Шуруба Тира. Последний посетитель

И я дошёл, оставив позади своих. Раненых, мёртвых. Оторвал дверь из петель и пристрелил вражеского командира вместе со всей его семьёй. Задача выполнена.

Я выскочил из дома и рванул к Ильнару. Он лежал там, где упал, и не шевелился. Из-под его лица плыла алая лужа крови. Я подхватил друга на плечо и рванул туда к своим. По нам стреляли душманы, но я шел к своим. Страх потерять друга был сильнее смерти. Но пуля добралась, пробила мне ногу. Лишь одна. Навылет. Было больно, но я всё равно шёл вперёд, глотая пыль, гарь и кровь. Я верил, что Ильнара ещё можно спасти. Осталось совсем чуть-чуть, вот, уже за этими машинами будет поворот, уже в том доме, в подвале. Я почти дошёл, как вторая пуля пробила мне ногу. Чуть ниже, но боль была сильнее в тысячу раз. Я рухнул набок, Ильнар накрыл меня своим телом. За спиной прогремел взрыв. Кровь хлынула из ушей и носа. Я перестал слышать. Остался только омерзительный писк, вытесняющий всё из моей голове.

— Вспомнил меня, Шуруба? — вдруг голос выдернул меня из воспоминаний сорокалетней давности.

Я переключился на гостя и замер. Передо мной сидел Ильнар. Молодой, здоровый, красивый. Мой единственный друг, награжденный "героем" посмертно… Он один знал, кто я и что я. Невыносимая боль и радость взорвались во мне. Хотелось броситься к нему в объятия. Но я взял себя в руки и сказал:

— Тебя уже нет. Так долго нет, что я забыл твоё лицо. — сигарета обожгла мои пальцы. Я невольно дёрнулся и обрушил пепел в кружку с чаем. — Ты зачем пришёл?

Ильнар молчал и сидел неподвижно. Вдруг его лицо стало мягче, круглее, светлее. Карие глаза стали светлыми, заблестели зелёными красками в жёлтом свете лампы. Губы округлились, щёки зарумянились… Передо мной сидела она.

— Варя! — грудь защемило от боли. — Варечка, а ты зачем пришла?

— Тирочка мой, я не могла не прийти. Такой случай, как же упустить? — ласково сказала девушка и глотнула чай. — Мой любимый чай… Малина и мята. Неужели ты до сих пор его пьёшь?

— Пью, Варя. И с каждым глотком тебя вспоминаю. И все, кто приходят ко мне, тоже этот чай пьют. Сами того не зная, тебя поминают.

— Я пришла, чтобы напомнить тебе, что ты хороший человек.

Едва Варя закончила говорит, как новое виде́ние вспыхнуло передо мной, вытесняя всё дальше и дальше убогую реальность.

В глаза ударил очень яркий всепоглощающий белый свет. Пустоту в ушах начал разбавлять дикий писк, который становился сильнее и ужаснее с каждым мгновением. Острая боль зажгла ногу. Я невольно заорал, но не слышал себя среди этого противного гудения. Шея напряглась, зубы стиснулись до боли в челюстях. Я пытался шевелиться, но не мог. Зрение не работало так, как должно́. И внезапно, выступая из света, будто спускаясь ко мне с самого яркого облака, передо мной возникла ОНА. Полностью в белом. Светлые зелёные глаза, очерченные чёрным шёлком длинных ресниц. Совсем ещё дитя, но с таким серьёзным и добрым взглядом…

Боль разом ушла из меня, будто вода в землю. Стало так легко и тепло. Покой и благодать. Я прикрыл глаза и заснул, нежно и трепетно лелея её целительный образ.

Я открыл глаза и сразу попытался пошевелить раненой ногой. Тяжёлое тело плохо слушалось, сильно болела голова, в ушах свистело и звенело, а ногу сильно стягивало, будто кто-то прищепками закусил кожу. Привстал на кровати и с ужасом осознал, что нахожусь в полевом госпитале. Унылая палатка из серо-коричневого брезента, заставленная койками, на которых лежали солдаты: кто-то забинтованный, кто-то без руки, кто-то без ног. У многих стояли капельницы — тонкие, прозрачные трубки тянулись от груди и рук солдат прямо под потолок палатки. От моей правой руки тоже ползла тонкой змейкой прозрачная трубочка, уходя вверх. Банка капельницы была обвязана верёвкой и закреплена где-то высоко. Я пробежался взглядом и увидел, что у пары солдат были обезображенные лица, перекошенные грубыми шрамами и отёками. Мне показалось, что они мертвы.

Тихий, но приятный женский голос пробился сквозь мой звон в ушах:

— Лейтенант Шуруба.

Я повернул голову на источник звука. На входе в палатку, против света, стояла невысокая фигура с достаточно округлыми формами. Женщина. Яркое солнце полностью затемнило её лицо, я лишь видел силуэт. Фигура подошла ко мне, и я замер, едва дыша. Это было ОНА. В её руке был котелок, наполненный ароматным чаем из листьем малины и мяты… Такой головокружительный аромат!

Она низко склонилась ко мне, обхватила руками моё обросшее лицо и горячо поцеловала…

Меня выдернуло от ее мягких теплых губ. Я сижу за старым столом. Я снова старый и больной.

— Помнишь, как мы с тобой были счастливы? Шуруба, помнишь ведь? — спросила Варя, отпив чай.

— Помню, Варя. Ни на миг не забываю. — ответил я и потянул руку через стол, чтобы схватить её.

Но Варя одёрнула руку и сказала, очень строго посмотрев на меня.

— А я никогда не забуду ту ночь. Помнишь?

Темнота поползла перед глазами. Я снова очнулся в полевом госпитале. Странное ощущение пробудило меня. Открыл глаза, но не спешил подниматься. Что-то во мне колотилось, нарастала тревога. Это было какое-то странное ощущение. И боковым зрением увидел его.

По госпиталю ходил невысокий тощий мальчишка, осторожно и бесшумно переступая ногами по половым доскам. Он быстро метался от койки к койке и делал одно точное движение рукой. Я не понимал, что происходит, но пацан подошел ближе. И я все понял. В его руке был нож или кинжал, что-то острое, металлическое. Мальчишка подходил к спящему, обессиленному раненому солдату и вскрывал горло. Резал мужиков, как свиней.

Я следующий. Я последний. Мальчишка подошёл ко мне. Так близко, что я разглядел его умиротворенное лицо. Он гордился и упивался содеянным. Такой зелёный, еще совсем ребёнок! Лет десять-двенадцать. Чёрные глаза блеснули в тусклом свете одинокой лампы, а на лице проступила лютая ненависть. Пацан занёс надо мной нож. Я рывком схватил его за бок и кулаком ударил в челюсть. Затем я встал, не чувствуя боли, выхватил нож из его руки и провел им по его шее. Я вскрыл его горло. Ярко-красная горячая кровь фонтаном хлынула из глубокого пореза. Мальчишка смотрел на меня до последнего вздоха, пока не закатил глаза. А я стоял и ждал, когда он окончательно сдохнет. Кровь пульсирующими струйками вырывалась из его гусиной шеи, с каждым разом фонтан становился всё слабее и слабее… Мальчишка рухнул на пол.

У меня закружилась голова. Я почувствовал боль, упал на колени и пополз из палатки, надеясь успеть к своим.

Но было поздно. Осталась лишь звенящая тишина.

Я рванул к одной жилой палатке, пузом скребя землю — все мертвы. Рванул к другой — никого. Наших всех перерезали.

Ледяной ужас пронзил меня. Осталась только крошечная палатка медсестёр… Я подполз туда и остолбенел. Убили девчонок. Самым зверским образом. Я растерянно смотрел на пятна крови, медленно пропитывающие доски пола. Будто красные маки среди полевых цветов.

И я тут я заметил Варю… Она лежала на нарах, обнажённая, вся исполосованная вдоль и поперёк… На ярко-белой коже, такой чистой и светлой, как первый снег, расползались черно-красные полосы и пятна. А трое мужиков с чёрными бородами стояли посреди палатки и что-то говорили на своём. Они будто обсуждали утренние новости, улыбались. Я схватил кочергу, лежавшую около буржуйки, вскочил на ноги и точными ударами по голове положил двоих. Третий замер, вжался в брезент и вылупился на меня.

— Я никого не трогал. — сказал он спокойно, смотря мне прямо в глаза.

Я занёс кочергу и всадил загнутый конец ему в лицо. Он захрипел, упал набок и начал содрогаться. Сквозь непонятные слова я разобрал:

— Гнить тебе до смерти! Будь ты проклят!

Я болезненно вырвался из тех ужасных воспоминаний. Меня трясло, от боли и обиды выступили слёзы. Проморгался.

— А меня помнишь, Шуруба?

За моим столом сидел средних лет мужчина в белом халате.

— Вот тебя я помню. Иван Иваныч. — сказал я и вытер руками слезы. Одна слезинка попала на губу и зажгла язву. Из раны снова пошла кровь.

— Помрёшь ты от этого проклятья, дурак.

— Не надо было меня комиссовать. Зачем меня домой отправил? Там бы я быстрее сдох.

Я зажёг новую сигарету и сделал очень длинную затяжку.

— И эта отрава тебя к могиле приближает. Язва-то твоя и из-за этого тоже. — сделал замечание доктор и сам достал из нагрудного кармана белого халата сигарету. Он задымил вместе со мной.

— А ты зачем? Тебе я что сделал? — уставши спросил я, затянувшись второй раз.

— Да вот, напомнить пришёл.

Я начал было сопротивляться, но в мой мозг врезалось всё ярче и ярче противное больничное освещение. Очередь в процедурный. Старая толстая медсестра делает болючий укол в задницу. Очередь за таблетками. Очередь за едой. Очередь к врачу. Захожу.

— Здравствуйте. Пациент Шуруба.

— Здравствуй. Я Иван Иванович, доктор. Расскажи, что там произошло. — спросил мужчина средних лет, внимательно изучая меня взглядом.

Я присел на кушетку и подробно рассказал всё, что знаю и помню. Мне ещё в приёмном отделении хорошо объяснили, что делают с теми, кто врет и отмалчивается: ставят “укол правды” и получают любую информацию.

— Хорошо, хорошо. А теперь раздевайся. Осмотрю тебя.

— Обязательно? — зачем-то спросил я, стягивая с себя нателку.

— Обязательно. — огрызнулся врач и подошёл ко мне.

Вдруг у меня перед глазами понеслись картинки неизвестной мне жизни: мужчина обнимает жену, дети, похороны, любовница, другие дети, деньги, откупы, ложь, уважение… И затем вторая картинка, чёткая, твёрдая: в кабинет заходит парень с черными усами и вонзает нож в сердце Ивану Ивановичу.

И тут я всё понял.

Врач прикоснулся ко мне ледяным фонендоскопом. Я отскочил от него и неожиданно для себя выпалил:

— Если вы продолжите, то вас усатый зарежет.

— Что? — врач замер с фонендоскопом в одном ухе. Затем схватил меня за плечо и придавил предплечьем на горло: Кто тебя послал?!

— Никто. Я увидел… — растерянно сказал я и сполз по стене. Голова закружилась, заныли ноги, стало очень плохо.

Врач присел ко мне и шёпотом сказала:

— Что ещё ты видел?

— Любовница, кучерявая, светленькая. Гроб видел, похороны чьи-то. И ещё жена с детьми, черноволосые всё. Два мальчика. — ответил я, кое-как вычленяя мысли из головной боли и борясь с тошнотой.

— Что ещё?

— Надо уезжать. Срочно. Подальше.

— Куда?

Я напряг голову и чётко увидел город рядом со своей родной Красной деревней… Но никак не мог вспомнить название. После контузии плохо у меня было с названиями…

— В город, который на берегу огромного круглого озера. Где деревня Красная. Туда надо, там только будет тихо. Жену любить надо, и все несчастья прекратятся.

— А если не уеду, когда он придёт, усатый? — ещё тише спросил врач.

Я напрягся и снова увидел картинку, как заходит тощий усатый парень… На столе стоит календарь. Я всмотрелся…

— Послезавтра.

— Понял. И про город понял, у нас там тёща живёт. Жила. Жена просила туда переехать. Вот, только с похорон вернулись оттуда…