Медвежий душ

Вид из танка

По крутой деревянной лестнице я поднялся на вышку, где разместился пульт управления танкодромом. За покрытыми изморозью окнами раскинулась снежная равнина с холмами, рвами, искусственным бродом и «минным полем».

По равнине ползут средние танки. Перед вышкой «старт» и «финиш», как на легкоатлетических соревнованиях, — четыре беговые дорожки, с которых танки начинают свои упражнения и где они финишируют.

За окнами тридцать градусов мороза, а внутри вышки благодатное тепло. Командир танкового взвода руководит занятиями на танкодроме. Перед ним лежат четыре хронометра. Каждый отмечает время одного танка. Микрофон и динамик дают ему возможность беседовать с экипажем любого из танков, движущихся в поле.

Отрабатывается упражнение по вождению. Преодоление минного прохода, колейного моста, поворот на подъеме, спуск с крутой горки, переход через брод.

На старт выходят два танка. Похожие, как два родных брата. И водители в танковых комбинезонах — как два родных брата.

Получив задание, они собираются спуститься вниз, как вдруг мне приходит в голову отчаянная мысль:

«А нельзя ли и мне на минное поле? Страсть как хочется на крутую горку…»

— Вообще-то, может, и не положено, но как не уважить товарища писателя!

И вот я сижу в танке. На месте наводчика. Вокруг меня рукоятки, прицелы, несметное количество металлических выступов, специально созданных для того, чтобы непосвященный человек стукался о них при каждом повороте. Металл, от которого пышет тридцатиградусным морозом. Наконец вся эта гора мерзлого металла взревела и, дрогнув, тронулась в путь.

Я преодолевал минные поля, я переходил реку вброд, водитель выжимал предельную скорость, чтоб уложиться в норму. Меня швыряло вверх, вниз, вправо, влево. Наконец мы примчались к финишу. Вылез я из люка, еле ворочая заледеневшим языком, белый от головокружения, синий от синяков.

— Как наше время? — с трудом удалось мне спросить у командира взвода. Он взглянул на хронометры.

— Молодцы, ребята, — сказал он. — Показали сверхотличное время.

Я стал делиться впечатлениями от боевого выезда. Я все время смотрел в прицел орудия. И я всю дорогу видел перед собой белое поле, на котором четко вырисовывались деления и цифры, как на мишени.

— И это все, что вы видели? — настороженно спросили танкисты.

— Все! — гордо отвечал я.

Тогда один из молодцов побежал вниз к своему танку. И потом, когда он снова поднялся на вышку, густо покраснел.

— Вы уж меня извините, — сказал он. — Но я забыл опустить ствол орудия, так что вы, товарищ писатель, как бы это сказать, чтобы было поточнее, ровно ничего не видели.

Я поглядел на него и не обиделся, я все понял: танкист-молодец забыл опустить орудие неспроста. Танкодром — штука военная. Не все можно здесь видеть невоенному человеку, даже если он писатель.

А из увиденного не все можно рассказывать. Поэтому здесь мне придется прервать свой рассказ о том, как я был моторизованным пехотинцем. Могу сказать лишь одно: современная пехота это вам не прежняя. Изучает математику и баллистику, передвигается на бронетранспортерах, стреляет из сверхметких орудий, водит сверхмощные танки, учится, веселится, и единственно, чего она не делает — не пылит. Теперь, оказывается, пехоте это не положено.