Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Глава XXI

Мне не терпелось узнать, что стало с моими близкими. Если они живы, я смог бы успокоиться сам и своим появлением развеять их опасения на мой счет. Груз ужасных подозрений был невероятно тяжел, я никак не мог примириться с неопределенностью. Беспокойство и зловещие предчувствия мучили меня так, что все опасности и тяготы минувших дней не шли с этим ни в какое сравнение.

Еда, питье и короткий отдых освежили меня и придали мне новых сил. Теперь я чувствовал, что смогу одолеть трудную дорогу. Получив от хозяйки еще некоторые наставления и горячо поблагодарив ее за гостеприимство, я отправился в путь.

Тропа действительно оказалась запутанной, и требовалось изрядное внимание, чтобы не потерять ее. Я продвигался медленнее, чем хотел. Поначалу казалось, что, постоянно видя перед собой вершину, я буду перепрыгивать с уступа на уступ, пока наконец не окажусь наверху. Но наделе все вышло не так. Надо было перебираться через лощины, перешагивать трещины и, отклоняясь от маршрута, обходить пропасти. И ведь у меня не было ни малейших сомнений, что этот путь единственный.

Целый час я кружил по склону, ничуть не приближаясь к своей цели. Даже закралась мысль, что я сбился с нужной тропы. Все новые и новые препятствия убеждали меня в этом. Хозяйка описывала мне совершенно определенное расположение ручьев, камней и глыб. Я не видел ничего похожего. Лишь глубокие впадины, стремительные потоки и широкие расселины встречались на каждом шагу.

Возвращаться назад было так же безнадежно, как идти вперед. Я успокаивал себя тем, что, вероятно, женщина описала гору неточно и, вопреки ее заверениям, где-то есть другой путь к вершине. Не стану говорить, сколько я приложил усилий, сколько раз надежда сменялась разочарованием. Скажу лишь, что, когда я все-таки забрался наверх, солнце уже спряталось за горизонтом.

Воодушевленный тем, что самое трудное позади, я с надеждой посмотрел на противоположный выступ. И тут понял, что дальше – обрыв, спуститься здесь совершенно невозможно. Внизу текла река. Дальний берег был ярдах в пятистах и выглядел таким же неприступным, как отвесный склон горы, на вершине которой я стоял. Судя по внешнему виду, эти два утеса составляли в древности единый массив, но вследствие какого-то мощного катаклизма разъединились, и в образовавшуюся пропасть хлынул поток. Огромные валуны загромождали русло, поэтому река бурлила и пенилась порывисто и шумно.

Величественная картина поражала воображение. На какое-то время я отвлекся от своих мучительных размышлений; но это длилось недолго, и я снова стал обозревать окрестности в поисках спуска к реке. Меня ждало разочарование. Тогда я обследовал восточный, потом западный склон. Мне по-прежнему необходимо было попасть на дорогу, ведущую в Солсбери. Я прошел немного по краю пропасти в нужном направлении. И тут путь преградила широкая расселина. За ней гора была более пологой, но перебраться туда не представлялось возможным. Оставался шанс, что чуть выше я сумею обнаружить вполне приемлемый спуск, пусть даже уводящий в сторону от Солсбери, ведь лучше выйти на дорогу окольным маршрутом, чем вообще не добраться до нее.

Изменив курс, я принялся исследовать новые пути. Приближалась ночь, серые тучи собирались на юго-востоке, и пронзительный ветер, неизбежный спутник октябрьских ночей, зловеще свистел в ветвях карликовых кедров, лишь изредка встречающихся на этих высотах. Из-за наступившей темноты мне пришлось остановиться, чтобы найти место для ночлега. Внимательно оглядевшись, я решил, что небольшое углубление в скале лучше всего подойдет для отдыха и защитит меня от ветра.

Между тем я не терял надежды выбраться на бегущую вдоль реки дорогу, которую видел в нескольких сотнях ярдов ниже, перед тем как дневной свет был поглощен мраком. Мои надежды вспыхнули с новой силой, когда я разглядел ведущие вниз каменные выступы, достаточно широкие для того, чтобы они могли послужить ступенями при спуске. Похожий выступ, неуклонно взбираясь вверх, тянулся параллельно реке, и по нему проходила дорога. Я подумал, что где-то они должны сойтись или сблизиться настолько, что можно будет перепрыгнуть с одного на другой без большого риска.

Увы, мои ожидания не оправдались. Очень скоро я понял, что нижнее плато стало опять спускаться, а верхнее пошло на подъем, ведя к вершине утеса. Нужно было остановиться и подумать. Я вновь посмотрел, нельзя ли спрыгнуть вниз отсюда, но так, чтобы не покалечиться. Дорога в том месте, куда мне пришлось бы упасть, была неровная и каменистая. И до нее сорок или пятьдесят футов. Такой прыжок – предприятие по меньшей мере опасное, однако не лучше ли пойти на риск, чем остаться здесь и погибнуть на вершине этой неприветливой горы? Путь сюда дался мне так тяжело, что повторить его еще раз казалось моему охваченному паникой воображению равносильным смерти, даже хуже смерти.

Пытаясь решить, прыгать или нет, и представляя возможные последствия столь безрассудного шага, я вдруг заметил, что один из выступов горы нависает над рекой. Дорога была на двенадцать или пятнадцать футов выше уровня потока, поверхность которого выглядела спокойной и гладкой. Отсюда я заключил, что место там достаточно глубокое. Падать на камни действительно опасно, но нырнуть в воду, даже с большей высоты, чем та, где я стоял, для меня, человека, привычного к плаванию, было совсем не трудно. И риска почти никакого. Уже через двадцать ярдов начинается мелководье, и я мог бы благополучно добраться до суши.

Все же, поразмыслив, я усмотрел отрицательные стороны и в этом прожекте. Да, поверхность воды спокойная и гладкая, но, возможно, вовсе не потому, что там глубоко, а по какой-то другой причине. К тому же придется пожертвовать мушкетом, а я никак не желал мириться с такой потерей. Если же бросить его с высоты на дорогу, чтобы потом снова завладеть им, это ничего не даст, поскольку он будет безнадежно поврежден падением.

Так, взвешивая все за и против, я не заметил, как воцарилась ночь. Даже если мне посчастливится благополучно выбраться из воды, думал я, долгие мили пути, который потом предстоит преодолеть, доконают меня. Одежда вымокнет, пронизывающий насквозь ветер превратит мое сердце в ледышку, раны и ушибы будут причинять мне нестерпимые муки.

Я разрывался между желанием поскорее добраться домой и потребностью в отдыхе. От долгой неподвижности мышцы мои стали вялыми, и воля к продолжению пути начала угасать. Веки отяжелели, меня неодолимо клонило ко сну. А потому я решил поискать убежища: пусть мои тягостные воспоминания и скорбные предчувствия уступят место блаженному беспамятству. И я еще раз поднялся вверх по склону утеса. Едва переставляя ноги, я брел вперед, пока не нашел подходящее место.

По дороге мне попалась рощица карликовых кедров, которые, сплетясь длинными ветвями, образовывали подобие беседки. Внизу среди разрозненных каменных глыб была небольшая впадина, ее густо покрывала принесенная ветром палая листва. С одной стороны возвышалась скала – природная стена, защищающая от бурь. У подножия скалу прорезала трещина, весьма похожая по форме на гроб и немногим большая по размеру. Образованная ею пещерка заканчивалась еще одним отверстием, но намного более узким – человек не смог бы туда протиснуться. Между двумя входами расстояние было в два человеческих роста.

Сильный юго-восточный ветер нещадно продувал облюбованное мной убежище, не давая той защиты, в которой я нуждался. Однако ничего лучше мне найти не удалось. Можно меньшее отверстие заложить камнем, с помощью топора нарубить лапника, забраться внутрь и со всех сторон укутаться ветками, обеспечив себе хоть какой-то комфорт.

Когда было сделано все, что нужно, я лег, мечтая о сне. В другой ситуации я, наверное, опасался бы ядовитых змей или нападения пумы, но после недавних моих приключений, связанных с гораздо большим риском и с куда более жестокими врагами, чувство страха у меня притупилось. И тем не менее, заснуть я не мог. Несмотря на все мои старания, хлипкое «одеяло» из веток не спасало от холода.

Температура в убежище была, как в разгар зимы. Спустя короткое время терпение мое истощилось, боль и озноб напоминали приступы лихорадки. Неудобная поза и сырое жесткое ложе причиняли мне страдания. Стало очевидно, что, оставаясь здесь, я не достигну своей цели.

Нужно продолжить путь. Двигаясь, я не замерзну окончательно. В моем состоянии у меня появится шанс отдохнуть только если будет тепло, а значит, я должен добыть огонь.

Ветки и сухая листва – все под рукой. С помощью топора и камня можно высечь искру. При необходимом старании я сумею разжечь костер, обогреться, отдохнуть и даже поспать. Нет ничего восхитительнее тепла! Подумав об этом, я почувствовал, что больше не способен мириться с холодом.

И сразу взялся за дело. Стал собирать сухие листья, чтобы использовать их как трут, но вся листва была пропитана росой. Влага проникла даже в укромные пещерки. Я приложил немало усилий, и все же пришлось отказаться от этой невыполнимой затеи.

Теперь ничего не оставалось, кроме как идти вперед, согреваясь быстрой ходьбой. Ночь предстояла долгая и непогожая. Ледяной ветер будто тысячами игл впивался в мое тело. Спасения не было, и я запасся терпением, чтобы все вынести.

Пройдя немного по верхней кромке горного склона, я вышел к отвесному спуску. Он был абсолютно голый и гладкий – ни кустика, ни деревца, лишь ровный скользкий камень. Дорогу я не видел, но слышал шум потока, что позволило мне определить мое местоположение.

Плато, по которому пролегала дорога, в этом месте обрывалось. Края бездны по обеим сторонам реки напоминали два подступающих друг к другу мыса. Я находился на оконечности одного из них, того, что располагался севернее. Внизу, на расстоянии десяти – двенадцати футов от скалы, имелся брод, там было так мелко, что путешественнику и его лошади ничего не стоило форсировать реку и продолжить путь.

Однако я знал, что в нескольких ярдах от этого отвесного склона очень глубоко. Прыгнуть в воду здесь гораздо безопаснее, чем там, где меня впервые посетила такая мысль. Тогда я сомневался, что глубина достаточная, а тут мне это было доподлинно известно. Но некоторые опасения все-таки имелись. Здесь придется прыгать с большей высоты, я боялся потерять сознание от удара о воду и утонуть. Тем не менее колебания были отброшены, я положил ружье и томагавк на землю и приготовился к прыжку.

Только я собрался с духом, как был остановлен странным, едва различимым звуком, донесшимся из того места, откуда я пришел. Вроде бы голоса людей, но необычные, не похожие на те, что я привык слышать. Во всяком случае, это был не волчий вой и не рычание пумы. Их я научился безошибочно узнавать во время прошлогодних блужданий по озерам. А потому у меня возникло подозрение, что это переговариваются краснокожие дикари.

Я понятия не имел, сколько индейцев обретается в округе, и предположил, что, быть может, у хижины Деб столкнулся не с теми, которых видел в пещере. Вероятно, таких отрядов рассредоточено здесь немало, и мне удалось уловить сигнал о приближении одного из них. Все же я не мог понять, что привело их в эту глушь и на какую добычу они тут рассчитывают.