Нам здесь не место

Крошка

Мы ждем поезда.

Вдруг сквозь мрачную тишину ночи прорывается далекий вой.

— Aqui viene! Вот он! — кричит кто-то, и целый хор голосов подхватывает новость: «Поезд подходит! Он уже близко!» Люди бегут к путям, глядя на виднеющийся вдали огонек головного прожектора локомотива.

Люди затягивают лямки рюкзаков. Проверяют шнурки на обуви. Снимают завязанные на талии свитера и рубашки, чтобы их не зацепило колесами, и убирают их в сумки — никто не хочет оказаться под колесами поезда.

А он все приближается, и свет прожектора становится ярче. В животе у меня что-то переворачивается, ноги дрожат от страха и адреналина, поезд визжит, грохочет и воет. Я хватаю Пульгу за руку и тяну к рельсам.

— Скоро нужно будет бежать, Пульга! Согге, о’кей? Когда он подойдет ближе, беги изо всех сил. И как только сможешь за что-то ухватиться, хватайся! — кричу я.

Но Пульга просто стоит, глядя на приближающейся состав, и не двигается с места.

— Ладно, Пульга?

Он не отвечает, а потом мои слова тонут в грохоте колес, лязге и реве.

— Он вообще не замедляется! — раздается чей-то едва различимый в шуме крик, а первые вагоны уже проносятся мимо.

Я хватаю Пульгу за тонкое предплечье, такое хрупкое и костлявое, что страшно сжать его посильнее и сломать. Но я все равно тяну его за собой и бегу. У него не остается выбора, кроме как последовать за мной. И так мы бежим, стараясь ни в кого не врезаться и ни обо что не споткнуться, а нас хлещет поднятый поездом горячий сильный ветер.

Я не даю Пульге отстать, но состав несется с такой скоростью, словно задумал нас убить, словно хочет напомнить, что он — зверь, демон, существо, мчащееся сквозь ад.

Впереди я вижу других людей, которые тоже мчатся со всех ног, но не могут зацепиться за вагоны. Похожий на черное размытое пятно, поезд пролетает мимо так быстро, что мы не успеваем ничего понять, — и вот его уже нет. Нам остаются лишь дым и пыль. И мы, словно тени, хватаем ртами воздух, глядим ему вслед, согнувшись пополам, упав на землю.

— Все-таки он идет тут слишком быстро, — качая головой, говорит парню какой-то старик. Я начинаю нервничать, но старик смотрит на своего спутника и добавляет: — Ладно, hijo, сынок, надо идти дальше. В часе ходьбы отсюда есть поворот, там он сбавит скорость. Пойдем туда и будем ждать следующего поезда.

Они пускаются в путь, и те, кто подслушал их разговор, идут в том же направлении.

— Как думаешь, пойдем? — спрашиваю я Пульгу.

Но он сидит на земле и не смотрит на меня. Даже не слушает.

— Пульга!

— Видела, как быстро он ехал? — шепчет мой друг.

Его глаза крепко закрыты, словно он пытается избавиться от какого-то стоящего перед внутренним взором образа. Может, хочет забыть, как выглядел лежавший на земле Чико. Я тоже этого хотела бы.

— Я понимаю, понимаю, Иг говорю я ему, но он начинает трясти головой и колотить по ней, как будто хочет выбить то, что там застряло. Я хватаю его за руки. — Не делай этого, Пульга. Пожалуйста, пожалуйста… Перестань!

Он подчиняется и остается сидеть, безучастный, безжизненный, а старик с сыном и остальные, кто бежал вместе с нами, уходят все дальше.

Я тяну Пульгу, пытаясь заставить его встать.

— Надо идти, — говорю я ему. — Ты должен встать, пойти со мной, а потом нам нужно будет сесть на следующий поезд, понимаешь? Пожалуйста, идем.

Мое сердце бешено стучит, на лбу выступил пот. Я касаюсь лица Пульги, заставляя его посмотреть мне в глаза, и вижу, как мало осталось от моего друга. Чтобы вернуть хотя бы часть, я начинаю уговаривать его:

— Останься со мной, Пульга. Будь со мной и борись, о’кей?

Что-то в нем пробуждается, он смотрит, действительно смотрит на меня и кивает.

Я улыбаюсь ему, тому мальчишке, которого знала всегда, той его части, которая все еще тут и никуда не делась.

— О’кей, — говорит он и тянется к рюкзаку.

— О’кей, — повторяю я.

В этот миг мне становится легче, и мы спешим вдоль путей во тьму, по следам зверя.