Серебро и Свинец

* * *

Майор Кобзев мучился зудом в пальцах. Пальцы чего-то невнятного требовали – то ли рвать редкие волосы на темени, то ли чистить табельный пистолет, чтобы тот не дал осечки на последнем, роковом выстреле. Вместо этого гэбист покрепче вцепился в поручень и настрого запретил себе и думать о подобных глупостях.

Хватит и предстоящего разговора с владетелем.

Кобзев уже понял, что правильнее было бы называть Рахтаварина ит-Таварина бароном Бхаалейном. Однако калька с эвейнского уже прочно вросла в нарождающийся жаргон «руки помощи», а кроме того, сами туземцы не делали различий между графами и маркизами. Владетель – это владетель, и точка. Потуги отдельных господ кичиться древностью рода или крепостью дара показались бы убогими любому, знакомому с великомосковским местничеством.

Не в первый раз Кобзеву пришло в голову, что общественный строй Эвейна будто бы специально создавался для поддержания стабильности. Он гнал от себя эту мыслишку, недостойную истинного марксиста-ленинца, но она возвращалась. Ведь должна же быть причина тому, что на материке – за всю планету майор не мог поручиться – существует только одно государство!

Или дело в парапсихических силах? Если они наследуются, как цвет волос или глаз… должны быть и вариации. Не может только силой удерживаться у власти одна династия, если могущество ее чародеев будет сильно колебаться. Эвейнцы называли это «варварскими княжествами» – объединенные на одно-два поколения под властью особенно сильного шамана земли. Потом умирал шаман, и страна-однодневка разваливалась снова, разодранная на части усобицами соперничающих чародеев. Могло показаться, что колдовство загнало этот мир в страшный социальный тупик безо всякой возможности дальнейшего прогресса… если бы не Эвейн.

Насколько мог судить Кобзев, последние два тысячелетия Серебряная империя сохраняла основные свои черты. Она расширялась – медленно, но неуклонно. Увеличивались число чародеев и их сила. Но император царствовал, владетели правили, колдуны объединялись в гильдии, а крестьяне всех их кормили. На свой лад это тоже был тупик, хотя и несравненно более уютный, чем непрекращающиеся кровавые стычки за эвейнскими рубежами.

То же самое касалось и технического прогресса. Лингвист Шойфет уверял, что основная миграция с Земли на Эвейн (название страны все крепче и крепче прилипало ко всему миру) произошла три, не то четыре тысячи лет тому обратно. Индоевропейские племена того периода были дикарями даже по сравнению с жителями Востока, строителями пирамид и зиккуратов, хотя и те не знали ни железа, ни стремени, ни хомута. Но за прошедшие годы их земные родичи вышли в космос, в то время как потомки первопоселенцев Эвейна (возможно, существовали и более ранние волны миграций, но с их следами ограниченный контингент до сих пор не сталкивался) додумались только до спичек.

Шойфет продолжал твердить, будто наличие в обществе чародеев тормозило развитие техники само по себе – дескать, зачем развивать механику и геометрию, когда сильный телекинетик, вроде того же ат-Бхаалейна, мог поднять почти любой груз? Всякий раз, стоило упрямому лингвисту сесть на любимого конька, Кобзев показывал ему местные спички. Вездесущий и незаменимый снабженец Либин выменял их у кузнеца на пару килограммов стреляных гильз. Спички были совершенно как земные, только раза в два побольше. Выходило, что есть у местных жителей и наука – по крайней мере алхимия. Но плодами ее они почему-то не пользовались.

Вертолет завалился набок, выписывая вираж над замком Бхаалейн, прежде чем опуститься у кромки леса, где все еще виднелись остатки разбитого БТРа. Бдительный Кобзев заметил, что местные жители уже начали растаскивать технику на металлолом.

До того как посланец владетеля появился у ворот лагеря, майор Кобзев два дня не мог набраться смелости пустить себе пулю в лоб. Он никак не мог понять, ни что на него нашло – идти по бубенчиковским стопам и воевать с эвейнцами, – ни что теперь делать. Гонца он принял едва ли не за ангела небесного.

Майор предполагал, что владетель Бхаалейн обрушит на его голову громы и молнии… но гонец передал почтительно, что его господин желает встретиться с воеводами ши близ замка Бхаалейн послезавтра в полдень. И ускакал.

Из ворот, как и в прежние разы, выехала пестрая кавалькада – сам Бхаалейн, его управляющий, воевода, с полдюжины чародеев… Но вместо пары десятков дружинников владетеля сопровождали всего пятеро – верно, лучших из лучших. «Или лучших из уцелевших?» – мелькнуло у Кобзева в голове. Потери ограниченного контингента в эскападе у замка были ему известны точно – тридцать два убитыми и четверо ранеными. А вот сколько полегло дружинников, ему оставалось только догадываться. Если бы в докладе капитана Бобрушкова было хоть полслова правды, то охранять мрачные стены, возвышавшиеся вдали, было решительно некому. Про себя гэбист решил, что бхаалейновцы потеряли примерно столько же бойцов – меньше убитыми, но больше ранеными, то есть при местном уровне медицины прямыми кандидатами в покойники. Результат, конечно, печальный, но и обнадеживающий. Если договориться с местными феодалами все же не получится, то позволить себе подобные потери группировка вторжения сможет. А вот дружины владетелей – нет, потому что самая крупная из них едва насчитывала полторы сотни бойцов и чародеев.

Майор Кобзев вышел навстречу владетелю пешком – как всегда. Здешние кони, никогда не видавшие машину пугались бэтээров и бээмдэшек, и владетель не приближался к самосадным повозкам демонов, опасаясь, очевидно, за свое достоинство. Переводчик Шойфет следовал Кобзевым как ломаная, длинная тень.

Обычно Бхаалейн приветствовал гостей первым – в своей грубоватой, обманчиво простодушной манере. Но в этот раз владетель молчал, и Кобзеву пришлось взять инициативу на себя.

– Привет тебе, владетель, – проговорил он с натугой, подавляя привычное «Здравствуйте, товарищ». – Я… пришел принести тебе наши извинения за несчастливое недоразумение…

– Вы странный народ, демоны, – перебил его Бхаалейн с насмешкой. – Вначале вы требуете от меня извинений за то, в чем нет моей вины, а потом извиняетесь за то, в чем нет вашей. Это мой управляющий, – он остро покосился на мрачного толстяка, – счел, что слова вашего посланца оскорбительны для меня. Наши воины сошлись в честном бою, и оскорбление, если и было, смыто кровью. Мы можем говорить.

Кобзев вгляделся в лицо собеседника. Это было нелегко – владетель не утруждал себя тем, чтобы спешиться перед разговором, и приходилось изрядно задирать голову. Но владетель вроде бы говорил искренне… хотя воевода с, ним, кажется, не согласен, слишком он хмур и набычен. Может быть, для эвейнцев и вправду все так просто? В чужой монастырь…

– Я судил о вас по нашим законам, – чопорно проговорил он. – Я извиняюсь.

– И я судил о вас по нашим законам, – отозвался Бхаалейн. – Я был не прав.

Что он хотел этим сказать, майор так и не понял. Дискуссия о праве прохода через бхаалейновские земли продолжилась с того места, на котором застопорилась перед злосчастным нападением на купеческий караван. Похоже было, что сражение у замка кое-чему научило владетеля – тот, хоть и старался не показывать этого, был готов идти на большие уступки, чем прежде. Чтобы убедить его в правильности выбранной линии, Кобзев, в свою очередь, поддался сильнее, чем полагал бы нужным в других обстоятельствах.

Когда воевода принялся многозначительно поглядывать на солнце – самому владетелю все то же достоинство не позволяло так явно намекать, что пора бы и закругляться, – Кобзев осторожно осведомился, не желает ли владетель Бхаалейна продолжить беседу в другой раз.

– О да! – пророкотал тот. – Но прежде чем вы покинете окрестности моего кирна, демон, скажи мне – что вы делаете с раненными в бою сородичами?

– Лечим по мере наших возможностей, – ответил гэбист недоуменно.

Ему захотелось поинтересоваться недоуменно: «А вы думали, мы их жрем?»

– Это достойно, – кивнул владетель. – Но я говорил о раненых, попавших в руки ваших противников.

Сердце Кобзева подпрыгнуло, зашвыривая желудок в горло, как баскетбольный мяч в корзину, и рухнуло в самые пятки.

– Не желает ли владетель сказать, что у него в плену находится наш боец? – поинтересовался он.

При беседах через переводчика он постоянно сбивался на этакий безличный стиль, страшно злился на себя за это, но ничего не мог поделать.

– Не в плену, – поправил Бхаалейн с неудовольствием. – Он не был пленен в бою. Мы случайно захватили его тело в замок, собирая наших раненых.

– А что принято у вас делать с пленными? – поинтересовался Кобзев, только чтобы выиграть время.

Ему в голову не приходило, что местные могут захватить советского солдата живым, и теперь майор недоумевал, почему.

– Дело чести владетеля – выкупить своего дружинника, будь то родович или наймит, если тот желает вернуться к нему на службу, а не переметнуться к победителю, – ответил Бхаалейн. – Но вашего бойца я готов вернуть бесплатно. Мне он не нужен, и мой управляющий жалуется, что пленник слишком много ест.

Кобзеву пришлось очень внимательно вглядеться в прищуренные глазки владетеля, чтобы заметить притаившуюся там усмешку.

«Ну погоди, толстяк, – в бессильной ярости подумал он, – я тебе еще припомню твои шуточки. Вот когда у нас будут стоять гарнизоны по всему Эвейну… тогда ты запоешь по-иному. А пока смейся-смейся».

Гэбиста трясло невидимой, мельчайшей дрожью. Да, он не может оставить советского солдата в туземной темнице… тем более во власти Бхаалейна, не жестокого намеренно, но безразличного до последней степени к жизни и благополучию пришельцев. Но и принять его обратно он не имеет права! За столько дней телепаты Бхаалейна могли не только высосать из его мозгов все, что тот знает о Советском Союзе, социалистическом строе, об армии, наконец, но и вложить туда любые приказы. Вырезать под покровом ночи все руководство группировки. Открыть дорогу в лагерь налетчикам. Внедриться в… Кобзев не очень хорошо представлял, куда можно внедриться в тесном кругу допущенных к тайне межпространственных ворот, но и эта мысль мелькнула у него в голове.

Но это – риск теоретический. А вот если он сейчас откажется принять пленника обратно… ладно бы Шойфет, его еще можно запугать до безъязычия, но двое мордоворотов с «Калашниковыми» за спиной, такого эти не простят…

– Когда вы сможете вернуть его нам? – проговорил Кобзев, слыша свой голос как бы со стороны.

– Через два дня, – ответил за владетеля Раатхакс. – Целительница говорит, он еще не до конца окреп.

– Хорошо, – выдавил гэбист. – Мы будем ждать.

Владетель кивнул и неспешно развернулся к замку.