Дьявол в «Доме кукол»

Я кричу: «На холм. Тащите свои задницы в Брешь Еноха».

Я хватаю Гериона. Он учёный, напуганный и бесполезный в бою. Сую ему в руку подол своего пальто.

— Держись за него. Опусти голову и не останавливайся. Если упадёшь, я не вернусь за тобой.

Я описываю большой круг вокруг рощи, держась подальше от грузовиков и ближнего боя. Любой, загнанный туда, умрёт. По крайней мере, на открытой местности есть куда бежать. Я выкручиваю рукоять нааца, пока он не становится похожим на удлинённый палаш, и начинаю пробивать себе путь сквозь буран падали. Плохо то, что их очень много. Хорошо, что они тупые, и те, кого я не убиваю, забывают про меня, едва я прохожу мимо, и нацеливаются на обречённых долбоёбов, играющих в грузовиках в Последний бой в Аламо[14].

К нам присоединяются группы солдат по мере того, как мы прокладываем себе путь к вершине холма. Теперь, когда у них закончились боеприпасы, они используют винтовки в качестве дубинок и достигают гораздо большего прогресса, чем раньше. На полпути к вершине холма я оглядываюсь на поляну и не вижу грузовиков. Они полностью скрыты падалью.

До вершины холма долгий путь. Брешь Еноха представляет собой нечто среднее между готическим особняком и старым кавалерийским фортом. Вид особняка ввёл меня в заблуждение, заставив подумать, что это маленькое местечко, но выяснилось, что это скорее форт, что означает большой и намного дальше, чем я полагал. Каждый преодолённый метр стоит нам солдат. Я чувствую, что Герион всё ещё держится за моё пальто.

По прошествии того, что показалось целым часом, мы наконец у больших двойных входных дверей Бреши. Не знаю, сколько ублюдочной падали мы убили по пути наверх, но этого недостаточно. Примерно в минуте от нас вниз по склону шаркающая толпа. Мне не хочется без необходимости вышибать дверь. Не знаю, есть ли там что внутри, чтобы забаррикадироваться, когда мы войдём. Но окна за металлическими решётками закрыты наглухо. За углом я обнаруживаю пожарную лестницу, ведущую наверх к одинарной двери тремя этажами выше. Я вытягиваю наац в виде серпа, цепляю изогнутой частью лезвия за лестницу и тяну. Та опускается с дождём грязи и ржавчины. Понятия не имею, выдержит ли она наш вес, и не так много времени для инспекции Управления по охране труда. Я толкаю Гериона на лестницу и лезу вслед за ним.

Дверь наверху прочная. Требуется три изрядных пинка, чтобы заставить её открыться. Хватает времени, чтобы первая падаль догнала нас. Я пихаю спутника внутрь и втягиваю за собой пару солдат.

Внутри безжизненная темнота. Я ничего не вижу. Нас догоняет последняя мина-ловушка Еноха. Почему Герион не знал о деревьях? Всё это подстава? Если да, то делает ли это его террористом-смертником или просто ещё одним втянутым в покушение на меня лузером? Я многим причиню боль и задам много вопросов, если мы выберемся отсюда живыми.

Один из солдат надламывает горсть светящихся палочек. Я хватаю пару и прокладываю путь вглубь Бреши. Всё больше солдат вваливаются внутрь, но падаль уже всего в нескольких секундах позади нас.

Я ни за что не побегу наверх и не окажусь в западне на крыше. Я начинаю спускаться по широкой парадной лестнице, направляясь к входной двери. Если повезёт, мы сможем дождаться, пока большая часть падали влезет наверх, и обойти их с фланга, выйдя через главный вход и спустившись по другому склону холма в город предателей Люцифера. Единственное слабое звено в этом плане — если появятся какие-нибудь из уродливых чудищ Еноха, но я не видел и не слышал ни звука от них, и уж точно не пахнет так, будто здесь долгое время кто-то обитает.

Мы никогда не доберёмся до входной двери. На главном этаже мы обнаруживаем серию коридоров. Они изгибаются и замыкаются в себе, и не требуется много времени, чтобы потерять представление о том, в какой стороне входная дверь. Я останавливаюсь, чтобы сориентироваться. Герион позади меня. Он бледен, держится за бок, словно вот-вот выхаркает лёгкие. За нами уже не более шести солдат. Мы на перекрёстке. Все четыре коридора выглядят совершенно одинаково, и тут меня осеняет. Мы не в обычных коридорах. Главный этаж Бреши Еноха представляет собой лабиринт.

— Почему мы остановились? — спрашивает Герион.

— Заблудились. Я пытаюсь понять, смогу ли я вернуть нас туда, откуда мы начали.

— Это хорошая идея?

Крики позади нас подкрепляют его мысль.

— Помню, кто-то однажды сказал мне, что в лабиринте главный фокус заключается в том, чтобы всё время поворачивать налево, и в конечном итоге ты выберешься.

— Это правда? — спрашивает Герион.

— Не знаю. Никогда не пробовал. А может это способ попасть в центр, а не наружу.

Герион оседает. Обхватывает голову руками. Ни у кого из солдат больше нет оружия. Они изодраны, искусаны и окровавлены, и все глядят на меня, как потерявшиеся в зоопарке дети. Я говорю первое, что приходит на ум.

— Попробуйте открыть двери. Может, там есть окно или место, где можно спрятаться и найти выход.

Это заставляет их двигаться. Мы направляемся в разные стороны по всем четырём коридорам от перекрёстка, дёргая и пиная дверные ручки. Они все заперты, но больше ничего не остаётся делать. Мы продолжаем пробовать одну дверь за другой. Наконец, одна открывается.

— Сюда, — кричу я. — Я нашёл.

Я толкаю дверь, высоко держа над головой светящуюся палочку. Комната пуста. На дальней стене зарешёченное окно. Я направляюсь к нему. Сделав три шага, я слышу треск, и подо мной проваливается пол. Последнее, что я вижу, пока падаю — потрясённое, испуганное, глупое лицо Гериона.

Меня будит Мартин Денни[15]. Это «Тихая деревня», сплошные птичьи крики и тропические аккорды фортепиано. Кто-то поднимает меня с пола и усаживает на барный стул. Первое, что я ясно вижу — это бармен Карлос. Затем пластиковую гавайскую танцовщицу. Пальмы. Я в «Бамбуковом доме кукол».

— Может, тебе хватит на сегодня? — спрашивает Карлос и поворачивается к кому-то справа от меня.

— Как думаешь? Слишком много или в самый раз, чтобы воспользоваться? — раздаётся женский голос.

Я поворачиваюсь. Прямо рядом со мной Кэнди. Она целует меня. У меня болит и кружится голова, как на карусели в Диснейленде.

Кэнди притворно хмурится.

— Ах-ох. Похоже, слишком много. Наверное, нам нужно доставить тебя домой.

— Домой? — всё, что я могу выдавить.

Подходит Видок. Кладёт руку мне на плечо.

— Помнишь дом. Прекрасный «Шато Мармон». Он всего в нескольких шагах. Идём. Мы заберём тебя от всего этого лю мердье[16]. Тебе больше никогда не придётся его видеть.

— Больше никогда.

Они поднимают меня на ноги. Кэнди, Видок, Аллегра и Касабян. У Касабяна есть руки и ноги. Целое тело. Он машет пальцем у меня перед носом.

— Ты никогда не знал, когда хватит — значит, хватит.

Я смотрю на Кэнди, и моё сердце снова разбивается, как тогда, когда я потерял Элис.

— Мне жаль это говорить, но я точно знаю, когда хватит — значит, хватит.

Достаю из-за пояса за спиной чёрный клинок и отсекаю Касабяну голову. Она катится по полу, как вспотевший баскетбольный мяч. Поворачиваюсь и бью Видока в глаз. Вытаскиваю клинок и вонзаю ему в сердце. Затем проделываю то же самое с Аллегрой и Карлосом.

— Старк. Что ты делаешь?

Они кричат без остановки, пока не разлетаются на куски на полу.

Я поворачиваюсь и смотрю на Кэнди. Она пятится, протягивая ко мне руку. Врезается в музыкальный автомат и замирает.

— Детка, это я. Что ты делаешь?

У меня кружится голова и тошнит.

— Делаю ровно то, что вы сказали. Убираюсь подальше от ле мердье.

Я выщёлкиваю наац, но не могу нанести удар по ней. Делаю выпад и втыкаю лезвие в музыкальный автомат. Денни чихает и замолкает. Поворачиваюсь и разламываю пополам стойку. Снова делаю взмах, и разрезаю барные стулья. Перепрыгиваю через стойку и принимаюсь за бутылки. С каждым взмахом нааца я забираю целый ряд бухла, пока не оказываюсь по щиколотку в нём. Возвращаюсь к стойке и переворачиваю свечку. Выпивка вспыхивает с одним большим свистом.

Я испытываю его сейчас. То старое ощущение арены, когда нет ничего лучше, чем когда что-то ломается под наацем или моими руками. Кэнди прижимается спиной к дальней стене. Я наношу удар у неё над головой, высекая большие куски штукатурки. Бью по окнам и полу. Рассекаю колонны возле двери, и всё рушится. Украшения над стойкой горят, и участки потолка светятся вишнёво-красным. Раз мы в ловушке, то пойдём ко дну все вместе.

— Верно, Енох? — кричу я.

Я рублю балки в стенах. Они начинают прогибаться. Рублю пол, пока он не начинает прогибаться под нами. Потолок занимается. Из моих лёгких высасывается воздух по мере того, как выгорает весь кислород в комнате. Я смотрю на Кэнди. Достаю чёрный клинок, чтобы швырнуть его в окно. Она знает, что грядёт вспышка.

— Хватит.

Она выкрикивает это, перекрывая треск пламени. Мне не нужно бросать нож. Окно трескается. Воздух взрывается, окутывая нас пламенем, густым, как патока. Затем всё прекращается. Комната погружается во тьму.

— Хватит.

Это не голос Кэнди. Он мужской.

— Что, во имя Люцифера, с тобой не так?

Медленно загорается свет. Я стою в тускло освещённой каменной комнате со стариком. Расколотые опоры и поддерживающие колонны беспорядочно прислонены к стенам и разбросаны по полу.

— Ты имеешь в виду моё имя, да, дедуля? Я и есть Люцифер.

У Бреши Еноха влажные слезящиеся глаза на дряблом лице. Неопрятные седые бакенбарды, которые могли быть останками мёртвой бороды. У него чёрные кривые зубы, как упавшие костяшки домино. На нём одежда, которая, наверное, выглядела царственной примерно тысячу лет назад. Теперь она похожа на безвкусный коврик для ванной в ночлежке Тихуаны. Он оглядывает комнату.

— Посмотри, что ты сделал с моим домом.

— А что я должен был делать? Никто не сказал мне, что внутри дома было кольцо. Только это не было страданием. Ты действительно полагал, что этот дешёвый театр «все это было сном» сработает? Кто-нибудь когда-нибудь попадался на неё?

Он смеётся, и смех переходит во влажный кашель. Он находит среди обломков стул, ставит его и садится. У него удивительно низкий и сильный голос.

— Ты должен был удивиться. Предложи смертным или ангелам то, что они действительно хотят, и первое, что они отбросят, — это сомнения.

— Не я. Не здесь внизу. Сомнения — мои лучшие друзья. Сомневаюсь, что я застрял здесь. Сомневаюсь, что кто-нибудь вроде тебя собирается от меня избавиться.

— Я не больше заинтересован избавиться от тебя, чем ты избавиться от меня.

— Ты только что убил сотню моих солдат.

Он качает головой.

— Это не твои солдаты. Это солдаты Люцифера, а ты — не он. Может у тебя и есть этот титул. Может ты и скрываешь, что носишь его доспехи под своим пальто, но ты не больше Люцифер, чем любой другой.

— Откуда ты знаешь, Енох?

— Я не Енох, юный ты глупец. Здесь нет Еноха. Я Люцифер. Первый Люцифер.

В любой другой день я, может, и не поверил бы в нечто подобное. Сегодня всё по-другому.

— Если ты настоящий Люцифер, то тот парень, которого я знаю как Люцифера, — это Енох?

Он опирается локтями на колени и качает головой.

— Я сказал тебе. Нет никого по имени Енох. Енох — это город. Я Малифас. И прежде, чем ты задашь какие-либо глупые вопросы, да, я сказал, что был Люцифером. Вспомни, что Люцифер, которого ты знаешь, когда-то был Самаэлем. Точно так же, как ты…