Гроза в Розенхайме

Волна с ленцой накатила на плотный слой белого песка, окутав прохладой его покрасневшие от солнца ступни, и так же неторопливо схлынула — совершенно прозрачная, почти без пены. Уж конечно без всего этого мусора, окурков и гнилых водорослей, каких хватает на нынешних европейских курортах. Приятель не соврал: Бертиога — настоящий рай.

Старик с трудом поднялся. Рыхлое, деформированное возрастом тело мгновенно отозвалось болью во всех суставах, но он спокойно принял боль и, улыбнувшись через силу, помахал расположившемуся неподалеку Вольфраму с Лизелоттой. Друзья. Те немногие, кто знал о его прошлом во всех подробностях, и не стыдились его общества.

Он шагнул в воду и двинулся по невероятно пологому дну, слегка прихрамывая. Уровень воды мучительно медленно полз вверх: казалось, прошла вечность, прежде чем он смог, неуклюже подпрыгнув, броситься в воду и поплыть, отфыркиваясь каждый раз, когда очередная волна окатывала его лицо солеными брызгами. Он всегда любил воду. Вода оставалась воплощением чистоты даже в нынешнем, безнадежно изгаженном мире.

Порой ему хотелось бросить все и вернуться. Какой смысл тянуть и тянуть бесцельную жизнь, пусть даже в комфорте и довольстве, когда все, что придавало ей смысл, навсегда осталось за спиной? Его родина, истерзанная, обескровленная и разрезанная надвое — она уже не примет его, да и он вряд ли узнает землю, за которую некогда проливал свою и чужую кровь. Вольфрам что-то крикнул ему с берега, но расслышать что-либо на таком расстоянии было сложно. Да и слух уже совсем не тот, что был в молодости. Все уже не то.

Глубокий вдох и погружение. Когда-то он мог без особых усилий задерживать дыхание на две минуты, играючи обходя сослуживцев, теперь же… Почти сразу дали о себе знать резь в легких и судорожно сжатое горло: проклятое время не щадит и лучших из людей. Он раскрыл глаза и увидел перед собой лицо. Бледное, бескровное, уже тронутое следами разложения, но до странности знакомое лицо женщины, плывшей прямо перед ним. Ее лагерная униформа превратилась в лохмотья, но все еще оставалась узнаваемой. Искусанные тонкие губы разомкнулись, и он услышал голос, прекрасно понимая, что это невозможно.

— Время вышло, доктор, — сказала женщина, обнажив острые осколки желтых зубов.

Старик в панике заработал руками, пытаясь всплыть. В сердце ощутимо кольнуло, но он не прекращал усилий. Оказавшись на поверхности, он шумно вдохнул напитанный солнцем и морской солью воздух. Легкие благодарно расправились, и он позволил себе ухмыльнуться. Похоже, хронический недосып последних лет без последствий не обходится. Да и сам хорош: вздумал изображать юнца на старости лет. Он решительно развернулся и погреб к берегу.

Перед глазами что-то вспыхнуло — словно разряд молнии, и вся правая половина тела утратила чувствительность. Инсульт. Снова. Свет солнца померк, дыхание пресеклось, и он тихо скользнул под воду, уже понимая, что это конец. Сознание отказывалось уходить, и странные воспоминания проплывали перед ним в первые мгновения приближающейся агонии. Розенхайм. Он был в этом городе очень давно, вскоре после войны… Работал там на ферме. Но еще раньше… Еще раньше…

Его заполнил ужас — без остатка. Он вспомнил.

* * *

Он до последнего не был уверен, что отправится в Розенхайм. На самом деле он вообще не знал, куда поехать, и выбор сделал в последний момент при покупке билета, повинуясь лишь внутреннему голосу, который обычно зовут интуицией. Точно так же, без сколько-нибудь продуманного плана он подыскал себе место работы, хотя здесь не обошлось без накладок.

Йозеф был не из тех, кто гнушается грязным физическим трудом, добившись высокого статуса. Великая Германия была создана пòтом и кровью его предков, и не ему строить из себя белоручку в самые тяжелые для страны годы. Пусть иноземные варвары, казнив лидеров нации в Нюрнберге, топчут сапогами землю отцов, устанавливают свои порядки и унижают лучших из когда-либо живших людей. Пусть. Германия умеет держать удар. Он, ее сын, выживет, возьмет на себя столько бремени, сколько сможет, и когда-нибудь… Когда-нибудь…

Он пока не знал, что произойдет когда-нибудь: за время, прошедшее с момента крушения Рейха, ему так и не удалось избавиться от шока и смятения. Его упорядоченный мир погиб, рассыпался подобно карточному домику, и масштабы падения были настолько ошеломляющими, что ему не хотелось даже думать о том, как быть дальше. Кроме одного: держать удар. Выживать.

С фермой Вайсов, расположенной к югу от города, куда его направили, у него не заладилось. Высокая и худая хозяйка с порога заявила, что место давно занято, что работа сейчас нужна многим, он должен это понять, однако весной, быть может, им понадобится еще один работник. Йозеф понимающе покивал, в нужных местах сочувственно поцокал языком и, кратко поклонившись, собрался было покинуть территорию фермы. Когда он уже спустился с крыльца, хозяйка его вновь окликнула.

— Попробуйте зайти в поместье Франкенштейнов. Вон там за деревьями, видите? Недавно там снова объявился хозяин, вроде бы искал работника. Дом сильно пострадал от бомбежек, так что рабочие руки им точно нужны. И они не из бедных, платить будут хорошо.

— Благодарю, фрау Вайс, — склонил он голову, хотя перспектива тащиться еще дальше от города не вдохновляла. — Я попробую.

Он зашагал прочь, не оглядываясь. Разрушенное поместье, да еще и с таким зловещим наименованием, меньше всего походило на работу мечты, но он не в том положении, чтобы перебирать. В конце концов, главное для него сейчас — сидеть тихо под выдуманным именем и не высовываться. Простая, неприметная работа подходит для этого как нельзя лучше. А если станет совсем невмоготу, кто мешает ему подыскать что-то другое?

Руины поместья медленно вырастали на фоне собирающихся туч. Хорошо бы добраться до того, как вольет: укрыться ему нечем. Редкие же вспышки в потемневших небесах отбивали охоту прятаться от дождя под деревом. За городом это отличный способ получить разряд молнии. Ему ли не знать, что электричество способно сотворить с человеческим организмом? Человек — электрическая машина. Электричество вдыхает жизнь в эту конструкцию из мышц и костей, электричество дарит ей движение и мысль. Электричество же способно превратить ее в уродливый ком из мертвой плоти.

Дождя еще не было, когда он грохнул в дверь потемневшим от времени дверным молотком, косясь на левую часть дома, от которой осталось немногим больше фундамента. Должно быть, хозяин — под стать дому: древний и беззубый наследник «уважаемого рода», с мутным взглядом, пропахший давно немытым телом и мочой. Вот сейчас за дверью раздастся тяжелое шарканье… Половицы коротко скрипнули под быстрыми, энергичными шагами, и дверь с оглушительным визгом распахнулась. На пороге стоял хозяин — молодой парень лет двадцати в длинном махровом халате. Крепкого телосложения, но каким-то чудом избежавший участия в войне. Йозеф никогда не ошибался на этот счет: побывавшего хоть в одном настоящем бою он разглядел бы даже в кромешной тьме.

— Господин Франкенштейн? — обратился Йозеф первым. — Я слышал, вам нужен работник. Мое имя — Ханс Шнайдер…

— Зовите меня просто Отто, — небрежно ответил хозяин, протягивая руку. — Да, работник будет очень кстати. Ненадолго, правда. Я собираюсь продать этот гнилой хлам.

Отто с нескрываемым отвращением окинул взглядом поместье и, посторонившись, пропустил Йозефа внутрь.

— Бомба? — спросил Йозеф.

— Простите?

— Судя по состоянию дома, рядом упала авиационная бомба. Вам повезло, что вы не пострадали. Я вдоволь нагляделся тех, кому повезло меньше.

— Меня не было в стране, когда это случилось, — пожал плечами хозяин.

— Вот как?

— Я из Швейцарии. У нашей семьи есть кое-какая недвижимость в Германии: к сожалению, я не успел от нее избавиться до того, как стало слишком поздно. Теперь остается только распродать остатки и вернуться в Женеву.

Что ж, это многое объясняет. Крысы первыми бегут с тонущего корабля.

— Какие же услуги в таком случае вам требуются, Отто?

— Половина дома практически уничтожена. Но немало ценного могло уцелеть под завалами. Кое-что из фамильных украшений, документов… Ничего особенно дорогого, но мне не хотелось бы просто выкинуть все это. Я оцениваю объем работ максимум на месяц, но вам видней. И сразу предупреждаю: будьте осторожны, Ханс. Я сам чуть не получил балкой по голове, когда копался там.

Отто протянул гостю фонарь — армейского образца, старый надежный «Даймон». Затем он отомкнул треснувшую дверь, которая некогда вела, должно быть, в гостиную. Когда-то в ней было врезано витражное окно. Сейчас от него осталось только несколько острых осколков по краям, а зияющее отверстие закрывали две доски, грубо приколоченные с обратной стороны.

Йозеф включил фонарь, открыл дверь и осторожно шагнул за порог — в царство хаоса. Потолок обвалился, расщепленные балки торчали из кирпичного крошева подобно сломанным ребрам изуродованного тела. То, что когда-то было полированным столом красного дерева, беспомощно распласталось по полу, не выдержав веса рухнувшего на него фрагмента кирпичной стены. Тут и там валялись куски осыпавшейся лепнины. Фамильные украшения? Документы? Ничего: только горы раскрошившихся кирпичей, штукатурки, фарфора, дерева и пыли — больше всего именно пыли.

Над головой раздался глухой удар грома. Откуда-то сверху рухнул кусок штукатурки, и от взметнувшейся пыли Йозеф, не удержавшись, громко чихнул, отчего пыли стало только больше. Без респиратора тут не обойтись, и каска тоже не помешает. Чертовски много работы. Вряд ли можно разобрать все это за месяц, если действовать осторожно, но, в конце концов, спешить некуда. Ему просто нужна хоть какая-то работа, пока не настанет весна, а там надежные люди помогут добраться до Генуи.

— Мне понадобятся инструменты и кое-какая экипировка, — сказал Йозеф.

— Не вопрос. В сарае найдете все необходимое, а если чего не найдете, я докуплю. Чем вы…

Вспышка молнии поблизости была настолько яркой, что ее отблески, пробившиеся через заваленные кирпичом остатки окна, перебили даже свет фонаря. Оглушительный гром последовал почти сразу, и последние слова Отто утонули в его раскатах.

— Прошу прощения?..

— Чем вы занимались во время войны? Вы явно не просто солдат.

— Хирург. Работал в полевом госпитале. После ранения пальцы уже не слушаются меня, как прежде, и я теперь не могу работать по специальности.

Достаточно близко к истине, чтобы не попасться на вранье. Достаточно далеко от истины, чтобы не иметь дело с последствиями. Он прекрасно знал, как сейчас называют таких, как он, — самоотверженно служивших Родине и фюреру. Военный преступник. Мясник. Ангел смерти.

— Наверное, тяжелый физический труд для вас…

— Не в новинку, Отто. Я справлюсь.

Отто смерил его внимательным взглядом. Что-то подозревает или просто любопытен? Должно быть, последнее, ибо хозяин, наглядевшись вдоволь, просто пожал плечами, отвернулся и спокойно сказал:

— Что ж, Ханс, если такая работа вас не пугает, поговорим об оплате. Прошу в мой кабинет.