Пленники

1

Худой пожилой железнодорожник с двумя чемоданами в руках шагал вдоль железной дороги. Чемоданы, как видно, были тяжелые. Через каждые двадцать-тридцать шагов железнодорожник опускал их на землю и отдыхал. Поднимая чемоданы, он покряхтывал и от напряжения высовывал кончик языка.

Проходя мимо Великанова, он приостановился:

— Парень, помоги-ка дотащить до шоссе!

Великанов взял чемоданы.

— Вы с поезда? — спросил он.

— Да, — ответил железнодорожник, тяжело отдуваясь.

— Камни, что ли, у вас там?..

— Какие камни? Продукты! В Швейцарии всего полно.

— В Швейцарии? Так вы туда возите уголь?

— И туда возим и в другие места…

Замолчали. Великанов был доволен, что понял в этом разговоре все. Он поставил чемоданы на землю, передохнул и внимательно посмотрел на железнодорожника.

Давно он искал знакомства с таким человеком, который мог бы объяснить, куда отправляются составы с углем. Если бы проводник был посмекалистей, он не мог бы не заметить довольной улыбки на лице своего носильщика.

— Есть у меня один знакомый в Швейцарии, — помолчав заговорил Великанов. — Два раза он посылал нам посылки — золотые часы и колье для матери, браслет для сестры.

— Значит, богач? — поинтересовался проводник.

— Еще бы? В следующий раз, когда поедете туда, скажите, пожалуйста, мне, пошлю с вами письмо. Я работаю на станции. Гружу вагоны — у транспортера стою.

— В следующую субботу, наверное, снова поедем. Я скажу, непременно скажу. Как тебя зовут?

— Иваном. Иван, понимаете?

— Ага, Иоганн, очень хорошо. А я Клаус. Понял? — Клаус! В следующую субботу, если поедем, обязательно скажу, передашь письмо, — повторил еще раз проводник. — Не беспокойся, доставлю в сохранности.

Они добрались до шоссе. Клаус поблагодарил Великанова и еще раз заверил, что когда поедет в Швейцарию, непременно его разыщет.

Великанов быстрыми шагами возвращался к месту работы. У него было прекрасное настроение.

— Видно, он хорошо тебе заплатил? — спросил чех Иво с улыбкой в глазах.

— Неплохо!.. — Великанов весело потирал руки. — Ты. Иво, очень хороший парень, — знаешь? Вообще, вы чехи, славный народ, верно?

Иво, бросив лопату, подошел к Великанову:

— Послушай, чего это ты вдруг так воодушевился? Сколько он тебе дал?

— Что дал? Ничего! Но он мне сообщил важную новость, Иво! Оказывается, составы идут отсюда в Швейцарию, понимаешь? Эти чемоданы он привез из Швейцарии, — с продовольствием. Я сказал ему, что у меня там богатый родственник и, если он узнает, что я здесь, пришлет много денег.

— Это верно?

— У тебя в Африке есть родные?

— Нет, к сожалению.

— К сожалению, и у меня в Швейцарии их нет.

Иво весело расхохотался.

— А вдруг в следующую субботу он придет за письмом?

— Скажу, что потерял адрес… Ты в детстве, случайно, не был беспризорником?

— Нет.

— И я не был. Но читал в одной книге, что беспризорники ездили в каком-то ящике под вагонами. Почему бы нам не последовать их примеру? — Великанов, нагнувшись, заглянул под вагон. А когда выпрямился, на лице его было полное разочарование. — Никакого ящика, понимаешь?..

Иво уже знал о том, что его русский товарищ собирается при первой возможности бежать и сочувствовал ему, но мало верил в эту затею.

— Под вагоном ты никуда не уедешь, — сказал он. — А вагон уже полон, давай-ка заровняем уголь.

Они поднялись в вагон. Работая лопатой, Великанов обдумывал план дальнейших действий.

Вечером в лагере он рассказал друзьям о разговоре с Клаусом:

— Швейцария — нейтральная страна, ребята. Она не вмешивается в войну. Только бы перейти границу, а там считай себя на свободе…

— Этот Клаус может еще оказаться Кляузом — надо и такую возможность учитывать, — предупредил Оник.

Великанов призадумался.

— Ну и пусть. Что он может сделать? Нам ведь только бы узнать, когда уходит поезд в Швейцарию. А там… я уже кое-что придумал, ребята.

Великанов ненадолго умолк, глаза его таинственно заблестели.

— Там на станции валяется огромный ящик. Не знаю, что привезли в нем, но теперь он пуст и никому не нужен. Можно поставить в вагон…

— Ну и что? — нетерпеливо вскинулся Гарник.

— А затем уголь можно сыпать на ящик. А мы в это время будем сидеть в ящике.

Трудную загадку загадал он друзьям.

— Как же мы залезем в него? — прикрыв рукой больные глаза и болезненно морщась, спросил Оник. — И как выйдем из этой угольной могилы?

— Чудак ты, Оник! Что за «могила»? Ну, полежим в ящике до ночи, предположим. А ночью выйдем. Крышка ведь открывается! Я скажу Иво, чтобы он поменьше угля насыпал.

— Иво? — переспросил Гарник. — А он не выдаст?

— Что ты говоришь! Иво — свой парень!..

Но сколько времени им придется пробыть в ящике, хватит ли воздуха, поместятся ли они втроем, как быть с едой, как вести себя, если их обнаружат… Кроме того, перед ними стоял очень важный вопрос: как их примут швейцарцы?

— Насколько я знаю, — сказал Оник, — швейцарцы порядочные люди, они всем разрешают въезд в свою страну.

— Ленин долго жил в Швейцарии, — добавил Гарник.

— Словом, — сказал Великанов, хлопнув рукой по колену, — решено! С завтрашнего дня я буду налаживать ящик. Обычно поезда отправляются вечером. А если этот пойдет днем, вам под каким-нибудь предлогом надо не выйти на работу. Тебе, Оник, например, необходимо лечить глаза. Иди к доктору.

Но Оник уже был у него однажды. Этот доктор вместо того, чтобы лечить, начал кричать на него: ты, мол, нарочно это сделал, чтобы не работать, ты растравил глаза табачной водой!..

А глаза болели, надо было хоть на несколько дней освободиться от работы. Но Оник даже не пытался просить об этом, зная, что потребуют бумажку от врача. А врач даже не хотел разговаривать с ним.

В этот день его поставили на другую работу — велели очистить площадку возле машины, которая приводила в движение транспортер. Вокруг машины было рассыпано много угля. Оник работал не торопясь. Отбросив в сторону несколько лопат, он останавливался и вытирал слезившиеся глаза. Здесь никто его не подгонял. Неподалеку работал и Гарник: он отталкивал в конца ленты транспортера нагруженные вагонетки и подкатывал порожние.

До полудня он несколько раз навещал Оника.

— Как дела, брат? — спрашивал он.

И пошутил:

— Знаешь, я долго думал, отчего заболели твои глаза. Наконец догадался!

Оник, насторожившись, глянул на товарища.

— Ты в тот день посмотрел на дочку шеф-быка!..

Гарнику хотелось поднять настроение друга.

Но Оник не откликнулся на шутку.

— Плохо дело мое! Если захочешь недругу зла, пожелай ему мою боль. Прямо ножом режет. А эта мерзкая махина столько пыли поднимает…

Гарник посмотрел на машину.

— Знаешь, мы ведь можем ликвидировать эту пыль.

— Как?!

Гарник не отрывал взгляда от шумно работавшей машины. Вращались зубчатые колеса, вращались маленькие и большие стержни, дробно стучали, приводя в движение прорезиненную ленту с углем. Этот уголь шел на сталелитейные заводы, где враг ковал оружие против Советской Армии, производил танки, пушки и самолеты. А излишки угля отдавал Швейцарии или какой-нибудь’ другой «нейтральной» стране, получая в обмен масло и сыр, чтобы фашистская армия была сыта и еще больше разрушала городов и убивала людей. Они убили его брата… А он и Оник, и все остальные… ведь они помогают врагу творить подлые дела. Враг доверил им эту машину, и они покорно выполняют его волю. А ведь долго ли вывести агрегат из строя — бросить небольшой кусок железа между зубцами и утихнет этот шум, остановятся беспрерывно ползущие ленты, замрет работа шахты.

— Найти бы кусок железа… Небольшой кусок железа!..

Оник понял его. Поморгав больными глазами, произнес медленно:

— Виселица, приятель!

Оба помолчали.

Тяжелой была эта минута. Это была минута, когда в человеке борются две силы, две противостоящие идеи и рождается чистое, светлое пламя подвига.

Да, Гарник предложил крайне опасное дело. Специалисты шахты, без сомнения, будут доискиваться причин аварии, и если догадаются… Как всегда, столкнувшись с какой-нибудь трудной проблемой, Оник прикрывался маской беззаботного балагура.

— Хорошо, если за ноги повесят. Конечно, это будет не легче, чем выдержать восемь палок, бьющих о твою голову. Немецкая палка, приятель, тяжелая! Сукины дети, так били по голове, что она трещала, как барабан.

Оник отошел в сторону и вернулся с куском железа:

— Годится?

— А говоришь, виселица…

— Ну, конечно: за такие штучки непоздоровится. Уходи-ка на свое место. Лучше, чтоб тебя тут никто не видел. Э! А что, если я брошу железо между вон теми зубчатыми колесами?

— Туда и надо бросать.

— Да? Ну, ступай! Что ты тянешь, убирайся-ка!..

Но Гарник медлил: хорошо ли оставлять товарища одного?

Едва заставил он себя уйти к своим вагонеткам. Одна мысль неотступно точила его, приказывала: вернись, вернись, возьми у него железку, брось сам!..

Гарник приступил к работе. Все еще грохотала машина; колеса продолжали бойко крутиться, и не было, казалось, силы, которая смогла бы оборвать это железное, ритмическое дыхание. Но что это? Звук изменился?.. Нет, почудилось… Все, как было, — должно быть, это были звуки ударов собственного сердца: тинг-тинг, тинг-тинг… Сердце стучало с силой, и этот стук отзывался в барабанных перепонках, заглушая все:

— Тинг-тинг, тинг-тинг…

Почему запаздывает Оник? Может быть, он изменил решение, испугался, оставшись один?..

Ровно шумела машина, скрипела лента, а в груди больно колотилось сердце:

— Тинг-тинг, тинг-тинг… — Гарник уже чуть было не побежал к Онику, чтобы узнать, в чем дело. И вдруг ритмичный стук машины оборвался, превратился в какой-то тоскливый скрежет. Транспортер остановился.

Тут он услышал крик Оника:

— Горит! Господин инженер, машина горит!..

С шахтерским фонарем в руке, он как слепой, делая зигзаги, бежал по штреку, без конца повторяя:

— Господин инженер! Господин инженер!..

Он пробежал мимо Гарника. Немец-шахтер, выглянув из забоя, крикнул Гарнику:

— Эй! Что там случилось?

Гарник собрался с духом и притворился безразличным.

— Не знаю, транспортер почему-то остановился…

А Оник продолжал бежать по шахте с тревожным криком:

— Горит!

Его голос разносился в темных закоулках шахты, под сводами вторило эхо. И в этом слове «Горит!» только Гарник мог уловить необычное торжество.

На перекрестке навстречу Онику вышел один из техников, который вместе с другими бил его палкой по голове.

— Куда бежишь? Стой! Что там?

Оник притворился, что не видит. Он повел взглядом по сторонам и, задыхаясь, снова выкрикнул:

— Горит!

Техник побежал к машине. Вскоре появились другие мастера.

Пламя фонарей трепетно мигало, как свет маяка, предостерегающий моряков в ночной мгле о близости рифов.

Немцы окружили машину, осветив ее фонарями. Слышалось: «М-м-да!.. Хм!.. Тц-дц-тц!..» Машина распалась на части, вокруг валялись железные обломки.

Оник подошел к машине медленно, наощупь, как слепой. Немцы строили предположения, а он, стоя в стороне, рассказывал: