Жернова

На большом лбу Краба собрались морщины — он, не мигая, рассматривал слюняво-кровянистый сгусток, расползающийся по драгоценному ковру. — Ототри загаженный тобой ковер, скорп, — лениво бросил он Зигору Болли, — причем тщательно и с усердием…

Ан Хурц удерживал на лице дружелюбную улыбку, но маленькие глаза под длинными веками оставались холодными и неподвижными, как у рептилии. — Конечно, я мог бы попросить вылизать ковер свою порху, но ее старательный шустрый язык пригодится мне для других — более забавных целей…

Бренн вдруг ощутил запах липкого страха Зигора и вонь, подымающейся из кишок злобы. Вислоусый бесился и одновременно опасался, что, упорствуя, может потерять связь с Тухлым Крабом, которому поставлял дармовых порхов за хорошие деньги. А еще он до усрачки боялся, что его, сержанта Службы правопорядка, легко переварят желудки Аквариумных рыбок Казаросса. Причем, вместе с красно-серым мундиром и начищенными сапогами…

— Простите великодушно мою несдержанность, достопочтенный господин ан Хурц, — забормотал Зигор, взяв себя в руки и сглатывая слюну, — это всего лишь помутнение в голове от потери крови… — Скорп наклонился и собственным платком стал оттирать плевок с ковра…

— Ну, конечно, какие могут быть проблемы между друзьями, — Краб показал рубиновые зубы и с преувеличенной заботой подсказал: — Утрись, Зигор, — прижми платочек к ране! А то грязь попадет, и щека загноится… Далеко-ли до беды… Прижми!

Стиснув зубы и стараясь не касаться раны, Зигор коснулся щеки слюняво-кровяным грязным комком, в который превратился чисты платок.

— Вы правы, господин ан Хурц, вы правы — это очень выгодная сделка… — сумел выдавить он.

— Естественно, — благодушно кивнул Тухлый Краб. — Разве я когда обижал тебя? Я даю хорошие деньги за этого отброса, сержант, — на них ты купишь пару мясистых рабынь, и твои псы получат в два раза больше еды, а ты — в два раза больше удовольствия, чем от захудалого сопляка…

Тухлый, не глядя, бросил на консоль призывно звякнувший кошель, но тот соскользнул на пол, не удержавшись на краю узкого пристенного столика. Подавив унижение, скорп нагнулся, и, не пересчитывая монеты, сунул кошель за пазуху.

— Вот и замечательно, — покивал владелец Казаросса, тяжело усаживаясь в кресло. Водрузив широкие ступни на спину стоящей на четвереньках рабыни, он сделал большой глоток густого темно-красного, почти черного напитка, и продолжил беседу. — Я не предлагаю тебе отведать этого великолепного старого рома, Зигор, но лишь из-за того, что он обожжет твою ужасную рану, нанесенную злобным порхом, мой дорогой друг. Однако же в виде утешения предлагаю тебе через полгода посетить Казаросса, и посмотреть Игру живцов, где будет участвовать твой обидчик… Если, конечно, он доживет до этого знаменательного дня. И я надеюсь, ты насытишь свою жажду мести, видя, как морские зверюшки будут насыщаться мясцом этого гадкого недоростка…

Тухлый опять закудахтал, тряся складчатым подбородком. Его выпученные глазки меж складчатыми веками бегали, как мыши, разглядывая обнаженных порхов. — Вам повезло, свежаки, — один из наших лучших воспитателей Хис Яппар выразил желание обучить вас правильному поведению в Казаросса, покорности и беспрекословному послушанию.

Бренн скосил глаза: в проеме боковой двери стоял высокий молодой мужчина с торчащим вперед узким подбородком и бледным ртом. Серые, прилизанные волосы, стянутые в пучок на темени, открывали уши с длинными мочками, с которых свисали тяжелые серьги из темного оникса. Он даже не смотрел на невольников. Светлые глаза, притиснутые к переносью костистого носа, скользили взглядом поверх их голов. Запах опасности, исходивший от Яппара, заставил Бренна напрячься, — казалось, что он смотрит на еще не раздувшую капюшон кобру.

Краб вдруг развернулся всем туловищем к телохранителю и приказал: — Подыми ублюдка! Тот резко вздернул Бренна за волосы, и в него уперлись жабьи глаза ан Хурца: — Грязный порх, за нападение на твоего уважаемого хозяина… бывшего хозяина, — уточнил Краб, — тебе отрежут твои мелкие яйца и стручок и насадят задом на кол, чтоб ты подольше на нем корячился в назидание другим…

Он сделал долгую паузу, прощупывая взглядом лицо Бренна и наслаждаясь выражением ужаса, которое растекалось по его лицу. — Но ты развлек меня, порх, и потому тебя всего лишь хорошенько накажут, чтоб другим неповадно было. Но оставят жить. До поры до времени. Ты понял, порх?

Облизав пересохшие губы, Бренн кивнул, и тут же получил скользящий удар по почке от стоявшего позади охранника.

— Когда к порху обращается его владелец, сургач или воспитатель, порх должен открыть свой поганый рот и почтительно ответить — «да, мой хозяин», — назидательно поднял палец ан Хурц. — Тому, кто промедлит с ответом, на первый раз вышибут зубы, на второй — вырежут язык. Живцам язык совсем не обязателен. Понятно?

— Да… мой хозяин, — прозвучал нестройный хор шести голосов, а Бренн и заработал еще один удар для закрепления урока.

— Шило, — обратился ан Хурц к Яппару, — эти порхи дурно воспитаны… Придется хорошенько поработать с ними.

Воспитатель уважительно кивнул, с недобрым прищуром оглядывая невольников, и задержав взгляд на Бренне, будто прикидывая, как именно его наказать.

— А чтобы вы глубже прониклись тем, что ожидает придурков, кои задумают побег или нападение на своих хозяев, — продолжил Тухлый Краб, — воспитатель отведет вас на увлекательную прогулку в Харчевню, а затем познакомит с правилами жизни в Загоне — вашем новом милом доме… — Ан Хурц отвернулся и, выбрав на блюде спелый персик, впился подточенными зубами в сочную мякоть.

***

Бренна просто раздирало изнутри. Казалось, под сердцем скребется крыса, пытаясь вырваться через горло или прогрызть живот. Если поначалу он мог оправдать свою нерешительность использовать яджу тем, что подручные Зигора захватили его врасплох, вдарив по башке, и он едва мог дышать, то потом… А потом он надеялся на то, что его действительно с кем-то перепутали, а значит, все как-то само собой уладится, образуется, и ему не придется рисковать… А когда уже было ясно, что его продали, и никто не собирается ни в чем разбираться, было уже поздно… С него не спускали глаз Жрецы.

Яджу предала его. Он не всесилен.

Другой на его месте, сохранив остатки гордости, скорее выбрал бы смерть, чем согласился ползать убогим порхом, которого могут раздавить в любой момент, как червя… Но он, Бренн Ардан — жалкий трус, который хочет жить так сильно, что готов подчиняться и унижаться. Готов стать порхом, червяком, мясом… лишь бы жить…

Он ничтожество. И эта мысль сражала наповал…

Только одно давало силы Бренну ужиться с самим собой. Кроме страха смерти, свойственного любому зверю, ему помешало пойти вразнос одно смутное соображение. Смерть — это неподвижность и потеря любых возможностей. Навсегда. А самая дерьмовая жизнь, пусть редко, пусть нехотя, но может вдруг швырнуть тебе в унылую морду шанс что-то изменить к лучшему. В нужный момент. Главное не ошибиться и успеть понять, что это тот самый момент… Ну и как-то изловчиться дожить до него, не сдохнув по дороге…

Из покоев Краба стражники погнали порхов в боковую дверь, тыча в спины тупыми концами коротких алебард. За дверью Бренн увидел еще один длинный коридор с ответвлениями и поворотами, похожий на лабиринт. Их направили в один из боковых проходов, едва освещенный редкими масляными лампами. Он привел к лестнице, уводящей по спирали еще глубже — вниз. Ступив на влажные замшелые ступени, одна из девушек поскользнулась, но стражник успел схватить ее за волосы, выдрав при этом несколько прядей. Внизу их ждала широкая низкая дверь, сколоченная из нескольких слоев дерева и железа. Сонный охранник у двери, увидев Шило, вскочил и загремел засовами.

— Добро пожаловать в Харчевню, скот, — Шило осклабил сероватые зубы.

Невольников втолкнули внутрь огромного сводчатого подвала. Кожа Бренна покрылась мурашками — стылая полутьма напомнила ему Судейский зал в Пирамиде. В ноздри ударил запах подгнивших водорослей, тухлятины и испражнений. От рядов огромных каменных чанов-бассейнов, заглубленных в толщу пола, накатывали волны влажного холода. Босые ступни скользили по полу, покрытому ошметками мяса и требухой.

— Харчевня с нетерпением ждет любого, кто мне не понравится, — сузил глаза воспитатель, пристально глядя на перепуганных свежаков.

В колеблющемся свете чадящих факелов, Бренн разглядел около трех десятков нагих бритых порхов — сгорбленных истощенных женщин и мужчин. Их влажно блестевшая бледная кожа была покрыта рыбьей кровью и слизью. Сначала ему показалось, что это старики, но, вглядевшись, понял, что здесь содержатся молодые рабы, которые лишь выглядят стариками. Одни рубили топорами туши свиней, другие катили к чанам тачки, заполненные рыбой. Три женщины, таскавшие тяжелые деревянные ведра, вынашивали плод, и их набухшие животы жалко торчали под отвисшими грудями.

Услышав голос Яппара, порхи тут же бросили работу и приняли позу покорности — упали на локти, подняв зады и уткнувшись лицами в грязные плиты. Стражники следили за каждым их движением, готовые немедленно изрубить тесаками любого, кто, сойдя с ума в этом аду, осмелиться напасть на воспитателя.

— Я вижу, эта тупая свиноматка до сих пор не выучила, как нужно кланяться господину? — холодно поинтересовался Шило, подойдя к одной из склоненных женщин, не сумевшей сильно нагнуться из-за огромного беременного живота. Бренн видел только ее бритый затылок и широкие бедра. Яппар не спеша выдернул из бочки с водой жесткий скрученный из трех розог, прут, и нанес хлесткий удар по ее заду. Невольница, поджавшись, завизжала. Один из стражников по знаку Шила наступил порхе на шею, вмяв ее лицом в слизистые кучи отбросов. Пока длилось наказание, пронзительные вопли в пустом сводчатом помещении усиливались и умножались, отражаясь от стен и потолка. Бренн почувствовал, что дрожит.

— Встать! — ударил воспитатель прутом еще двоих истощенных порхов, и повернувшись, с удовлетворением посмотрел на бледные от страха лица новобранцев. — Через пару недель мы решим — годитесь ли вы для игр в Аквариуме. Если окажетесь говнивыми слабаками и ссыклом, — отправитесь сюда, в Харчевню. Хотя есть и другие — не менее интересные варианты, но об этом позже.

Бледные глаза Хиса Яппара внимательно осмотрели помещение, остановившись на груде соломы в углу за одним из кормильных чанов. Только сейчас Бренн увидел, что там, с запрокинутой головой и широко открытым ртом неподвижно лежит рабыня.

— Что делает там эта дохлятина?! — заорал Шило, брызгая слюной.

— Она умерла, господин, — запричитала одна из порх, — вчера вечером, господин.

— И до сих пор валяется неразделанная? — угрожающе тихо спросил Яппар. — Разве я не велел сразу рубить на куски подыхающие отбросы и отправлять мясо в чаны еще теплым. Свежим. Увижу еще раз, — прошипел он, — заставлю рвать труп зубами и глотать.

— Работать! — рявкнул один из стражников, как только Хис Яппар повернулся к двери. Несколько рабов бросились к телу умершей с маленькими топорами, другие продолжили прерванное занятие, выгружая с тачек крупные куски мяса и рыбы и опасливо просовывая их через решетки бассейнов.