Ведьма и чужак

— Ты ведьма?

— Да, из Хвойных. Не переживай из-за пакта. Я не расскажу, что помогла. И я помогла не потому, что ты Номи, я даже и не увидела сначала, кого они бьют.

Юноша взял коробочку с мазью и покрутил в руках.

— Мазь не ты делала?

— С чего это?! Ну и грубиян, вот так и помогай каким-то там Номи.

Лиззи развернулась и зашагала в сторону дома.

— Стой, стой, прости. Ты так-то тоже грубиянка, но я не об этом, и про мазь не обижайся, удивился, вот и спросил.

— Я? Грубиянка? Почему?

— Не «какой-то там Номи», у меня есть имя — Рами. А твое?

— Лиззи. Лиззи Майер.

— Майер? Как у той, что ваша следующая старшая?

— Именно. Следующая старшая — это моя сестра.

— Так, может, это она мазь делала?

— Вот заладил. Что не так с мазью? Ты ее даже не открыл!

Мимо спешно пробежала девушка, опасливо озираясь на Лиззи.

— Пойдем, провожу тебя до выхода из деревни.

Они медленно зашагали в сторону окраинных улиц.

— Что не так с мазью? — повторила вопрос Лиззи, когда последние редкие прохожие исчезли.

— Она слишком сильная.

— Не понимаю.

— Я про то, что ты на ведьму не похожа.

— Что? Вообще тебя не понимаю. Как это?

— Ну та твоя сестра и эта ваша, которая старшая сейчас. Они приходили, и их Унру прям почуять можно, у сестры вообще, словно пламя вокруг нее или вихрь, и от банки тоже чуется, сильная, очень сильная. Хотя с вещами такое сложно же сделать. Унра — она только у живых. У вещей обычно ее совсем нет. И у тебя. Как у обычных людей, нет ее совсем. Вот и на ведьму не похожа. Как ты это сделала?

Лиззи не стала отвечать, а просто зашагала чуть быстрее. Она прекрасно поняла, что имел в виду Рами с этим его вопросом, но ответов у нее не было. Она с детства знала, что, в отличие от сестры, ее магические силы ничтожны: не то чтобы их вовсе не было, но ни одно из сложных заклинаний ей ни разу не поддалось, как бы сильно она ни старалась. Зато мази, снадобья и заговоренные лимонады у нее иногда выходили даже сильнее, чем у тетушки. Мари же цеплялась к ней: считала, что если бы у Лиззи совсем не было ведьминого дара, то и мази не должны бы получаться. А раз так, значит, она просто недостаточно старается и не практикуется в заклинаниях. Лиззи вспомнила про Мари и ее претензии, и у нее задергалась бровь, она еще ускорила шаг. Так молча они дошли до окраинной улицы, за которой начинался лес. Лиззи остановилась.

— Ты ее украл?

— Кого? Мазь? Сама же дала.

— Да нет же. Книгу. Они сказали, что видели, как ты ее украл. Если да, отдавай. Я верну.

— Интересная ты, Лиззи Майер! — просиял и расхохотался Рами. — Зачем мне ее красть?

— А зачем тебе она?

— Зачем людям книги? Читать, — в карих глазах сверкнул задорный огонек. — Или, как и те невежды, думаешь, что такие, как я, недостойны чтения?

— Прости. Не хотела тебя обидеть. Просто нужно было убедиться. Завтра костер у одного из их отцов, и там меня точно спросят.

— Точно! Костер, на котором ведьма загадает желание. Я удивился. Ведьмы же не загадывают желания, а Номи не читают книги.

Лиззи не могла понять, шутит он или нет, но решила отвечать серьезно:

— Не загадывают. Я соврала. Не придумала ничего лучше, чем этим пригрозить, чтобы остановились. Мне пора.

Ведьма пошла в обратную сторону, не дождавшись ответа, но вдруг обернулась. Рами так и стоял, не двинувшись с места.

— Если ты знаком с нашей старшей и моей сестрой, значит, ты из семьи Бо Айсы?

— Знаешь, как зовут нашу Бо, но не знаешь, что мы тоже читаем книги?

— Я серьезно спрашиваю.

— Ладно, я понял, серьезная Лиззи Майер. И да, и нет.

— Я тебя опять не понимаю, — выдохнула Лиззи. — Так да или нет?

— Я родом из северных кланов. Моя Бо — это Бо Рийса, она сестра Бо Айсы. Точнее, она была моей Бо, а потом отдала седую корону своей дочери, моей матери. А мать отдала меня Бо Айсе. Как у вас это называется?

Лиззи призадумалась на минуту.

— Двоюродная бабушка?

— Тебе лучше знать, серьезная Лиззи Майер. Пусть так. А почему ты спрашиваешь?

— Я… я подумала, что, если ты из семьи Бо, разве не значит, что ваши придут мстить? Нам ждать нашествия собак и волков?

— Не придут. Не переживай. За таких, как я, не мстят.

— Хорошо. Тогда на этом все.

Лиззи шагала по сугробам окраинных улиц и не могла отделаться от мысли, что как-то не очень вежливо попрощалась. Но когда обернулась, Рами уже нигде не было видно. И всю дорогу до дома в голове вертелось его «за таких, как я, не мстят».

«Вот же дурочка! Нужно было расспросить или лучше вообще не стоило ничего спрашивать, зачем сейчас-то голову себе забивать», — поворчала на себя уставшая ведьма, с трудом отворяя засыпанную снегом калитку.

Их с Мари и отцом дом находился на самом краю деревни, на отшибе, недалеко от того выхода в лес, куда Лиззи проводила Рами из Оборотных. Свет в доме горел, но, судя по тому, как легонько тряслись сосны за домом, Мари решила устроить себе ночную тренировку. «Вот же неугомонная», — подумала Лиззи. Собрав раскиданные по дому вещи и приготовив поздний ужин, переоделась в домашнюю сорочку и наконец уселась за стол.

Она чувствовала, что очень проголодалась, но еда словно не лезла в горло. Ковыряя вилкой остывающее рагу, ведьма, не хотевшая быть ведьмой, прокручивала в голове фразы и ситуации, в которых можно было бы сообщить Люсильде Тарльтон о том, что она уйдёт из шабаша. Но как только она придумала что-то более-менее складное, задняя дверь в доме хлопнула, и на кухню зашла Мари.

— Рагу?

— Оно, ты ела? — спросила Лиззи, не отрывая глаз от тарелки.

— Еще нет, хотела кое-что попробовать и вышла сразу в лес. Сколько у тебя сегодня?

— Все шесть сумела. А ты?

— Восемь своих и два взяла, которые Люсильда не успевала.

— Завтра канун, мы все успеваем? Люсильда вернулась от Номи?

— А мне откуда знать, вернулась, наверное. Успеем. Не так много на завтра осталось.

Мари села за стол и с аппетитом принялась за рагу, а Лиззи так и ковырялась в тарелке. Она думала о том, как сказать тетушке и стоит ли сообщать в канун или, может, потерпеть до летних праздников. Но самое ужасное, что, помимо Люсильды, нужно будет рассказать еще и Мари. Лиззи подняла глаза на сестру, которая давно уже смотрела на нее.

— Выкладывай уже, что случилось. Что-то плохо прошло? Я прикрою перед Люсильдой или переделаю, если надо.

— И почему ты думаешь, что я что-то испортила?

— Вид у тебя слишком кислый, а кроме костров, разве чем-то еще занималась?

— А если занималась?!

— И чем же? Заклинания тренировала? Никогда не поверю.

— Ты серьезно? Неужели нет ни одной идеи? А если я познакомилась с кем-то или куда-то сходила, что-то прочитала или что, вся жизнь должна сводиться к делам шабаша?

— И что же из этого?

— Ничего.

— Лиззи, серьезно, в чем дело? Еще гадать сидеть, расскажи уже, да и все.

— Просто устала.

— Все устают, это причина? Ты же понимаешь, что у тебя обязанностей меньше, чем даже у самых младших в шабаше! Устала она. Мы с Люсильдой и так делим твои костры между собой, после того как поделили на всех. Все трудятся, многие еще другие наши дела успевают делать, а она устала. В чем дело?

Лиззи так раздражал этот ее тон. А самое ужасное, что спорить с ней было бесполезно, в голове Мари — Мари всегда права, и, что ей ни скажи, она переиначит.

— Я уже тебе сказала.

— Ох, боги, за что мне такое! Давай, завтра я могу два, может, даже три костра у тебя забрать. Только не сиди с таким лицом.

— Нет, Мари. Ты не поняла меня.

Лиззи на секунду замялась от того, насколько серьезным и холодным получился ее голос. Но остановиться уже не смогла:

— Я устала не потому, что сегодня было много костров. Я устала потому, что они были. Устала от того, что вы с Люсильдой изводите меня с заклинаниями, которые у меня не получаются и не получатся никогда, устала от дел шабаша и от самого шабаша. Устала от того, какими глазами на меня смотрят люди, которые меня даже не знают. Мари, я больше не хочу быть в шабаше. Даже не так, я вообще больше не хочу быть ведьмой.

Мари смотрела не нее, кажется, даже не моргая, застыла с вилкой, с которой в тарелку плюхнулся кусочек еды.

— Как это? Что значит не хочешь быть ведьмой? Ты ей родилась!

— И вы с тетушкой постоянно мне об этом напоминаете. Но, в отличие от тебя, я не родилась «самой талантливой ведьмой за много-много лет».

— И что это меняет? Разве это повод перестать быть ведьмой? Даже если что-то не получается, мы же тоже бываем разные, твои мази, например, чудеса творят, и лимонады, надо просто постараться, и дар придет. У мамы же тоже поначалу так было.

— Не смей приплетать сюда маму. Ты вообще меня не слышишь, даже не пытаешься.

— Все, что я слышу, — это отговорки, лень и слабохарактерность. Люсильда говорит, ты очень похожа на маму в детстве. Она же стала старшей в шабаше. Просто очень сильно этого хотела и много старалась.

— Знаешь, Мари, если бы она не была старшей или вообще не была бы ведьмой, может, она была бы еще жива.

Лиззи сразу пожалела об этих словах. Она перегнула. Но сожалеть было уже поздно. Нужно было бежать. Тарелки взлетели со стола и закружились смерчем, разбиваясь о стены. К торнадо, возникшему в центре комнаты, начали присоединяться стулья, одежда и мелкие вещи, обильно разбросанные по комнате. Лиззи полоснуло осколком тарелки по щеке и плечу. Она отмахнулась защитными чарами и, если бы у нее было время, удивилась и порадовалась бы, что чары сработали. Она кинулась к двери, успела схватить ботинки, еще не попавшие в вещевой смерч, и, натянув их уже на ходу во дворе, что есть мочи побежала. Просто вперед. В лес.

Это была не первая их с Мари ссора. Но такой силы вихрь Лиззи увидела впервые. И впервые испугалась: она ни разу не видела в глазах сестры такую ярость. Она бежала и бежала, обливаясь слезами от обиды, страха, усталости, от всего этого бесполезного праздника, двуличных людей, от неоправданных надежд, не имеющих к ней отношения, от той, кем она родилась, но не хотела быть. Она бежала так быстро, как только могла, не чувствуя холода, не замечая веток, хлещущих по щекам, спотыкаясь, падая в снег, вставала, путаясь в уставших ногах, пока вдруг не остановилась. Она закричала так громко, как только могла. С веток взлетели разбуженные птицы. Лиззи оглянулась. Мари за ней не гналась. Она осмотрелась и не узнала местность, не поняла, насколько далеко забежала в лес. Тяжело дыша на морозе, в одних ботинках и легком домашнем платье, она заговорила шепотом, словно молитву:

— Мамочка, ты же слышишь меня с той стороны? Я запуталась. Если я и правда не бесполезная, если у меня получится сделать хоть одно серьезное заклинание, я никогда больше не заикнусь о том, что хочу уйти из шабаша.

На этих словах Лиззи Майер развела руки и, как учила тетушка, выставив левую вперед с поднятым указательным пальцем и со средним и большим, сцепленными в кольцо, прошептала самое сильное из огненных заклинаний, которое ей было известно: «Саиисс ассуу». Она увидела крошечное пламя и почувствовала, как летит, отброшенная рикошетом. Удар. Боль. Темнота.