Дневник Мелани Вэйр

Спустя несколько дней Господин ожидал гостей, а я – единственная танцовщица, способная показать истинную страсть. Не успела я послать их ко всем демонам, как одна из них шепнула, что он помнит о моей просьбе и готов даровать скорую смерть, если я сумею поразить господ. Лишенная всякой возможности оборвать свою жизнь – ко мне были приставлены постоянные наблюдатели, отвечающие за меня головой и шкурой – я согласилась. Неведомо, способно ли мое измученное тело будет выдержать такое испытание, но ради избавления я была готова на все.

Каждый день для меня начинался с расслабляющего массажа и ванн, тело натирали маслами, а волосы травами, после же я шла вспоминать, каково это – Жить. Страсть и чувственность изобразить нельзя, нельзя станцевать то, чего в тебе нет от природы. Показать подмену может каждый, но как червивый фрукт, она вызовет лишь отвращение. Должно быть поэтому Господин уповал на меня. Забитые рабыни в своем страхе могли показать гостям лишь плавные, красивые, отточенные движения. Это было все равно что любоваться на кукол в царских одеждах: красота без чувства не вызывает ответа и эмоций. Способны ли показать жизнь те, что дрожат от страха? Научить танцевать можно каждого, но оживить танец способны единицы.

Я все свое время превратила в движение, но понимала, что у меня ничего не получится. Дело было даже не в том, что я едва держалась на ногах: у меня будто открылось второе дыхание. Вечером я падала замертво, но до этого – танцевала, танцевала и танцевала. Некогда чувственные, полные влечения движения, вызывали лишь жалкую усмешку на моих губах. Я понимала, что быстрой смерти мне не видать, и от этого впадала в отчаяние – снова и снова, но все же не сдавалась.

Мне в голову приходили все более странные видения. Я жалела о том, что в своем полузабытьи, в подземелье, не разорвала себе зубами запястья. После того, как меня полумертвую вытащили оттуда, за мной постоянно следили, и я понимала, что Господин все ещё не натешился. Что он собирается делать с наложницей тоньше тростинки, от красоты которой ничего не осталось и кашляющей кровью, я не знала. Разве что бросит диким зверям, на потеху.

В день перед выступлением наряд мне предстояло сделать самой. Мне принесли несколько узорчатых лент и тончайшую, полупрозрачную накидку, украшения. Все кроваво-красного цвета. Одевшись, я глядела на свое отражение в воде и думала о том, что для умирающей выгляжу более чем сносно. Постоянные притирки вернули показной блеск длинным тяжелым волосам, сверкающие от лихорадки глаза выделялись на бледном лице. Отягощенные браслетами кисти казались ещё тоньше, капли рубинов на острых ключицах выглядели, как кровь. Узор лент, подчеркнувших исхудавшую грудь и стекающих по животу и ногам, заканчивался на щиколотках над босыми ступнями. Я напоминала разбитую и склеенную по частям статуэтку, мертвая красота которой тщетна и пуста. 

В моей жизни больше не было цели. Ни моя смерть, ни смерть Господина не вернула бы Дэю и те месяцы, что были у нас с ней. Снова закашлявшись, я судорожно сглотнула, чувствуя вкус крови и поняла, что из этого танца путь мне всего один – в темноту и холод. Ноги меня держали с трудом, приходилось опираться о стены, чтобы идти. Я скоро умру, но как это произойдет? Быстро, как он обещал – если все получится, или в хрипах, боли и агонии, на рваных подстилках? Я проверяла ленты на прочность и знала, что ими вполне можно задушиться. Хватит ли у меня сил сделать это во время представления, и что я буду показывать? От меня ждали чего-то невероятного.

Я покорно следовала за прислужниками узкими полутемными коридорами в благоухающий яркими цветочными ароматами сад, где под открытым небом Господин всегда принимал гостей. Мне вспоминалось, как мы с Дэей вместе часами бродили по нему, беседуя обо всем. Она рассказывала мне о своем мире, я ей – о своем. В её рассказах всегда была надежда, в моих – обреченная ярость.

Россыпи звезд на черном небе казались прекрасными и далекими, и мне хотелось верить, что Дэя где-то среди них, дожидается меня, чтобы никогда больше не расставаться. Я не видела лиц собравшихся: пелена перед глазами, уводящая в зыбкое марево полузабытья, ясно говорила о том, что уходят последние часы моей жизни. Дышать становилось все труднее, грудь будто обжигало огнем. В последние дни я сделала все от меня зависящее, чтобы заслужить смерть, но теперь силы покидали меня. С каждым мгновением, с каждым вздохом я все больше уходила за грань.

Дожидаясь своей очереди под зорким взглядом прислужников, я сидела и смотрела на танцующих рабынь. Наложниц, которыми пользовался, он не позволил бы танцевать перед гостями. Возможно, Господин исполнит свое обещание, но нужна ли мне его подачка? Мысли путались, я терялась в них и теряла себя. Зачем я здесь?

Женщины двигались плавно, единым ярким пятном, подчиняясь заданному ритму, призывно изгибались – отточенные, выверенные движения, принятые нести в себе чувственность, но по сути являющиеся лишь застывшим слепком с неё. Перебирающую струны девушку я не могла признать: она была с головы до ног закутана в одежды – так, что были видны лишь глаза. Поговаривали, что у Господина появилась новая любимая игрушка. Возможно, это была она.

Когда настало моё время, я с трудом поднялась на ноги и при первых звуках музыки замерла. Я словно чувствовала обращенные на себе взгляды, но не двинулась с места до тех пор, пока среди гостей не пронесся ропот, а музыка резко не оборвалась. Рабыня или наложница перестала играть, подчиняясь жесту Господина. Я стояла с закрытыми глазами, но уловила за спиной движение. Перед смертью обостряются все чувства, которые даны человеку от рождения – как последний всплеск жизни. В миг, когда руки прислужников сомкнулись бы на моих плечах, я резким движением ушла в сторону, переходя в безмолвный танец, лишенный слуха и голоса.

Для тех, кто танцевал хотя бы раз в жизни, известно, что музыка – его неотъемлемая часть: она задает тон, ритм, настроение, ведет за собой, бросая в резких рывках или плавно покачивая на волнах уводящей из жизни чувственности. Танец – это жизнь и смерть, слитые воедино, но в моем случае все было иначе. Я отсекла первую, оставив лишь ледяной холод подступающей темноты. Я не могла показать жизнь, и полностью отдалась тому, что рваными рывками сердца сейчас билось во мне. Мир окончательно утратил очертания, тьма была повсюду, и я двигалась в ней – наощупь, подчиняясь внутреннему ритму, пульсации и шороху длинных лент, стекающих с моих запястий кровавыми полосами. В танцевальном трансе я потерялась на гранях затихающих эмоций и тающих с каждым движением сил. Повороты, скольжения, легкое покалывание в кончиках ледяных пальцев, когда я вскинула руки вверх, соединяя запястья перед тем, как плавно опуститься вниз, стекая по невидимой опоре.

Я танцевала свою смерть и смерть Дэи, Смерть в её первозданном проявлении: безжалостную, неудержимую и оттого безумно, отчаянно прекрасную. Пластика умирающего зверя оборвалась короткой паузой. Обнаженной кожей, прогнувшись в спине, я чувствовала ледяной холод плит. Я не знала, почему меня все ещё не волокут по темным коридорам, чтобы забить камнями, или подвергнуть каким-либо ещё пыткам, но точно знала, что не умру на коленях. Мой танец оборвался так же резко, как и начался, когда я собиралась по частям, подобно той самой ожившей разбитой статуэтке, резко и рвано выдергивая тело из столь долгожданного успокоения.

Замерев, я позволила себе вернуться в реальность и внезапно встретилась взглядом с Ним. Синеглазый, которого я до этой ночи видела лишь во снах, был среди гостей. Какие-то мгновения мы смотрели друг на друга, а потом я рухнула на каменные плиты. Я знала, что умираю и думала о жестоких богах, которым понадобилось в мои последние мгновения послать его в качестве насмешки над самой жизнью. А может статься, это мой последний сон, что никто и не просил меня танцевать? Неважно. Я скользнула во мрак, он сомкнулся надо мной непроницаемым пологом.

Не думала, что в чертогах демонов меня ждут такие адские пытки. Тело выгибалось дугой, пронзаемое раскаленными прутами, следом за ними вернулась и лихорадка. Меня будто растягивали, привязав за конечности веревками к четырем лошадям. Мои крики тонули в моих же хрипах, и когда вновь приходила темнота, я просила лишь о том, чтобы она стала вечной. Пробуждение за пробуждением, выход из которого напоминал вечное проклятие. Пожалуй, я его заслужила. От Дэи.

Очередное возвращение было иным. Никакого недомогания, даже самого легкого. Боль в груди утихла, дыхание было спокойным, хрипы ушли. Будоражило разве что чувство голода, от которого хотелось кричать, оглушающее биение нескольких сердец рядом, запахи. Я всегда была чувствительна к ароматам, но в тот миг они обрушились на меня всей своей бесконечностью: человеческие запахи, благовония, тянущиеся откуда-то из-за занавесей, примеси курительных трав.

Открыв глаза, я села на покрывале, сминая его пальцами. Прислужницы смотрели на меня так, будто я сама была демоном. Меня это ничуть не удивило: я не ожидала проснуться в мире живых, и была бы шокирована не меньше, если бы не... сводящий с ума, дикий голод. Никогда в жизни я не была так голодна! По неведомой мне причине биение их сердец, их запахи сводили с ума. Я снова была в своих покоях, вот и рисунки на стенах, оставленные моей рукой…

Но что случилось? Почему меня вернули, ведь последние дни я проводила в общей клетушке с рабынями?

– Нам велено доложить… – одна из них, Йемар, поспешно поднялась, но застыла под моим взглядом.

– Поди сюда.

Сама не ведая, почему, она подчинилась, а я чувствовала, как во мне просыпается нечто непонятное, первозданное и страшное. Я перехватила напряженное запястье женщины, слыша, как отчаянно колотится её сердце. Ритм остальных не сбивал меня, я ловила каждое в отдельности. Запах женщины будоражил, я не понимала, что со мной творится, и только услышав визги остальных девушек, я оторвалась от разорванного горла. Хрипя, Йемар повалилась на кровать рядом со мной, зажимая разорванное горло. От аромата горячей крови перехватило дыхание, голова кружилась, как от дурманящих трав. Я не помнила, как набросилась на неё, и в другое время я была бы поражена, но меня вели инстинкты, а не разум. Двигалась я быстрее любого человека. Прислужницы бросились врассыпную, но мне не хотелось их преследовать.

Ворвавшимся охранцам я свернула шеи. Во мне мало что осталось человеческого, звериное чутье предупреждало об опасности. Я выжидала, подпуская их ближе – воинов Господина, а потом бросалась и рвала горло, разворачивая грудные клетки. Я убивала, чтобы выжить, позабыв о том, как некоторое время назад отчаянно жаждала смерти. Несколько раз меня обжигали жала стрел и лезвия кинжалов, но это лишь распаляло мою ярость и ненадолго замедляло. Вырывая стрелы резкими движениями, раздирая собственную плоть, я снова бросалась вперед, и остановилась только у покоев Господина. Коридоры и залы за моей спиной усеяны телами, а впереди – тот, чьей смерти я жаждала столько лет.

Раньше я готова была на все за одну-единственную возможность, но сейчас, у самой цели, поняла, что это уже неважно. Сила, загадочным образом снизошедшая на меня от самих демонов, не поможет мне воскресить Дэю. Боль от потери сейчас казалась непереносимой, усиленной во сто крат, как если бы мои чувства вместе с силой взлетели под самые небеса.