Удержать мою невесту

Ее длинные темные ресницы все еще мокрые от слез, когда она смотрит на меня своими глазами медового цвета.

— Я... я... я налила не то мыло в посудомоечную машину, — говорит она, смущенно глядя в пол.

— А почему ты включал посудомоечную машину?

— Я проснулась раньше всех, — объясняет она. — Там было так много грязной посуды. Я ... я просто хотела помочь, — говорит она, пожимая плечами.

— Никогда не пользовалась посудомоечной машиной раньше? — Спрашиваю ее, уже зная ответ.

Когда она качает головой, я закатываю глаза. Уверен, что милой маленькой принцессе дома никогда и пальцем не приходилось шевелить. Так зачем же ей пытаться сделать это здесь и разрушить мой дом? Она намеренно пытается все здесь испортить? Саботировать меня?

Я обхожу стол и встаю позади нее. Схватив за шею, заставляю ее наклоняться, пока лицо не оказывается прижатым к моему столу. Ее дыхание учащается, она кладет ладони на дорогой дуб рядом со своей головой. Когда я отпускаю, Верона остается в этой позе с опущенным лицом и задранной задницей, выставленной мне напоказ. Она такая маленькая, что ей приходится вставать на цыпочки, и мне нравится, как она ерзает, так стараясь быть хорошей девочкой для меня. Черт возьми, ее послушание настолько нравится, что мне приходится отойти, чтобы она не почувствовала моего возбуждения.

— Ты хоть представляешь, что мои сотрудники кричали тебе там? — Спрашиваю я ее, любопытство берет верх надо мной.

— Нет, — говорит она, прерывисто дыша.

— Я удивлен, что твой отец не потребовал, чтобы ты выучила итальянский. Возможно, он хотел что-то скрыть от тебя.

Она на это не реагирует.

Я делаю шаг вперед. На ней короткое голубое платье, ничего особенного, но материал задрался, открывая мне соблазнительный вид на ее задницу. Я вижу нижнюю часть ее идеальных шаров и кружевных светло-голубых стрингов. Ухмыляюсь, зная, что у нее нет особого выбора, поскольку я заказал только стринги. Не могу не задаться вопросом, носила ли она когда-нибудь подобное нижнее белье.

— Как ты думаешь, каким должно быть твое наказание за то, что ты испортила мою кухню?

— Мое... мое наказание?

Я слышу беспокойство в ее голосе, и это заставляет мой член подергиваться в штанах. Меня тошнит, что я получаю удовольствие от ее страха, но ничего не могу с собой поделать. Я уже давно хотел, чтобы она страдала. Она и вся ее гребаная семья.

У меня руки чешутся вынуть ремень из петель и избивать ее до тех пор, пока она не перестанет ходить. Но я знаю, что если начну причинять ей боль, то, возможно, не смогу остановиться. Не уверен, что не зайду слишком далеко.

Сжимая руки в кулаки, понимаю, что предпочел бы выместить свое разочарование и ненависть на ее отце. Но поскольку его здесь нет… Думаю, ей придется принять на себя основную тяжесть моего гнева.

Подходя к ней, я провожу рукой по ее заднице. Она подпрыгивает от прикосновения, а затем медленно расслабляется. Мне нравится, как сильно она меня боится. Насколько не доверяет.

— Считай, Верона, — говорю я ей, поднимая заднюю часть платья, чтобы полностью обнажить ягодицы.

— Что? — спрашивает она как раз перед тем, как я опускаю руку на ее восхитительную задницу.

Она вскрикивает от удивления, но не дает мне того, чего я хочу.

— Это был один, — говорю я, наклоняясь, чтобы прошептать ей на ухо.

— Один, — говорит она в знак согласия.

Я хлопаю ее по другой ягодице, и она кричит: — Два!

Мои руки думают сами за себя, когда они ласкают ее плоть между шлепками. Ее задница приобретает восхитительный темно-розовый оттенок, и я все еще хочу большего. Я шлепаю снова и снова, наслаждаясь криками боли, срывающимися с ее губ.

Светло-голубые стринги между ног становятся темнее. Это ее заводит. Кто знал, что Верона окажется маленькой шлюшкой от боли? И, черт возьми, не могу не задаться вопросом, насколько влажнее она может стать только от того, что я ее шлепаю.

— Пожалуйста! — внезапно вскрикивает она.

Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо: — Это значит, что ты хочешь, чтобы я остановился, или что ты хочешь, чтобы продолжал?

Она закрывает глаза, отгораживаясь от меня, и дрожь пробегает по ее телу.

Вставая и отходя от нее, я говорю: — Иди в свою комнату. — Я хочу, чтобы она почувствовала себя плохо воспитанным ребенком. — Кому-то другому придется убирать твой гребаный беспорядок.

Со слезами на глазах она медленно встает, поправляет платье и выбегает из моего кабинета. Мой член болезненно давит на молнию, и я прижимаю к нему ладонь. Мне, блядь, нужна разрядка, но сейчас не время. Придется разбираться с дерьмом, благодаря моей новой жене, которая пытается быть полезной.

Потратив несколько минут на то, чтобы прийти в себя, я, наконец, приручаю зверя в своих штанах, чтобы решить ситуацию на кухне. Когда я переступаю порог, персонал все еще громко спорит. Они даже не начали уборку, потому что слишком заняты борьбой за то, кто должен это делать.

Бенито и Данте смотрят на меня и мгновенно замолкают. Я смотрю на пятерых домработниц и говорю им: — Sei licenziato! (с итал. вы уволены) Убирайтесь нахуй из моего дома.

Они все смотрят на меня, а потом друг на друга, думая, что ослышались.

— Вы уволены! — Я говорю им на этот раз по-английски. — Никто не проявляет неуважения к моей жене в моем собственном доме.

Я смотрю и жду, пока они все выйдут из комнаты. Бенито и Данте смотрят на меня, ожидая, что будет дальше.

— Бенито, найми новых сотрудников. Я хочу, чтобы они начали сегодня. И убедитесь, что они подписали соглашение о неразглашении конфиденциальных данных.

— Да, конечно, — говорит Бенито, выходя из кухни, чтобы приступить к выполнению задания.

А затем, с ухмылкой на лице, я говорю Данте: — Убери этот беспорядок, прежде чем уйти от сюда.

Если Данте думает, что имеет надо мной какую-то власть, потому что знает Верону лучше меня, тогда мне придется ставить его на место каждый гребаный раз, когда он пытается переступить свои границы. Большинству мужчин отрубили бы руки за то, что они прикоснулись к чужой жене. Ему повезло, что я позволяю держать руки при себе достаточно долго, чтобы убрать беспорядок, который устроила Верона. В следующий раз может не так чертовски повезти.

Глава 15

Верона

Я бегу в свою комнату и закрываю дверь, запираясь. Я задыхаюсь, но это не от бега. Нет, это потому, что я совершенно и нелепо возбуждена. Ни один мужчина за всю мою жизнь меня так не возбуждал.

Лука отшлепал меня. Он отшлепал меня.

И мне это понравилось.

Я такая растерянная... и влажная. Мои трусики промокли насквозь. И не могу не задаться вопросом, видел ли Лука, какой мокрой я стала для него.

Я подхожу к зеркалу и оглядываюсь через плечо, приподнимая юбку платья. Вся моя задница красная. Я до сих пор чувствую, как его большие руки ласкали мою воспаленную плоть между каждым шлепком.

Я прикусываю губу, чтобы не застонать вслух. Поворачиваясь перед зеркалом, мои пальцы скользят вниз по животу, под платье и материал моих стрингов. Кончики моих пальцев скользят по моему возбуждению, и я начинаю играть со своим клитором.

Я закрываю глаза и представляю, как мой муж сует руку мне между ног, трогает меня. У меня никогда не было парня, поэтому понятия не имею, каково это, когда к тебе прикасается мужчина. Особенно такой требовательный собственник, как Лука Витале.

Одна мысль о его руках на мне доводит меня до предела наслаждения. Кончиком пальца я ласкаю маленький комочек нервов, пока тихо не вскрикиваю и не кончаю так сильно, что почти вижу звезды.

Когда открываю глаза, я смотрю на свое отражение. Мои щеки и шея пылают, и я выгляжу... по-другому. И чувствую себя по-другому. Я никогда раньше не получала удовольствия, думая о конкретном мужчине. Я хочу Луку, но не думаю, что он тоже хочет меня. Мы еще даже не завершили наш брак, но я беспокоюсь, будет ли наш первый раз из ненависти или из любви, потому что у меня такое чувство, что я не очень нравлюсь своему мужу.

Похоже, само мое присутствие раздражает его. Я не знаю, изменится ли это со временем или, может быть после того, как мы узнаем друг друга лучше. Но, учитывая тот факт, что Лука почти не разговаривает со мной, я не знаю, познакомимся мы когда-нибудь друг с другом по-настоящему. Я даже мало что знаю о своем муже, кроме того факта, что временами он безжалостен и жесток. И он всегда всё контролирует.

Вытряхивая себя из своих внутренних мыслей, я подхожу к шкафу и беру новые стринги. Переодеваю трусики и выхожу из своей комнаты, спускаясь вниз. Я знаю, Лука сказал мне идти в мою комнату, но он не может ожидать, что я останусь там, как будто меня наказали. Кроме того, я несу ответственность за беспорядок на кухне, и я должна быть тем, кто его уберет.

Когда я вхожу в комнату, то вижу Данте со шваброй и ведром, энергично отскребающего пол. Вокруг больше никого нет, и я хмурю брови, когда понимаю, что Лука поручил Данте сделать это самому.

— Где все? — Я спрашиваю.

Данте поворачивается, и его хмурый взгляд немного смягчается, когда он смотрит на меня.

— Лука их уволил.

— Уволил их? Почему?

Данте пожимает плечами и возвращается к мытью пола. С тех пор пена рассосалась, оставив на плитке только мыльную воду.

— Позволь мне помочь.

— Нет, все в порядке, — быстро говорит он, качая головой.

— Я хочу помочь, — говорю я, подходя к нему.

— Я сказал нет, Ви! — внезапно рявкает он.

Я делаю шаг назад. Данте никогда раньше даже не повышал на меня голос, поэтому я ошеломлена его отношением.

— Мне жаль, — тут же извиняется он. — Просто это была очень напряженная неделя, и я вымещаю свой гнев не на том человеке.

Медленно кивая в знак понимания, я говорю ему: — Тогда я просто составлю тебе компанию, пока ты будешь этим заниматься.

Он улыбается этому.

— Хорошо. — После нескольких минут молчания он спрашивает: — Что Витале сделал с тобой, когда приказал тебе выйти из комнаты? Он перестает вытирать пол и смотрит на меня, на его лице написано беспокойство, смешанное с гневом. — Он прикасался к тебе? Он причинил тебе боль?

— Нет, — быстро лгу я. Я понятия не имею, почему я соврала ради Луки, но чувствую, что, если я скажу Данте правду, он попытается навредить Луке, а это может закончиться только катастрофой. — Он просто ... он сказал мне идти в свою комнату.

На красивом лице Данте появляется улыбка.

— И все же ты здесь. — Он качает головой. — Всегда была такой непокорной. Даже когда мы были детьми.

— Я не бунтарка! — Я протестую.

— Всякий раз, когда тебя просили что-то сделать, ты хотела сделать наоборот.

Я хмурюсь, вспоминая свое детство.

— Может быть, именно поэтому мой отец отослал меня, — предполагаю я.

Данте качает головой.

— Нет, ты знаешь, почему тебя отослали.

Он прав, однако я не знаю, понимала ли когда-нибудь всю причину. Мне только сказали, что дома для меня небезопасно. Это было вскоре после смерти моей матери. Меня отправили в школу-интернат в другой штат с чемоданом, полным моих вещей.