Гроза в Розенхайме

— Вы бредите, Отто. Ваш предок был сумасшедшим…

— Мой предок был, возможно, первым настоящим некромантом. Как и я. Как могли бы им стать и вы, продолжай вы эксперименты в Аушвице. Вот только ни один из Франкенштейнов не ставил экспериментов на живых людях. Только на трупах и… на самих себе.

— Некромантия — средневековое суеверие, а вы — еще один безумец в династии.

— Вы ошибаетесь, доктор Менгеле. Магия — суеверие, да. Но некромантия — не магия, а наука. И весьма действенная, между прочим. Вам еще предстоит в этом…

Его слова заглушил новый раскат грома. Йозеф поочередно напряг руки, пробуя на прочность ремни. Безуспешно: чертов маньяк поработал на совесть. Но это кожа, а кожу можно растянуть. Если ему удастся немного ослабить петли, то, возможно, хотя бы одну руку он освободить сможет — даже если при этом придется ободрать ее до мяса. Однако на это нужно время, а времени-то у него, похоже, совсем не осталось. Нужно отвлечь Отто разговорами.

— Когда вы догадались, кто я? — спросил он.

— С самого начала. Видите ли, я вас ждал.

— Не лгите. Никто не знал, что я приеду. Я сам не знал до последнего момента, что выберу именно Розенхайм. И уж точно никто не мог знать, что я устроюсь к вам на работу.

— Не знал никто, кроме того, кто вас ко мне направил.

— О? Вы у нас не только некромант, но и властитель душ, управляющий свободной волей других людей?

— Нет, не я. Я уже сказал, доктор Менгеле, что история это долгая и запутанная. А начинается она с открытия моего предка, Виктора Франкенштейна. Его главное достижение — вовсе не воскрешение мертвецов, это лишь следствие. Нет, он копнул куда глубже, познав природу человеческой души.

— Души? Вы же претендуете на образованность, Отто! Душой мы называем всего лишь электрическую активность мозга и ничего более.

— Сущая правда. Электрическую активность. В норме узор этой активности поддерживается физиологией наших нервных клеток, и он навсегда затухает вместе с гибелью тела. Увы, но в обычных условиях, судя по всему, нет никакой жизни после смерти. Ни ада, ни рая — только вечное небытие. Печально, не правда ли? К счастью, физические законы позволяют электричеству обходиться без источника… какое-то время. Правда, на это требуется немало энергии.

— Любой физик бы посмеялся над вами. Электричество создается разностью потенциалов.

— Вы снова правы. Однако разность потенциалов не требуется, чтобы поддерживать его существование. Вряд ли вы никогда не слышали о шаровых молниях.

— Какое отношение они имеют?..

— Самое прямое. Не буду вдаваться в детали, у вас еще будет время на то, чтобы все это изучить, когда я с вами закончу. Суть в том, что если мы обеспечим человеческую душу достаточным количеством энергии, этой энергии хватит, чтобы какое-то время обходиться без мозга. Чем больше энергии…

Йозеф хрипло рассмеялся, хотя растресканные губы взорвались болью при первом же движении.

— О, я понял, — проговорил он, не прекращая осторожных попыток растянуть ремни. — Вы прикончите меня током высокого напряжения, и я стану призраком. Верно? Да вы сбрендили, господин Франкенштейн. Так же, как ваш предок Виктор. Я просто умру, и на этом все закончится.

— Нет, конечно. Во-первых, я не собираюсь вас убивать. За несколько поколений нам удалось решить главную проблему — как обеспечить энергетическое насыщение, не убивая носителя. В вашей крови сейчас высокая концентрация препарата, который делает это возможным. Но не буду кривить душой: это очень… очень больно. И, боюсь, сильнейший шок вызовет у вас потерю памяти о последних нескольких днях жизни, вероятно, необратимую. Ну и риск инсульта становится заметно выше. Но вы почти наверняка останетесь живы и, если побережетесь, проживете еще немало лет. А вот потом-то и начнется самое интересное.

Кажется левый ремень сжимает запястье уже не настолько туго. Йозеф изо всех сил потянул руку, стараясь при этом не делать резких движений, чтобы хозяин не заметил его усилий. Ему показалось, что кожа ладони вот-вот лопнет, а чертов ремень и не думает выпускать его руку.

— И что же интересного меня ждет? — спросил он, переведя дыхание. — Жизнь вечная в светоносном эфире?

— Нет, конечно же, не вечная. Несколько дополнительных десятилетий, не больше. Вам потребуется не меньше недели, чтобы снова взять под контроль мышцы своего разлагающегося тела, если только вас не кремируют. Можете воспользоваться и чужим трупом, но это куда сложнее. Живого человека под контроль вы взять не сможете — он легко подавит ваши попытки влияния. Но вот повлиять на его выбор, когда он сам не знает, чего хочет, — вполне. Так произошло и с вами. Впрочем, лучше вы узнаете об этом из первых рук. Ваша… пациентка уже давно желает поговорить с вами.

Отто отошел от стола и отодвинул ширму, которая отгораживала половину комнаты. Стоявшую за ней машину Йозеф узнал моментально — он несколько дней подряд видел ее на портрете за спиной Виктора Франкенштейна. Что это за агрегат? Электрический генератор эпохи Просвещения, или когда там жил этот безумец? Отто оглянулся на пленника и, помедлив, повернул тяжелый рубильник на передней панели агрегата. Заостренные металлические штыри озарились бледным сиянием, подобным огням святого Эльма. Послышалось низкочастотное гудение, от которого в горле встал комок, а глаза заслезились.

— Виктор использовал для этого графитовую пластину, — сказал Отто, — но я внес усовершенствования в устройство.

Он поставил на стол тяжелый электрический динамик и, протянув от него провод, подключил к разъему в нижней части устройства. Динамик разразился белым шумом, который, однако, подчинялся сложному ритму, периодически затухая и меняя тональность.

— Ты здесь, Мария? — будничным тоном спросил Отто, как будто говорил с сестрой по телефону.

— Здесь… — прохрипел динамик сквозь треск помех. — Я здесь. Больно… Очень.

— Идиотский розыгрыш, — презрительно скривил губы Йозеф. — К чему этот агрегат? Достаточно было граммофона.

— Нет… нет, — отозвался динамик. — Не розыгрыш, доктор Менгеле… Вы помните меня?.. Не помните. Вы пропускали… электрический ток… через мое тело… мою голову… много дней. Я привела вас сюда… к брату… сказала ему.

Йозеф вновь отчаянно потянул руку. В суставе что-то щелкнуло, и большой палец моментально занемел. Да чтоб ему! Он удвоил усилия и, кажется, ладонь немного проскользнула. Черта с два он будет участвовать в этом диком спиритическом сеансе. Он в плену сумасшедшего, но это не значит, что нужно самому превращаться в психа.

— Когда вы покупали билет… — хрипел голос из динамика, — я подтолкнула. Вы не знали… не знали, какой город выбрать… Я подтолкнула. Розенхайм.

— Очень убедительно, — процедил сквозь зубы Йозеф.

— Я вела вас… Влияла на выборы… Как же больно! Гроза…

— Вам, наверное, невдомек, что я едва не устроился на ферму Вайсов, — ухмыльнулся Йозеф. — И если бы они не успели нанять работника до меня…

— Не успели… Вы ей не понравились… Подозрительный… Я подтолкнула ее. И снова… снова. Я подсказала… где тайник с ключами. Заставила выпить… из стакана. Я вела вас, доктор Менгеле. Прощайте. Гроза здесь. Больно… Прощай, брат.

— Прощай, Мария, — сказал Отто.

Он подошел к агрегату, склонив голову, постоял молча и резким движением рванул рубильник. Огни святого Эльма погасли, и шипение из динамика сменилось звенящей тишиной. Не говоря ни слова, хозяин подошел к столу и небрежно поправил ремень на левой руке подопытного, за секунду сведя на нет все прежние усилия Йозефа. Тот чуть не застонал от отчаяния.

— Только не думайте, что я склонен рубить с плеча, — вновь заговорил Отто. — Я хотел присмотреться к вам, узнать как человека. По моему глубокому убеждению, нужно хорошо знать человека, которого обрекаешь на такое. Да вы и сами поступали так же в лагере, верно? Думаю, сейчас я знаю достаточно.

— И что же теперь? — хрипло спросил Йозеф.

— Теперь я подниму громоотвод, и мы будем ждать удара молнии. Обычного генератора недостаточно. Вы дали Марии несколько лет посмертного существования, но они уже на исходе. Она постоянно испытывает боль, а во время грозы — настоящую пытку. Но вы протянете много дольше, обещаю. Шутка ли — сотни миллионов вольт? И, конечно, ваша боль будет сильнее. Но ведь это не имеет для вас особого значения, насколько я понимаю? Зато я был с вами безупречно вежлив. Это вы, вероятно, тоже цените.

Он отошел в сторону и принялся крутить тяжелый металлический ворот. Откуда-то из-под пола показалось блестящее острие громоотвода и неторопливо скользнуло вверх, где в потолке зияло отверстие люка. Йозеф закрыл глаза и всхлипнул.

* * *

Вода хлынула в легкие, и мышечные судороги сотрясли его умирающее тело. Йозеф не боялся смерти: мучительная агония — просто преддверие вечного небытия, и раз в жизни ее вполне можно вынести. Проповедники лгут, говоря о Страшном суде за порогом жизни и ожидающей каждого из нас расплате или награде. Не будет ни райских врат, ни смоляных ям преисподней, все это — мифы времен античности. Нужен был человеческий разум, чтобы сделать страшную сказку правдой.

Агония прекратилась, и он перестал ощущать собственное тело. Но боль никуда не делась. Она заполняла его сознание целиком и становилась все сильнее с каждым мгновением. Его тело скоро найдут — в этом не было сомнений: утонувших на мелководье зачастую просто выбрасывает на берег. Если Отто не солгал — а сейчас Йозефу меньше всего хотелось кривить душой перед самим собой, — то он сможет вернуть себе контроль над мышцами не раньше чем через неделю. Его похоронят раньше, и все отпущенное ему время он потратит, царапая крышку гроба.

Господи, как же больно. Он же мертв: почему боль не уходит? У лишенного тела нечему болеть, верно? Проповедники лгут тысячелетиями. Почему же именно в его случае они оказались правы? Страшный суд состоялся в Розенхайме, и он осужден гореть в своем электрическом аду. Ему хотелось кричать, но не было рта, который издал бы его крик, и никто не услышит его в этой пустоте.

Боль усилилась. Наверное, приближается гроза.