Тайна моя святая

Ощущение надвигающейся катастрофы усиливалось. Настя рухнула на табурет, и огромными, умоляющими глазами взглянула на дядю:

– Что с ним?

Дядя назвал болезнь. Слово было совершенно незнакомое, непривычное слуху, но для Насти оно прозвучало, как настоящий приговор.

– Я не понимаю, – жалобно произнесла она.

– Он пришел ко мне зубы лечить. Я ему один зуб удалил, и заметил, что кровотечение не останавливается. Три дня остановить не могли. Я его на обследование отправил… Его почти сразу же в Москву отправили.

Огромные Настины глазищи продолжали сверлить дядю. Сразу же в Москву? Мальчика из небольшого Крымского села? Да что же с ним такое, если потребовалась срочная госпитализация в столицу? Разве так бывает?

Дядя Витя пустился в долгие пространные рассуждения по поводу случившегося, но Настя почти не слышала его.

У нее звенело в ушах от закладывающей уши тишины. Неужели её Коля может… умереть?

Она никогда не сталкивалась со смертью. Когда умирали родственники, Настю на похороны не брали. Она боялась смерти, как неотвратимого ужаса.

В жизни ей всегда хотелось сбежать куда-нибудь подальше, если только она видела похоронную процессию. Она ненавидела всем сердцем похоронную музыку, которую довольно часто на улицах исполнял духовой оркестр.. Тогда она убегала в другую комнату, закрывалась там, включала телевизор на полную громкость, лишь бы не слышать надрывных, рвущих сердце звуков, напоминающих, что в чью-то жизнь пришла непоправимая боль утраты.

“Нет, только не Коля!” – шептала она в отчаянии, закрывшись в своей комнате.

– Настя, ты в баню с нами пойдешь? – поинтересовалась мама, заглядывая в двери комнаты.

Вопрос был дежурный и лишний. Дома все знали,что в субботу, когда все идут в баню, Настя останется дома, чтобы писать свои повести. Это был для нее тот вечер, когда она была предоставлена самой себе. Покушаться на свободу и независимость Насти вечером в субботу было нельзя.

– Нет, я останусь дома, – буркнула Настя.

Мама не спорила.

Молитва

Тихо тикали заводные часы на подоконнике.

Настя лежала на своей постели у окна. Её трясло и лихорадило от кошмарных, липких мыслей и осознания собственной вины.

Ей казалось, что это она накликала на Колю, здорового и веселого мальчика беду. Дядя ей пытался объяснить, что болезнь, подкравшись к Коле, не заразная, а связана с генетикой, но Настя не понимала.

“Хочу шо бы ты сдох!” – произнесенная четыре года назад злая фраза била ей в уши барабанной дробью.

“Нет, я не хотела, не хотела никогда, чтобы Коля умирал!” – шептала она.

Её трясло, слезы закипали в глазах, и она не знала, как их остановить.

Может, она зря не пошла с семьей в баню. Дело в том, что те ходили к маминому брату. Вместе с ним жила вторая Настина бабушка. Она была глубоко верующей, и ее маленькая комнатка с большим иконостасом, всегда пахла ладаном и восковыми свечами.

Настя была крещеная, не верила в Бога, так как точно знала, что его придумали попы, чтобы забивать людям головы. Крестилась она потому, что однажды этого захотела бабушка, и специально приглашала в дом батюшку, чтобы тот окрестил и детвору, и всех некрещеных родственников. Крещение состоялось давно, и Настя считала этот момент постыдным фактом своей пионерской биографии.

Чтобы как-то выразить протест, она отчаянно спорила с бабушкой о том, что никакого Бога нет. Та сердилась на неё:

– Если не знаешь ничего, то и не говори!

– Почему я не должна говорить? Нет никаких доказательств, что Бог – есть, его никто не видел! – парировала Настя.

Впрочем, они никогда не ссорились. Настя была любимой внучкой, и бабушка умела прощать ей детский атеизм.

И всё же кое-что про Бога Настя знала из Библии. Дело в том, что Настя обожала читать. Когда читать было нечего, хватала все то, что под руку попадется. Именно поэтому она прочла и Библию. Не из религиозных побуждений, просто как набор занятных, и, несомненно, выдуманных историй в жизни в далеком прошлом.

Тем не менее, влияние бабушки Тони все-таки на Настю имело какое-то значение. Она знала некоторых святых заступников, о том, что существует такое понятие, как молитва, и как правильно осенять себя крестным знамением.

А ещё именно бабушка Тоня заложила в русую головку Насти понятие нравственности, повествующее о том, что проклятие – это очень плохо.

Настя рыдала на полу, прокручивая в голове тот злополучный день с дракой, когда у неё вырвались жестокие, страшные слова по поводу Коли. Ей казалось, что слова превратились в острый нож, который она бросила в мальчика, и тот достиг цели. Случилось это не тогда, когда она в запальчивости это произнесла, а тогда, когда значимее него у неё просто никого не было.

– Нет, Господи, нет, я не хотела убить Колю!

Настя не знала, почему она, уткнув мокрое лицо в ворс ковра, неизвестно почему стала призывать Бога. Наверное потому, что больше некому было рассказать об изматывающей боли, о тяжелых слезах и чудовищного чувства вины.

Когда речь идет о жизни и смерти, атеизма быть не может.

В комнате было тихо. Настю всё больше и больше трясло.

Она не умела молиться правильно, она не знала, как это делается. Как она может призывать на помощь Бога, если каждый раз, встречая Бабушку, утверждает, что никакого Бога нет.

Нужен был кто-то немного попроще, чем Бог, и кого она еще ни разу не обижала злыми словами.

“У каждого человека есть его святой покровитель! – вспомнила она слова бабы Тони. – Он за человека заступается перед Богом. А кто покровитель у Коли? Конечно же, Николай Чудотворец! Бабушка говорила, что после Богородицы тот ближе всех к Богу!”

Она не знала, что и зачем она делала.

Коля в руках врачей, они обязательно ему помогут. Московские доктора, наверняка самые лучшие доктора в мире.

В глубине души таился страх. А что если не самые лучшие. А что, если даже самая лучшая медицина будет бессильна перед Колиной болезнью?

Кто сможет сделать так, чтобы надрывная, тяжелая музыка духового оркестра не рвала ей душу?

Для неё в тот миг не было ничего важнее того, чтобы Коля – жил.

Настя поднялась с ковра, встала на Колени. Она знала, что должна осенить себя крестным знаменем и попросить Святого Николая о чуде.

Понимание того, что надо при этом дать какое-то обещание у неё было скорее интуитивное. Она не очень хорошо понимала, что такое – обет, но для неё важно было сдержать какое-то слово

Что пообещать?

Что она станет учиться на одни пятерки? В это Настя не верила?

Что перестанет писать книги? Это было невозможно, Настя думала сюжетами придуманных миров постоянно, и знала, что себя ей не переделать?

Что пообещать Святому Николаю в обмен на чудо? Не есть сладкого всю жизнь? Это как-то смешно.

– Святой Николай Чудотворец… Ты сильный, ты можешь сделать чудо, – слова прерывались всхлипами и рыданиями, Настя не могла остановить потока безудержных слез. – Пожалуйста, помоги врачам! Пусть они придумают, как его спасти… Пожалуйста, я хочу чтобы Коля жил долго-долго. Я не умею правильно молиться, я не знаю нужных слов, и прости меня за это… Я не знаю, что тебе пообещать. Но если у меня когда-нибудь родится сын, я обещаю, что… назову его твоим именем!”

Настя плакала. Она знала, что все слова звучат глупо в тиши комнаты, и что молится она неправильно, совсем неумело.

Она даже не знала, может ли Святой Николай услышать девочку-атеистку, но у неё была вера, что есть какая-то другая сила, которая может повлиять на судьбу мальчика, который где-то в Москве лежит в больничной палате.

У неё не было ничего, кроме этой веры.

Глава 7. 1996. Рождество

1996. Рождество

Я старательно накручивала бигуди на влажную голову. Днем я была довольна,и особенно – красиво украшенным тортом к дню рождения мужа. В этом я была настоящей мастерицей. Я немного подустала за день, занимаясь готовкой и салатами, но в целом настроение было отличное.

Часы показывали одиннадцать вечера.

Неожиданно я почувствовала, что между ног у меня чуть увлажнилось. Такое бывало, когда малыш в животике надавливал на мочевой пузырь. Не слишком приятное ощущение, но к чему беременные женщины только не привыкают.

Я отнесла халат с мокрым пятном в стирку, и надела ночную рубашку.

Забравшись под одеяло, ткнулась носом в плечо мужа.

И в этот момент снова изнутри что-то вытекло, но совсем чуть-чуть.

Я прислушалась к организму. Со мной все было в полном порядке. Ничего не болело, ничего не тянуло.

“Может, это воды отходят? Да я нигде не читала, чтобы это было так… по нескольку капель”.

Неприятный момент прекратился быстро, и я задумывала, не заменить ли простыню.

Ой, снова из меня вытекло несколько капель. Да что такое?

Я лежала, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего, никакого намека на приближающиеся роды.

В больницу ехать перед днём рождения мужа мне совсем не хотелось.

– Ты чего ёрзаешь? – спросил муж.

– Не знаю… Странное что-то… Кажется, из меня что-то выливается.

Он у меня знал, что такое “отходят воды”, поэтому тут же поинтересовался не начался ли процесс.

– Не похоже!

Мы еще некоторое время полежали, но когда из меня вылилось еще несколько капель, я сказала:

– Вызывай скорую. Мало ли… Если схватки опять будут ложными, приеду завтра хотя бы на пару часов, чтобы тебя с днем рождения поздравить.

Муж собрался и убежал к ближайшему таксофону,чтобы сделать вызов. Как назло, из меня больше ничего не лилось.

Врач из скорой, внимательно взглянув на мой живот, спросила только одну фразу:

– Срок какой?

– Тридцать восемь недель.

– Собирайтесь. Я вас в машине буду ждать.

И вот в первом часу ночи я опять в роддоме.

– С вами всё в полном порядке, – произнесла уверенно акушерка после осмотра. – Поздравляю, мамочка, вы – рожаете.

Как? Уже? Пока я ехала в машине, из меня,конечно, вылилось что-то там объемом не больше чайной ложки, я чувствовала себя превосходно…

Все было совсем не так, как я читала в книгах и журналах про беременность.

Я была немного обескуражена. То есть как? Я рожу ребенка в день рождения мужа? В Рождество Христово?

Это какой-то абсурд, не может же такого быть, чтобы это все совпало. Таких совпадений просто не бывает.

Мне искусственно вызвали отток вод, что-то вкололи, чтобы ускорить процесс, и оставила в палате одну.

В половине седьмого утра принимавшая роды акушерка сообщила мне, что родился – сын.

Когда мне принесли и отдали в руки маленькое, еще неведомое мне существо, я уже знала – родился Николай. И не было такой силы, которая заставила бы меня дать ему другое имя.

Эпилог

Эпилог

В этой истории рассказано не все.

Летом 1990 года я снова была в Крыму, и история про Колю имела свои подробности. Он очень долго болел. Ему сделали операцию, он прошёл курс гормональной терапии, которая превратила стройного красивого мальчика в толстого и неуклюжего подростка с обилием прыщей на лице. Следующим летом, когда я снова приехала в Крым, увидев его, по-настоящему испугалась. Это был совсем не тот Коля, в которого я влюбилась год назад.