

— …Мы занимались любовью, — с нажимом и каким-то отчаянием перебивает меня, уставившись в пол на свои туфли, кивает, — Это было просто прекрасно. Волшебно. Мне было очень хорошо…

На самом деле ей не нравилось. Я точно помню, как она кривилась, и что он а притворялась. Ей не нравился секс на песке, и, если честно, он вообще мало кому заходит, если отбросить "нежелание обидеть партнера". Он только выглядит красиво, если включить порно или какую-нибудь эротическую мелодраму — на большом экране даже поцелуй под дождем выглядит круто, как ни крути, — а по факту что? Это было неудобно. Песок попадал в нее, как не ловчись, даже мне было дискомфортно. Прибавить к этому прекрасному этюду тот факт, что когда мы выходили из бара и перли на этот самый пляж, угодили в кактусы — вообще красота. Соленная вода по свежим ранам просто лучшее, что могло со мной произойти. Ага. Да.

Я смотрю на нее, на то, как отчаянно она пытается улыбаться, выдать желаемое за действительное, и решаю не пытаться ее затормозить — в этом нет нужды. Она сама, наверно, все понимает. Мы оба наконец готовы признать, что отношения наши были, как этот самый странный секс на пляже — только картинка красивая. Было много ярких, красивых сцен, чтобы как в фильме, чтобы побольше впечатлений, чтобы вокруг себя завидно было, но чего в наших отношениях было на самом деле мало, так это настоящего. Забавно, вообще, как так получилось. Мы оба знали друг о друге то, чего мы с Амелией не знали, но по итогу именно с Амелией у меня получилось создать настоящие воспоминания. Информативно — нет, но чувственно — да. До меня только сейчас дошла эта разница, как бы странно не звучало. С ней на пляже мы бы не трахались (непонятно зачем, ведь с Лили нам тогда даже не особо и хотелось), а смотрели на звезды. Разговаривали. Смеялись. Мне бы удалось ее обнять под шум прибоя. Так бредово все это звучит, и я с таким скептицизмом раньше смотрел на эти странные парочки, гуляющие за ручку, потому что не понимал этого. Теперь понимаю. Я с легкостью могу представить нас на пляже вот так же: медленно идущими вдоль линии прибоя. Потому что мы бы нашли о чем поговорить…с Лили не получалось. Я в Мексику то ее повез, потому что было бесконечно скучно в Москве. Одни и те же лица, одни и те же места, одни и те же разговоры. Хотелось чего-то нового.

Черт, как же я жалею, что не свозил ее никуда…Не потому что скучно, а потому что ей бы понравилось. Я бы хотел показать ей весь мир, свою родину, Сицилию. Свозить ее на "каблук Италии", и наблюдать, как бы она восторженно на все смотрела. Как только она и умела…

— Как это с нами могло произойти? — спрашивает Лили, вырывая меня из моих собственных грез, и я пару раз моргаю, перевожу на нее взгляд, — Странно, да? К чему мы в итоге пришли…

— Тебе известно, что такое "глиссандо"?

— Плавный переход от одного звука к другому. Да, Макс, мне это известно. К чему этот вопрос?

— К тому, что ты олицетворяешь этот термин. Поэтому нет. Я не думаю, что это странно то, к чему мы в итоге пришли.

Я делаю последний глоток виски, добивая свой стакан, и отставляю его в сторону. Разговор окончен, больше нет смысла что-то мусолить.

— Макс, постой! — она все таки хватает меня за руку, когда я собираюсь встать, и я снова смотрю ей в глаза.

— Лили, прекрати. Хватит уже.

— Да постой ты! Мы не закончили еще!

— Мы закончили уже давно. Если честно, я даже не уверен, что мы когда-то начинали…

— Не говори так!

Я тихо цыкаю, разжимаю ее пальцы и все таки встаю со своего места, чтобы уйти. Потому что я больше не хочу это слушать. Не из-за того, что мне больно, что очень важно, это все пустое, на что у меня просто нет сил. Свое важное я проебал. Вот так вот. В конце концов счет действительно пришел на мое имя, так и знал, что за трусость мне платить просто нечем, но, клянусь, никогда не думал, что долговая яма получится в концовке настолько глубокой. Я и неба то не вижу с ее дна…

— Я никогда не говорила, почему сделала это! — вдруг повышает голос, кидая мне в спину последнюю, жалкую попытку, на которую я усмехаюсь.

— Говорила много раз, но мне, если честно, всегда было и будет плевать почему ты это сделала. Ты это сделала, — оборачиваюсь и слегка улыбаюсь, даже не зло, что весьма и весьма удивительно.

Черт возьми, меня самого это удивляет, но я больше не злюсь на нее. Вдруг все настолько понятно, как на ладони, что мне и самому смешно становится. Я столько времени потерял в бессмысленных раздумьях, попытках забаррикадироваться внутри своей башки, что это тянет на вполне себе неплохой анекдот. Любил ли я когда-нибудь Лили? Наверно, да. Она была первой женщиной, которая смогла меня увлечь и заинтересовать, первая, в ком я увидел личность, но по факту личность эта оказалась лишь химерой. Я не злюсь и на это. Поверить в призраков меня заставила не она, а я сам. Мне просто нужен был кто-то, как любому человеку, и, наверно, что-то внутри меня, не смотря на весь мой сарказм и эти самые баррикады, тянулось к чему-то другому. Только сейчас, здесь и сейчас мне становится ясно это, и, по правде говоря, я даже рад, что потратил свое время на такой разговор — он мне помог. Иногда очень полезно пройти шоковую терапию, чтобы наконец разложить все в своей голове по полочкам. А возможно и не в этом дело? Лили старалась изо всех сил притянуть меня обратно, вытаскивая на свет моменты «наших отношений», но все, чего добилась — это дала мне возможность сравнить. С Амелией. С нами.

Одинаковое слово, но применимое к разным людям, играет такими отличными друг от друга красками. Мы с Лили — пара брошенных, несчастных детей, когда-то сбившихся в кучку. Нам было весело вместе, хорошо, прекрасно даже временами, но в глубоком смысле — мы друг от друга держались на расстоянии. Просто неплохой секс, смех и танцы. Мы на самом деле много с ней танцевали. Ходили по вечеринкам. Веселились. Мне нравилось, как смотрят на нее, а еще больше нравилось, что ее хотели все, а она была моей. Мне было всего двадцать лет, что тут удивительного? В этом возрасте всегда хочешь иметь игрушку лучше, чем у соседа. Даже моя «ревность», о которой ходили слухи — это лишь правильно подобранные специи, еще один вид развлечения. Чтобы скучно не было. Чтобы так сильно не давил тот факт, что на самом деле, нам не о чем было говорить, а постель быстро себя исчерпала. Лили со мной было скучно — вот она правда. Я только сейчас это понимаю, как понимаю и то, что мне в ответ скучно было не меньше. Мы с ней слишком разные.

С Амелией все было не так. Мне нравилось быть с ней наедине, дома, подальше от людей, чтобы не мешали, не лезли в наш мир. Мне категорически не нравилось, что на нее смотрят. Если честно, то я ревностью особой, если уж судить так широко и глобально, никогда и не отличался, наверно потому что знал — от таких, как я не уходят. С ней было иначе. Проблема заключалась в том, что Амелия была слишком умной, интересной и самодостаточной, и что решала она как раз, а не я. Наверно мне было страшно признать, что я боюсь ее потерять, а я боялся действительно. Как огня. Она была только моей, и эта мысль отражалась где-то на подкорке выжженным именем. Ее именем. Мне нравилось ее слушать, говорить с ней часами, потому что пусть она и была младше меня, поддержать могла абсолютно любой разговор, начиная с поэтов серебряного века, заканчивая глупыми идеями о мирах на других планетах. Мы обо всем с ней говорили. И именно с ней я занимался любовью. Ни с кем до нее, ни с кем, скорее всего, после не буду. Я любил ее. Люблю ее. Ее. Не Лили, а ее.

— Макс! Ты меня слушаешь?!

Нет. Потому что я уже это слышал и не раз. Пока я думал о том, как же слеп был на самом деле, Лили сама встала, начала снова разгонять телегу, которую разгоняла уже много раз. О том, как отец пришел к ней, о том, как говорил с ней, о том, как предложил ей контракт на место своей любовницы, и как она согласилась, ради Амелии. Но это вранье.

Устало вздыхая, вдруг решаю порвать порочный круг, подхожу к Лили и беру ее лицо в ладони. Хмурюсь. Смотрю долго в ее глаза, до краев полных того самого отчаяния и какого-то раненного, страха. Я вижу, как внутри себя она мечется, точно дикий зверь, и слегка улыбаюсь. Глупая девчонка. Ты же обманываешь. Меня то плевать, себя главное…

— Лили, послушай меня сейчас очень внимательно, хорошо? — она кусает губу.

Раньше во мне это вызывало возбуждение, но теперь его нет. Жалость — да, она ведь почти плачет, но иного я не чувствую. Мне просто ее жаль…

— Скажи мне правду, — наконец тихо продолжаю, ловя ее взгляд своим, — Хотя бы один раз. Просто скажи правду. Все, как было на самом деле. Один единственный раз.

20; Лили

Петр Геннадьевич стоит напротив меня. Он красивый мужчина, привлекательный, умный и статный. Я работаю с ним уже несколько месяцев, и мне нравится за ним наблюдать, если честно. Рядом я чувствую себя, как за каменной стеной. Под защитой. И он умный, сильный, тянет меня этим. Подкупает. Сейчас он стоит напротив, а передо мной лежит лист А4, где черным по белому написана моя судьба.

«КОНТРАКТ». Ярко, броско, остро. Восемь букв, и так много смысла…

— Я знаю, что ты чувствуешь сейчас, — тихо прерывает тишину, а я хмурюсь, — Тебе неприятно и неловко. Стыдно. Ты понятия не имеешь, как признаться во всем Максу, я понимаю. Но вот, что ты должна учесть, делая выбор, малышка. Ты ему надоешь. Он непостоянный элемент, Лилиана, рано или поздно, он тебя бросит, потому что он еще зеленой и что такое любовь не знает. Он ее не понимает, и ты не понимаешь. Вы чем-то похожи. Оба тянетесь и тыркаетесь, как слепые котята…

— Он любит меня.

Я очень этого хочу. Чтобы меня любили. Так стыдно в этом признаться, но тихо и про себя можно, потому что я чувствую себя…ничтожной. Никому не нужной. Одинокой. У меня нет семьи. Я разрушила свои отношения с сестрой, которой больше нет в живых. Наша последняя ссора поставила крест на моем возвращении домой — это теперь просто невозможно! Они никогда меня не примут, после того, что я сделала, никогда не простят. Я и сама себя простить не могу. Особенно того, что я ей так и не позволила…не попросила прощения. Думала, что впереди еще так много времени, а его оказалось так мало…Украдкой вытираю слезы, от чего Петр Геннадьевич улыбается. Он подает мне платок, а потом тихо продолжает…