Кащей

- И тогда я могу быть свободен? И смогу вернуться домой? - с внезапной иррациональной надеждой спросил я.

- Нет. Эти цепи сгниют через сотни, может тысячу лет. Ты будешь охранять Врата, пока тебя не сменит другой Кащей.

- Но если цепи сгниют, я же смогу уйти?! - заорал я. - Пусть через тысячу лет, но я же буду свободен?

- Нет. Это невозможно. Ты будешь охранять Врата. Всегда. - Мои эмоции не произвели на Кащея никакого впечатления.

- Но я же могу забить хрен на охрану! Пусть лезут всякие Твари, мне то что? - завыл я, размазывая по лицу слёзы и сопли, - Я не буду ничего охранять!

- Нет. Это невозможно. Ты не принадлежишь себе. Ты будешь охранять Врата. Тысячи лет.

После этих слов я буквально забился в истерике:

- Какие тысячи лет? Какие твари?! Какие, мать твою, врата?! Грёбаный старый психопат, мне домой надо, и на работу, и у сына соревнования через неделю!! Сука, гнида, мразь...

Кащей равнодушно и неподвижно, как истукан, сидел рядом и глядел в пустоту. Когда у меня прошел припадок бешенства и следом наступила прострация, Кащей вновь заговорил:

- Я нашёл в твоём языке интересное слово - “непись”. Так вот, считай, что ты - непись. И ты будешь охранять Врата. Это неизбежно.

Я не сразу понял заторможенным мозгом, что он имеет в виду. Потом с трудом вспомнил, что непись - он же НПС, он же неигровой персонаж компьютерной игры. НПС управляются искусственным интеллектом игры, причём разработчики программируют каждого НПС на определённую модель поведения и действий, чтобы улучшить сюжетную линию игры. Да уж, интересное сравнение...

Я схватился за голову, осознав сказанное стариком. В то, что он говорит или пытается говорить правду, я почему-то нисколько не сомневался.

- Лучше сдохнуть.

- Почему? - кажется, старик удивился.

- Потому что быть неписью - хуже, чем быть рабом. У раба есть хотя бы свобода мыслить, и даже иногда выбирать. А непись - всего лишь программа, - я развёл руками, не зная, как объяснить Кащею разницу в двух словах. Но он понял.

- Нет. Все существа во всех мирах - это по большому счёту неписи. И люди в твоём мире - те же неписи. Просто ты будешь знать, что ты непись, а они этого не знают. Точнее, не хотят знать. Они слабее и глупее Кащея, и они очень мало живут. У тебя будет чёткая и понятная картина мира, ясная задача, а они даже не знают, зачем они есть. Они просто используются. Они выполняют предназначение в каком-то эпизоде и умирают, не имея возможности изменить предопределённое. Вот и всё различие, - он помолчал, потом продолжил: - Если ты выполнишь задачу, то тебе дадут свободу. Но если ты не удержишь Врата, в твой мир придут Твари из Бездны. И мир падёт. Ты здесь - его толстый палец с крупным коричневым ногтем показал в пол пещеры, - будешь драться. Вот этим, - он выудил из вороха шкур огромный железный меч, выглядевший очень древним, но грозным и готовым к бою, - И ты должен будешь победить.

- Я же его даже не подниму! - запротестовал я, тихо роняя слёзы.

- Поднимешь. И будешь драться! - отрезал Кащей.

- Ну почему я?! Я не умею!

- Сюда случайные люди не приходят. Это невозможно. Значит, сумеешь, - равнодушно парировал старик.

- Это что же за игра то такая? - не сдавался я, но Кащею разговор явно наскучил. Точнее, он всё сказал, что хотел, и больше не видел в нем смысла. Стремительно поднявшись, он ухватил меня за ногу и поволок к двери. Я задрыгался и заорал, обламывая ногти о каменный пол, пытаясь сопротивляться. Бесполезно.

Потом начался истинный кошмар. Перехватив меня за предплечье и не обращая внимание на мои вялые попытки вырваться, Кащей всунул мою руку в кольцо на конце кандалов. Пальцы при этом поломались, и стали торчать под причудливыми углами в разные стороны. Моё запястье было слишком тонким для такого диаметра, поэтому Кащей своей лапой просто стукнул по кольцу наотмашь, и оно согнулось в плоский овал, попутно раздробив мне кости. Потом повторил ту же процедуру с другой рукой. А чтобы я сильно не орал, он не дрогнувшей рукой сломал мне челюсть. Рот наполнился кровью, зубы уперлись куда-то в нёбо, рот перестал закрываться. Кровь попала в горло, я захрипел и закашлял. Сознание померкло, я обмочился от ужаса и боли. Кащей вздернул меня на дверь и зацепил звеньями цепи за крючья так, чтобы я оказался распят прямо посредине дверного полотна. Потом всунул мои ноги в скобы внизу, и тоже забил их ударами кулака, нисколько не заботясь о сохранности моих костей.

Сквозь кровавую пелену перед глазами я увидел, как старик сбросил с себя шкуры, оставшись лишь в низкой набедренной повязке. Тело его было словно свито из тугих канатов, кожа отливала бронзой. В руке появился огромный нож. Потом он всё с тем же равнодушным каменным лицом распорол себе живот снизу, от лобка до пупа, сунул в брюшную полость руку и вытащил оттуда сияющий нежным перламутрово-белым светом шар величиной с небольшое яблоко. С непонятным выражением жёлтых глаз посмотрел на эту жемчужину, вздохнул и полоснул ножом по животу уже мне. Я захрипел, забился, чувствуя, как рвутся мышцы в поломанных руках, как острые осколки костей скребутся друг об друга и о железные наручники. Из раны полезли сизые кишки, пах залило горячей кровью. Рука Кащея грубо залезла в мой живот и засунула эту жемчужину внутрь.

Через бесконечное время в низу живота словно полыхнула сверхновая. Но не болью, а светом. В разные стороны словно пошла живительная волна, заполняя странным невидимым светом каждую клеточку организма. Затянулась рана на животе. Треснула и встала на место сломанная недавно челюсть. Прошлась прохладой и свежестью по израненным волчьими челюстями бедрам. Я словно получил заряд энергии. Но длилось это не долго. Снова как будто включилась приглушенная запредельной болью чувствительность, и сжимаемые железными кольцами запястья и голени взорвались огнём. Кости трещали, раз за разом пытаясь встать на нужное место, но безжалостное железо снова их ломало и гнуло. Разорванные мышцы и сухожилия срастались, ещё туже растягивая меня на этом импровизированном распятии и снова рвались. Белая перламутровая энергия пыталась пробиться через оковы, а холодное железо не давало ей течь свободно, и не позволяла мне излечиться. Я снова задохнулся от накатившей боли и заорал во всю мощь непрокуренных, очистившихся от никотина легких.

А старик тем временем опёрся рукой о стену и с интересом наблюдал за мной. Потом удовлетворённо ухмыльнулся и сказал:

- Я пообедаю напоследок. Если ты не против. И давай потише. Ты теперь всё же бессмертный.

И с этими словами Кащей схватил меня за правую ляжку своими стальными пальцами, и срезал большой, до самой бедренной кости, кусок мяса. Я снова заорал, и протестующе замотал головой, брызгая каплями пота с мокрого лица и волос. И снова сквозь боль в конечностях почувствовал, как остановилась в ране кровь, как появляется и нарастает тонкая плёнка кожи, как на обнаженную бедренную кость наползает новая плоть. Я был бы рад погрузиться в спасительное забытье, но перламутровый свет внутри меня не давал мне это сделать. Я бился затылком в железные полосы Врат, но кожа и череп быстро зарастали, не давая мне убить себя. Желая истечь кровью и умереть, я откусил себе язык, но в считанные секунды у меня вырос новый.

А Кащей равнодушно смотрел, потом отвернулся и неровной, совершенно стариковской походкой доковылял до своего каменного ложа, плюхнулся на него и вцепился зубами в кровоточащий кусок моего тела. Даже зажмурился и заурчал от удовольствия.

А я корчился в цепях, матерился и умолял Кащея отпустить меня. Грозил ему карами, рыдал и хрипел от изматывающей огненной боли. А Кащей не спеша жевал мясо, улыбался своим мыслям и... умирал. Его кожа посерела и покрылась пятнами, мощные мышцы одрябли и повисли, словно из него выпустили воздух. Глаза из ярких и желтых стали бесцветными и подернулись мутной пленкой. Из открытой раны на животе полезли кишки. Через короткое, но бесконечно долгое время боли я увидел, как на каменном ложе среди шкур лежит тёмно-серая мумия с отвисшей челюстью, выпавшим иссохшим языком и выпирающими рёбрами. Осознание неотвратимости и безнадёги снова нахлынуло с ужасающей силой. Теперь Кащей - это я. Теперь я - Кащей.

Ослепленный и изнурённый нескончаемыми, невыносимыми муками разум неуклонно погружался в бездну безумия и ярости. А когда в пещеру вошли волки и стали отрывать от меня куски плоти, я в отчаянной звериной тоске завыл на одной хриплой тягучей ноте, глядя в затухающие угли очага посреди холодной пещеры...