Дневник Мелани Вэйр

Нам сообщили, что Господин скоро вернется, и моя жизнь снова стала ожиданием кошмара. За себя я не тревожилась, но за Дэю сходила с ума. Будто почуяв неладное, прислужницы и охранцы ходили за нами по пятам. Если у нас и была возможность бежать и стать свободными, своими сомнениями и переживаниями я отодвигала её все дальше, и упустила. Никогда бы не подумала, что в моей жизни появится та, за кого я буду переживать и страшиться. Наверное, лишь за это мне уже стоит благодарить всех богов… за те месяцы, что были у нас с ней. Прислужницы сообщили, что по возвращении он желает нас двоих в одну ночь. Теперь мне страшно ещё и от того, что я могу сделать. Все мысли только об одном: если я все-таки убью его, что будет с ней?..

Ночью накануне его приезда я не могла заснуть. Моя проклятая нерешительность казалась мне самым страшным наказанием. Снова и снова возвращаясь к безысходности, в которой оказалась по милости сомнений, я ворочалась с боку на бок. Меня бросало то в жар, то в холод, я отползла от неё подальше и вцепилась руками в подушку, чтобы не будить и не пугать своими переживаниями, но Дэя уже проснулась.

Она доверчиво подалась ко мне и обняла, прижимаясь всем телом.

– Не бойся, – прошептала она, – мы вместе, и это главное.

В ответ я только сжала зубы и накрыла ладонью её руку. Она просто не представляет, что ждет её завтра. Что ждет нас. Иначе с чего ей быть такой спокойной?

– В моем поселении к женщинам относились не лучше.

– Что может быть хуже? – сквозь зубы процедила я.

В ответ Дэя горько усмехнулась.

– Ты считаешь себя рабыней, но что можно сказать обо мне? Всю жизнь мама рожала отцу сыновей и дочерей, из года в год, а он даже не подумал о том, чтобы остановиться, и последние роды убили её. Он брал её, когда хотел – просто швырял на любую поверхность, не заботясь о том, что мы, дети, можем все видеть и слышать. Мои братья ходили в походы и плаванья, в лес на охоту, совершали набеги, а мне предстояло повторить участь моей матери. Как ты, думаешь, я оказалась на том корабле? Я сбежала, стащив одежду младшего брата – только она была мне впору. Меня взяли на корабль на грязные работы, потому что ни для чего такой хилый «мальчишка» больше не годился. Проверили зубы – и все, чтобы не принес какую заразу. Я надеялась сойти на первой же стоянке, но не успела, – чем больше она говорила, тем быстрее росло мое удивление.

Эта девочка, которая казалась мне хрупкой и беззащитной, оказалась сильнее меня? Или же мы с ней похожи больше, чем я себе представляла? Она не побоялась бежать, и снова оказалась в цепях. Но что же я? Ведь я не сделала совсем ничего ради своей свободы.

– На вас напали?

– Нет, все раскрылось. Один из команды хотел наказать меня и сорвал рубашку. Сначала меня хотели просто вышвырнуть за борт, но потом нашли другую забаву. Не думаю, что выжила бы, если бы не захватчики. Я была рада их появлению, а потом… узнала тебя.

Она говорила спокойно, но глаза её сверкали, куда только подевалась вся беззащитность? Впервые Дэя раскрылась рядом со мной настолько, что я могла чувствовать всю силу её видимой хрупкости. Она пережила не меньше, чем я, но не озлобилась и не замкнулась. Из двух путей она выбрала жизнь, и не только следовала ему, но ещё и меня вела за собой.

До встречи с Дэей у меня была моя ненависть, но рядом с ней появилась надежда. Надежда на то, что моя жизнь не закончится вот так, что я увижу мир за пределами дома Господина и вдохну воздух Свободы. Почувствую себя свободной прежде всего от собственной бессильной злобы.

– Каково это было, ощущать себя?.. – я понизила голос и не договорила, прекрасно понимая, что услышь кто-нибудь такие разговоры и донеси на нас Господину, нас ждет нелегкая и отнюдь не быстрая смерть. Но и заставить себя замолчать не могла.

– Это было похоже на полет птицы, – прошептала она, – миг, когда корабль, наконец, дрогнул, оставляя позади наши земли, и позже – когда целых два дня меня никто не замечал, когда я думала, что все удалось. Я возилась с грязными тряпицами, посудой и водой, дрогла от холода под порывами ветра, продувающего даже накидку, которую мне швырнули, питалась объедками, но была свободна. Я не принадлежала никому, только себе... и миру. Мне кажется, я родилась с этим ощущением, и ты тоже. Я выжила, чтобы узнать тебя.

– Мы узнали друг друга, потому что мы обе рабыни. Спи! – шикнула на неё я, услышав тихий шорох за занавесями. Нас все же кто-то подслушивал.

Дэя обиженно засопела, но не произнесла больше ни слова, а я молилась всем богам только об одном: пусть она меня возненавидит, лишь бы Господин не узнал о том, как я к ней привязалась.

Сон не шел, и когда я все же решилась повернуться лицом к ней, увидела, что Дэя перебирает пальцами пряди моих волос, рассыпавшихся по подушке. Прежде чем я успела опомниться, она уже льнула ко мне, целуя исступленно и отчаянно, как будто следующего мгновения не существовало. Задохнувшись от нахлынувших на меня чувств, на краткий миг я потеряла себя в ответе на её ласки, а, придя в себя, с яростной силой оттолкнула её.

– Не гони меня, Ниайре, пожалуйста, не гони… – растрепавшиеся светлые волосы рассыпались по её плечам, глаза возбужденно сверкали, – какая разница, что ждет нас завтра, если сегодня мы можем принадлежать друг другу?

– Ты не ведаешь, что творишь, – я вцепилась руками в её плечи, подтягивая к себе и шепча в самое её ухо, – мы и так в западне, но завтра окажемся в пламени демонов Тьмы.

– Так что с того! – она тряхнула головой. – Умереть, познав лишь жестокие игры похотливых зверей? Так и не почувствовать, что бывает иначе? Не верю, что ты боишься! Тогда что – не хочешь меня?

Если бы она знала, какое влечение я испытываю к ней, не дала бы мне и мгновения на возражения. Это случилось не сразу, но чем больше умений она перенимала, чем свободнее становилась в своих желаниях, повторяя мои уроки, тем больше внимания привлекала её пробуждающаяся женственность. Близость с Господином отбила мне всякую охоту до ласк с мужчинами. Меня тошнило при одной мысли о том, что я позволю кому-то из этих скотов прикоснуться к себе по своей воле, но Дэя… другое дело. Она вся словно состояла из света и золотистых нитей, сплетенных в подобие женщины. Я никогда не задумалась бы о ней в таком тоне, не сделай она первый шаг.

Мне хотелось обмануться, отчаянно хотелось ласк, не связанных с болью и увечьями – существа, женщины, которая стала мне близка, как самое себя. И отбросив последние сомнения, поддавшись её уговорам, я потянула вниз тонкую завесу одежд, разделявших нас. Я отдавалась ей с такой страстью, которой раньше не ведала, а после исследовала её тело пальцами и языком, рисуя ведомые только мне узоры и повторяя каждый изгиб, каждую ямочку той, что стала моим спасением. Обессиленные, полные приятной истомы и неги мы заснули ближе к рассвету. Это был последний день, когда взошло мое Солнце.

Донесли ему о нас или нет, мне неведомо. Жестокость всегда была отличительной чертой Господина, и превзойти самого себя ему было трудно.

Что может быть интереснее, чем истязать женщину, терзая её тело и душу? Мучить ту, что дорога ей у неё на глазах или вложить в её руки орудие пытки. Впервые за все время я по собственной воле упала на колени перед Господином, умоляя его пощадить её или убить меня. Я понимала, что моя дерзость лишь распалит его желание и надеялась, что стану ему неинтересна, что не увижу мучений Дэи и не стану для неё обузой и наказанием.

Мои мольбы ничего не изменили. Он брал меня на глазах у Дэи – так грубо и жестоко, как никогда, а Дэю – на глазах у меня, после протянул мне плеть, приказав бить в полную силу. Я швырнула её в сторону, и тогда Господин сделал это сам. Меня держали двое прислужников, потому что я вела себя, как одержимая демонами. Выла, царапалась, кусалась и сыпала отборными проклятиями.

Крики Дэи звучали в моих ушах, сливаясь с моими, а когда я видела багровые полосы на белоснежной коже и брызги крови на покрывалах, ощущение было такое, будто это с меня живьем сдирают кожу. После досталось и мне, но боли я практически не почувствовала: ни от раскаленных щипцов, ни от кинжала, ни от скользкой от крови многохвостой плети. Я впала в некое подобие транса, глядя на неподвижное тело Дэи, потерявшей сознание, и не знала, о чем молить богов или демонов: чтобы она выжила или же наоборот. Я не представляла, как буду жить без неё, но не хотела, чтобы ей снова пришлось пережить подобное.

Меня швырнули в подземелье и заковали в цепи. О Дэе я не знала ничего до тех пор, пока одна из прислужниц, приносящая мне раз в день еду и питье, не смилостивилась и не шепнула, что она умерла той же ночью. Я сползла с подстилки, которая относительно спасала от ледяного холода камней, и забилась угол. Со временем я перестала замечать и дрожь, сотрясающую мое тело. Когда меня по приказу Господина вытащили и отправили наверх, я уже была полностью во власти лихорадки. Мне снова грезились высокие коридоры анфилад Древнего Храма, синеглазый и… Дэя.

Она протягивала руку из темноты – обнаженная, окровавленная, прикрытая только длинными волосами, и шептала: «Пожалуйста… не оставляй меня одну …» Я тянулась к ней, но под моими пальцами полыхал огонь, охватывающий хрупкое тело. Тонкие черты лица искажались, превращаясь в страшную маску, которая затем слезала вместе с кожей. Я кричала в бреду, но мир, в который я возвращалась, был ничем не лучше.

К несчастью, я выжила. Лихорадка ненадолго отступила, но болезнь сказалась на мне не самым лучшим образом: я стала бледной, как молоко, волосы потускнели, от некогда соблазнительного тела остались кожа, расчерченная шрамами, да кости. Я не сомневалась, что скоро лишусь зубов – десны уже начинали кровоточить, и превращусь в смрадный ком гниющей плоти, который живьем закопают в общей яме подальше от дома.

Господин, едва взглянув на меня, лишь сплюнул. Он хотел наказать меня за неподчинение, а болезнь и смерть любимой игрушки не входили в его планы. Гортанная ругань ещё долго разносилась по дому. Он приказал насмерть забить камнями прислужницу, которая недосмотрела, выдать двадцать плетей лекарю, а его нерадивого помощника, который допустил, чтобы со мной случилась лихорадка, повесить вниз головой на солнцепеке.

Мне было уже все равно. Мое Солнце померкло и никогда больше не взойдет. Я знала это так же точно, как и то, что скоро умру. Призрак Смерти маячил надо мной, не желая отступать, он ухмылялся мне, и в полубреду я скалилась в ответ. Сейчас мы были похожи даже внешне: костлявые, изломанные фигуры в черных балахонах, скрывающих уродство не только тел, но и нутра. Я не знала, что стало с телом Дэи – рабынь и наложниц не хоронили отдельно, и лишь мысли о ней всякий раз отзывались в моем сердце болью.

Свернувшись клубком, я тихо выла, желая поскорее умереть, но и этого мне было не дано. Лихорадка не возвращалась, но вместо неё пришел кашель, от которого в груди будто полыхал огонь, а потом я чувствовала привкус крови во рту. Кровь, кровь, кровь – в те проклятые дни она была повсюду, будто единственное доказательство того, что я все ещё жива.

Однажды ко мне вошли прислужницы, которые помогли мне подняться и повели к купальням. За нами следовали два охранца. Увидев свое отражение в воде, больше напоминавшее тень демоницы, я дико, безудержно расхохоталась. Смех мой был настолько неестественен и ужасен, что они отшатнулись, сбившись в кучу. Когда им удалось усмирить свой страх, они рассказали, что от меня требуется.