Моя борьба. Книга пятая. Надежды

ОНА, ПСИ(О)НА

Она тормозит,
Выходит из машины,
Пес нюхает труп,
Ты видишь все вокруг,
Ты видишь детали.
Пространство меж двух слов,
Оно все больше.
Он лежит у ее ног,
Будто бы уснул,
Пес прыгает вокруг,
Ей надо лишь встать,
Одеться
И тихо уйти.
Она тормозит,
Выходит из машины,
Пес нюхает труп,
Пока еще не гложет.
Первое слово, мой мальчик,
С каждым разом все дальше,
С каждым разом все дальше,
Тебе не дотянуться.
Первое слово, малыш,
С каждым разом все ближе,
С каждым разом все ближе,
Тебе не догадаться.
Он лежит у ее ног,
Будто бы уснул,
Пес прыгает вокруг,
Ей надо лишь встать,
Одеться
И тихо уйти.
По улице, мерцая,
Свет-мрак, уходят,
Фонари, свет-мрак, она уходит,
Прочь по улице, свет-мрак, и прочь
По улице, мерцая, свет-мрак,
Она уходит, свет-мрак
Уходит прочь.

Я встал под душ, а так как я собирался выпить, то перед выходом помастурбировал, чтобы было меньше соблазна изменить Гунвор, мне не хотелось вновь попасть в когти вожделения. Положиться на себя я не мог, от одного пива ничего не случится, но если я выпью два, то мне захочется еще, а когда я выпью еще, может произойти все что угодно.

Я стоял в душе, сжав рукой член, когда перед глазами возник Ханс Улав – он дрочил, лежа на кровати; я словно испачкался, и желание пропало. И все же у меня получилось. Потом я простоял под душем почти полчаса. Простоял бы и дольше, если бы горячая вода не кончилась, силы меня покинули, воля тоже, мне хотелось вечно так стоять и чтобы по телу струилась вода.

Вытереться у меня толком не получилось, а чтобы влезть в одежду, пришлось собираться с духом. Но одевшись, я почувствовал себя лучше. Сейчас хорошо бы выпить, может, слегка напиться, чтобы мысли переключились на что-нибудь другое.

Сейчас, когда за окнами морем лежала темнота, тускло освещенные комнаты стали такими же, какими казались мне в детстве. Все в них будто бы отвернулось от меня, обратилось внутрь. Чуждое, совершенно чуждое. И все остальное тоже, думал я, стоя перед окном и пытаясь распространить это ощущение туда, наружу, и увидеть, все ли там тоже чуждое и отвернулось ли оно от меня и там, от нас, от людей, бродящих по этой земле.

Это было пугающее чувство. Нас окружает мертвое, мы бредем по мертвому миру, сами того не замечая, более того, мы обратили его себе на пользу, мы используем мертвое в собственных целях. А мы – острова жизни. Деревья и другие растения с нами в родстве, и животные тоже, но больше ничего. Все остальное если не враждебно нам, то чуждо.

Я оделся и спустился по лестнице, мертвой, вышел на крыльцо, мертвое, прошел по улице, мертвой, спустился в переход, мертвый, дальше по дороге, мертвой, вдоль фьорда, мертвого, в парк, в его живую, но спящую тьму.