Кварталы

Находившиеся вокруг члены отряда молчали. Подобно судьям, вынесшим приговор и наблюдающим, как его приводят в исполнение. Не знаю, что испытывали остальные — страх, отвращение, азарт. Я чувствовал глубокое удовлетворение. Моя личная месть свершилась. Причем руками самих людоедов.

Я смотрел на беспорядочно разбросанные тела, кровь, уже медленно вытекающую из колотых ран, грязь и смерть. И меня постепенно отпускало. Железные, сдавливающие голову и поднимающиеся из глубин сознания нескончаемые волны черной злости, медленно исчезали.

— Я… я могу идти? — спросил Клон, прижимая ладонь к раненому плечу.

А хорошо Кин приложил Клона. Даже если бы этот недотепа действительно смог убежать, его сил хватило бы ненадолго. Судя по тому, что кровь текла темная, густая, людоеду порезали одну из вен. На вскидку медиальную или плечевую. Но тут утверждать не буду, не специалист.

На наивный вопрос Клона я лишь улыбнулся и указал рукой в сторону главной улицы, немного поросшей растительностью. Мол, все дороги перед тобой открыты, мой хороший.

И Клон заковылял на выход, поверив тому, кто пришел в его дом, взял в плен и заставил играть в чудовищную и жестокую игру. Он шёл, оставляя за собой узкую темную полоску. И только почти добравшись до перекрестка людоед, теперь можно уже с уверенностью сказать, что бывший, остановился. Он, как и я, услышал шум сотни кинжально острых когтей, царапающих полуразрушенный битум. Стая проснулась. Стая почуяла. И стая рвалась за добычей.

Я первым увидел их. Темное марево, которое шевелилось над узкой второстепенной дорогой, ведущей на север. Казалось сам Город, этот безжалостный и кровожадный Город, ожил, выпуская свои хищные щупальца.

Когда Клон сообразил, что за опасность ему угрожает, то развернулся и побежал обратно. Туда, где лежали его мертвые товарищи. Не знаю, что было на уме у заморыша. Может, он рассчитывал на нашу помощь. Или хотел принять смерть от руки человека, а не оказаться растерзанным мутировавшим псом. Это осталось тайной, которая умерла вместе с Клоном.

Важно лишь то, что людоед не успел. Стая смела его, на ходу работая челюстями, отрывая здоровенные куски плоти от раненого человека, протаскивая его все дальше, вглубь проулка. Кровь влекла обезумевших от голода существ. А каннибалы здорово постарались, щедро орошая асфальт этой драгоценной жидкостью.

— Матерь божья, это же школько их тут, — тихо спросил Слепой, крестясь колючей рукой.

— До хрена, — быстро подсчитал я примерное количество псов.

Едва заметно качнулась баррикада под напором стаи, мерзко отозвалось дерево, прикрывавшее железные лаги, когда десятки когтей и челюстей попытались обрушиться на него. Псам было все равно, что жрать. В беззвучно злобе они жаждали укусить хоть что-то. Неважно что: мусор на дороге, крепкий бок товарища, еще теплое человеческое мясо.

Я смотрел на эту вакханалию и понял, почему невидимку так быстро сожрали. Это были не те милые собачки, с которыми мы познакомились, а что-то между бешеным голодным волком и бегемотом. Они жрали трупы вместе с костями, перемалывая их с яростным хрустом. Так громко, что хотелось закрыть уши, лишь бы не слышать все это.

К моему облегчению, стая не рванула к Гром-бабе. Точнее, несколько псов добрались до нее, чуть не обломали зубы о крепкое тело, находящееся в боевой трансформации, и, поджав хвосты, вернулись к своим. Нет, они испугались не неуязвимой женщины.

Даже убегая в прошлый раз, они не скулили, как побитые щенки. Просто отступили, приняв поражение. Однако в этот раз псы походили на самых обычных дворняг. Значит, не только на нас лесопосадка действует так негативно.

Между тем стая продолжала прибывать. Не думал, что всего от шестерых мертвых людоедов будет такая польза. Псам и самим было уже некомфортно, если можно так выразиться. Они лезли друг на друга, выталкивали собратьев дальше, поближе к Гром-бабе, а те, в свою очередь, пытались пробраться обратно. Кто-то падал и его тут же затаптывали растерянные и потерявшие последнюю связь с действительностью сородичи.

И когда уже стало ясно, что больше медлить нельзя, что под этой черной массой вряд ли осталась хоть одна косточка от некогда злобных людоедов и стая вскоре рванет обратно, я сжал кулаки, выплескивая из себя всю силу без остатка.

Короткие кустики, высотой не больше полуметра, вдруг резко устремились к небу, своими жесткими ветками тесня псов. Я слышал, как трещат под напором шипов кости, мутантов и лопается шкура… Как они скулят, падая на сородичей с внезапно выросших растений. С удовольствием наблюдал, как новые, только подоспевшие особи тщетно пытаются преодолеть преграду.

Это было самое идеальное, что я когда-то создавал. Колышущаяся, живая изгородь, сплошь состоящая из больших шипов и колючих ветвей. Она разрезала остатки стаи, тех немногочисленных псов, которые оказались за бортом нашего праздника жизни. А всех остальных заперев в проулке. И вот тогда над кварталами разнесся мой голос.

— Начали!