О мышах и людях. Жемчужина. Квартал Тортилья-Флэт. Консервный Ряд

– Я принес жемчужину, – сказал Кино.

Хуан-Томас даже слегка фыркнул, так обыденно это прозвучало. Стоящие позади братьев соседи старательно тянули шеи, чтобы ничего не упустить. Мальчишки – целая ватага – забрались на окно и теперь глазели сквозь решетку, а самые маленькие встали на четвереньки и выглядывали из-за ног у Кино.

– Жемчужину, говорите? – переспросил скупщик. – Некоторые приносят их десятками. Что же, давайте поглядим. Мы ее оценим и предложим вам лучшую сумму.

А его пальцы тем временем продолжали остервенело перекатывать монету.

Инстинктивно Кино знал, как произвести впечатление: медленно вынул из кармана мешочек, медленно достал из него грязный кусок оленьей кожи и развернул сверток, так что жемчужина выкатилась прямо на черный бархат подноса. Кино быстро поднял глаза на скупщика, но тот не выдал себя ни жестом, ни взглядом. Выражение его лица не изменилось, и только спрятанная под столом рука дала осечку: монета наскочила на костяшку и неслышно упала ему на колени, а пальцы сжались в кулак. Затем правая рука появилась из укрытия. Указательный палец дотронулся до жемчужины, покатал ее по черному бархату. Наконец скупщик взял жемчужину двумя пальцами, поднес к глазам и повертел.

Кино не дышал. Соседи тоже не дышали, а по толпе прокатился шепот:

– Осматривает жемчужину… Сумму еще не назвал… До цены пока не дошло…

Рука скупщика теперь действовала как бы сама по себе. Она бросила великую жемчужину на поднос и обидно ткнула в нее указательным пальцем, а на лице скупщика появилась печальная и презрительная улыбка.

– Мне очень жаль, друг мой.

Толстяк слегка приподнял плечи, как бы говоря, что его вины здесь нет.

– Это жемчужина огромной цены, – произнес Кино.

Пальцы скупщика отвесили жемчужине щелчок, так что она подпрыгнула и отскочила от края подноса.

– Слышали про золото дураков? – спросил он. – Ваша жемчужина той же породы. Она слишком большая. Кому такая нужна? Покупателя на нее не найти. Это всего лишь диковинка. Мне очень жаль. Вы думали, она стоит больших денег, но на самом деле грош ей цена.

На лице Кино отразились недоумение и тревога.

– Это величайшая жемчужина в мире! – воскликнул он. – Еще никто в целом свете не находил такой!

– Просто несуразно большая жемчужина, – ответил скупщик. – Если она и представляет интерес, то только в качестве диковинки. Может, какой-нибудь музей и согласится приобрести ее для своей коллекции ракушек. Готов предложить вам, скажем, тысячу песо.

Лицо кино потемнело и сделалось грозным.

– Да она стоит пятидесяти тысяч! – процедил он. – И вы сами это знаете – просто пытаетесь обвести меня вокруг пальца.

Скупщик услышал, как по толпе прокатился негодующий ропот, и слегка поежился от страха.

– Я тут ни при чем, – поспешно выговорил он. – Я всего лишь оценщик. Спросите других. Сходите к ним с этой жемчужиной. А лучше пусть они сами придут сюда – тогда вы убедитесь, что мы не в сговоре. Бой! – крикнул он и, когда в заднюю дверь просунулась голова слуги, добавил: – Бой, отправляйся к такому-то, такому-то и такому-то и попроси заглянуть ко мне. Не говори зачем. Просто скажи, что я буду очень рад их видеть.

Правая рука скупщика вновь спряталась под стол, достала из кармана новую монету и принялась перекатывать ее по пальцам.

Соседи зашептались. Они с самого начала предполагали нечто подобное. Жемчужина, конечно, большая, но цвет у нее какой-то странный. Она сразу показалась им подозрительной. И потом, тысяча песо на дороге не валяется. Для бедняка это тоже деньги. Может, стоит согласиться? Ведь еще вчера у Кино не было вообще ничего.

Кино весь подобрался и напружинился. Он чувствовал, что рядом крадется судьба, рыщут волки, реют стервятники – чувствовал, как вокруг сгущается зло, но был не в силах себя защитить. В ушах у Кино звучала музыка врага, а на черном бархате сверкала великая жемчужина, так что скупщик не мог оторвать от нее глаз.

Толпа в дверях заколебалась и раздалась, пропуская троих дельцов. Все притихли, боясь пропустить хоть слово, не заметить малейший жест или взгляд. Кино был безмолвен и насторожен. Кто-то легонько потянул его за рубашку. Он обернулся, встретился глазами с Хуаной, и это придало ему сил.

Скупщики не взглянули ни друг на друга, ни на жемчужину.

Хозяин конторы сказал:

– Я определил стоимость этой жемчужины, однако владелец не считает ее адекватной. Прошу вас произвести оценку данного… данного предмета и предложить свою сумму. Заметьте, – обратился он к Кино, – я не назвал, сколько предложил сам.

Первый скупщик, сухопарый и жилистый, казалось, увидел жемчужину только теперь. Он взял ее в руку, покатал между большим и указательным пальцем и презрительно бросил на поднос.

– Я в обсуждении не участвую и цену предлагать не собираюсь, – сухо произнес он, кривя тонкие губы. – Это не жемчужина, это какое-то страшилище. Она мне не нужна.

Второй скупщик, маленький человечек с робким тихим голоском, взял жемчужину и принялся внимательно ее разглядывать. Он достал из кармана увеличительное стекло, изучил под ним жемчужину и негромко рассмеялся.

– Искусственный жемчуг и то лучше. Знаю я такие жемчужины – мягкие и хрупкие, как мел. Через пару месяцев она потеряет цвет и раскрошится. Вот, сами посмотрите…

Он протянул Кино стекло и показал, как им пользоваться. Кино, который никогда прежде не видел поверхность жемчужины под увеличением, был потрясен, как странно она выглядит.

Третий скупщик взял у Кино жемчужину.

– Один мой клиент любит такие, – сказал он. – Готов предложить пятьсот песо. Если повезет, продам ее за шестьсот.

– Я глупец, знаю, – сказал сидящий за столом толстяк, – но мое предложение по-прежнему в силе. Предлагаю вам тысячу песо… Эй, что это вы делаете?..

Кино поспешно выхватил у третьего скупщика жемчужину, завернул ее в оленью кожу и бросил в карман.

– Мошенники! – яростно крикнул он. – Моя жемчужина больше не продается. Я отправлюсь с ней к другим покупателям – дойду, если надо, до самой столицы!

Скупщики быстро переглянулись. Они перегнули палку и знали, что их за это накажут.

– Пожалуй, готов предложить полторы тысячи, – поспешно сказал тот, что сидел за столом.

Кино уже пробирался сквозь толпу. Шум голосов доходил до него смутно, так стучала в ушах разгоряченная яростью кровь. Он протолкался вперед и зашагал прочь, а за ним торопливо засеменила Хуана.

Вечером, за ужином из кукурузных лепешек и вареных бобов, соседи обсуждали главное событие этого утра. С виду жемчужина хороша, но кто его знает? Раньше они никогда таких не видели. Да и вообще, скупщикам, наверное, лучше знать.

– Заметьте, они даже не совещались между собой. Все четверо поняли, что жемчужина ничего не стоит.

– А если они заранее сговорились?

– Тогда, выходит, нас всю жизнь водили за нос.

Возможно, говорили одни, стоило согласиться на полторы тысячи. Это большие деньги – Кино в жизни столько не видел. Похоже, он просто упрямый дурак. А если Кино действительно отправится в столицу, но так и не найдет покупателя? Ему такого удара не перенести.

Теперь, говорили другие, самые боязливые из соседей, когда Кино унизил скупщиков, они вообще не пожелают иметь с ним дело. Он сам обрубил сук, на котором сидел.

Кино смелый человек, возражали третьи, решительный человек. И он прав. Возможно, его смелость еще принесет пользу всем нам. Эти последние гордились Кино.

Кино сидел на циновке, погруженный в тяжелые раздумья. Он закопал жемчужину под камнем у очага и теперь не отрываясь смотрел на камышовую циновку, так что ее плетеный узор плясал у него перед глазами. Кино потерял один мир и не сумел покорить другой. А еще он боялся. Никогда в жизни Кино не бывал далеко от дома. Он боялся чужаков и чужих мест. Его приводила в ужас мысль о столице – воплощении всего чуждого. Путь к ней лежал по горам и по морю, тянулся целую тысячу миль, и каждая миля этого ужасного пути внушала страх. Но Кино уже потерял старый мир и теперь должен обрести новый. Его мечта о будущем реальна – разрушить ее невозможно. Он произнес: «Я пойду», и его слова тоже стали чем-то реальным. Решиться пойти и сказать об этом вслух – все равно что проделать полпути.

Хуана наблюдала за Кино, пока он закапывал жемчужину; наблюдала, пока умывала и кормила Койотито грудью, пока пекла кукурузные лепешки на ужин.

Вошел Хуан-Томас. Он присел на корточки рядом с братом и долго молчал, пока Кино не заговорил сам:

– Что еще мне оставалось? Они обманщики!

Хуан-Томас мрачно кивнул. Он был старше, поэтому Кино всегда обращался к нему за мудростью.

– Трудно сказать, – ответил Хуан-Томас. – Мы знаем, что нас обманывают с рождения до самой смерти. Даже за гроб наш дерут втридорога. Но мы как-то выживаем. Ты бросил вызов не скупщикам жемчуга, а всем порядкам, всему устройству жизни, и я за тебя боюсь.

– Чего мне бояться, кроме голодной смерти?

Хуан-Томас медленно покачал головой.

– Голодной смерти следует бояться каждому. Допустим, ты прав. Допустим, твоя жемчужина действительно стоит больших денег. Думаешь, на этом все закончится?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Кино.

– Сам не уверен, но мне за тебя страшно. Ты идешь по неизведанной земле, не зная дороги.

– Я все равно пойду, и скоро.

– Да, – согласился Хуан-Томас. – Идти надо. Хотя сомневаюсь, что в столице тебя ждет что-то другое. Здесь у тебя есть друзья, есть я, твой брат. Там не будет никого.

– Что еще мне остается?! – воскликнул Кино. – Против моей семьи замышляют недоброе. Надежда моего сына на лучшую жизнь – вот на что они покусились. Но друзья меня защитят.

– Если это не причинит им неудобств и не подвергнет опасности. – Хуан-Томас поднялся, готовясь уйти. – С Богом.

– С Богом. – Кино даже не поднял глаз, таким непонятным холодом повеяло от этих слов.

Хуан-Томас ушел, а Кино еще долго сидел на циновке, погруженный в раздумья. Его окутало безразличие и какая-то серая безнадежность. Казалось, все пути перекрыты; в голове звучала только темная музыка врага. Чувства болезненно обострились, а ум вновь обрел глубокое соучастие со всем мирозданием – дар, полученный от предков. Слух Кино улавливал малейший звук близкой ночи: сонные жалобы устраивающихся на ночлег птиц, любовные стенания кошек, шелест волн по песчаному берегу, монотонный звон дали. Кино чувствовал резкую вонь обнажившихся при отливе бурых водорослей. В слабом свете огня узор плетеной циновки плясал перед его одурманенным взором.

Хуана с беспокойством смотрела на мужа. Она знала его и знала, что лучше всего просто молчать и быть рядом. Хуана словно тоже слышала музыку врага и боролась с ней, негромко напевая песню семьи – песню о надежности, теплоте и важности семьи. Она держала на руках Койотито и пела ему, чтобы отогнать зло. Ее голос смело бросал вызов темной музыке врага.

Кино не двигался и не просил подать ужин. Хуана знала: муж сам попросит, когда придет время. Взгляд у него был затуманенный. Он чувствовал, что снаружи притаилось и караулит зло. Что-то темное рыскало вокруг хижины, терпеливо поджидая, когда он выйдет в ночь. Сумрачное и страшное, оно грозило, звало, бросало вызов. Кино сунул руку под рубашку и нащупал нож. С широко раскрытыми глазами он встал и подошел к двери.