Стилист

Брежнев осёкся, вспомнив фразу про свадебного генерала.

— В общем, я не стал настаивать, пусть занимается экономикой, это сейчас одна из первоочередных задач. Мы с ним сошлись во мнении, что остаются два человека — Машеров и Романов. За тобой, Пётр Миронович, репутация рачительного хозяина, справедливого руководителя и, что важно, к тебе не прилипают слухи о тайных богатствах и роскошном образе жизни. Десять лет руководишь республикой, и экономические показатели просто удивляют в хорошем смысле этого слова. К тому же ты сам по себе, ни перед кем не стелешься. Григорий Васильевич, ты за четыре с лишним года во главе Ленинграда тоже успел зарекомендовать себя с лучшей стороны. Много строишь, хороший хозяйственник, диссидентов гоняешь… Опять же, возраст играет в твою пользу, возглавлять страну должен не дряхлый старик, а бодрый и энергичный руководитель. Вот решил поговорить с вами двумя с глазу на глаз, узнать, так сказать, готовы ли вы принять такое решение. Если оба согласитесь — на пленуме голосованием и выберем достойного.

Машеров с Романовым переглянулись, и белорусский лидер после небольшой заминки, глядя в глаза сидевшего напротив всё ещё Генерального секретаря, произнёс:

— Леонид Ильич, спасибо за оценку моей деятельности, но я тоже буду с вами откровенен. В кресле Первого секретаря ЦК компартии Белоруссии я чувствую себя на своём месте. Я объездил республику вдоль и поперёк, знаю нужды и чаяния простого народа, там моя Родина, а вот смогу ли руководить такой большой страной… Честно скажу, не уверен.

— Берёшь самоотвод?

Машеров со вздохом развёл руки в стороны.

— Ну а ты что скажешь, Григорий Васильевич?

— Да и у меня ситуация в целом схожая, только в пределах не республики, а 4-миллионного города. Много планов, Леонид Ильич, много задумок, но я так скажу: раз партия позвала — обязан откликнуться. Как говорится, кто, если не мы? Косыгин самоотвод взял, Пётр Миронович вот тоже не очень хочет покидать Белоруссию, получается, остаюсь только я. Не хочу ставить вас и партию в безвыходное положение.

— Партия-то партией, но ты больше всё же о народе думай. А партия… Это локомотив, который тянет за собой состав под названием СССР. Ты, как машинист, будешь в ответе за каждого из двухсот пятидесяти миллионов пассажиров этого состава. Осознаёшь уровень? То-то же… Ещё раз подумай, готов ли ты к такому, не согнёшься ли, не станешь ли марионеткой в руках любителей подковёрных интриг. Меня-то вон со всех сторон одолевают, то одни на свою сторону тянут, то другие. И ты, Пётр Миронович, не спеши отказываться. Тоже на досуге обдумай эту мысль, может, ещё и изменишь решение. И запомните: никому о нашем разговоре ни слова!

Машеров и Романов согласно кивнули.

— И вот ещё что… Держите, ознакомитесь на досуге. Это копии письма одного товарища, в котором он высказывает свои соображения по поводу политических и экономических преобразований в стране. В следующую среду в это же время жду вас у себя. И оба — тебя, Пётр Миронович, тоже это касается — оба подготовьте свои наброски по экономическому и социальному развитию СССР на ближайшие 5 лет. Не забудьте, что в 1980-м году Москва принимает Олимпийские Игры, к нам приедут гости со всего мира, они должны видеть, что мы живём не хуже, чем на капиталистическом Западе.

Глядя в спину уходящим соратникам, Брежнев думал, что слишком уж жадноватый блеск появился в глазах Романова, когда тот услышал предложение возглавить советскую компартию. Тем самым он посеял сомнение в сердце генсека, который уже было согласился на кандидатуру ленинградского лидера. Машеров в этом плане показался более спокойным и рассудительным. Вот к нему у Брежнева лежала душа. Никогда ни в чём белорус не поставил под сомнение свою репутацию, хорош и как лидер республики, и к его человеческим качествам не подкопаешься. А Романов, как комитетчики докладывают, ещё на старости лет спутался с какой-то певичкой. Вот ведь какой жирный кусок достанется западной прессе, обожающей копаться в грязном белье. А тут, тем более, руководитель государства. Может, всё же и впрямь Пётр Миронович передумает?

В этот момент в стене за спиной Генерального секретаря открылась неприметная дверь, и в кабинете появился невысокий человек в скромном сером костюме.

— А, Георгий, я и забыл про тебя, — оживился Леонид Ильич. — Присаживайся. Ты там сидел, всё слышал и видел, ну-ка делись своим мнением.

— Не знаю как вам, а мне Машеров кажется более подходящим на эту должность, — тихо сказал помощник Генсека Георгий Эдуардович Цуканов. — Романов какой-то… Какой-то он суетливый, что ли. Да и посмотрел я личные дела обоих, думается, что как хозяйственник и экономист Пётр Миронович всё же будет более полезен на посту лидера ЦК КПСС.

— Не слишком много у нас хозяйственников намечается во главе Правительства? Косыгин вон, теперь ещё и Машеров… А политикой кому заниматься, внутренней и внешней? Романов мог бы справиться, как думаешь?

— Пока он только показал, как надо диссидентов гонять, ещё неизвестно, что может наворотить на посту Генсека. За Машерова я спокоен, он как-то более предсказуем, но в то же время ещё и по-хорошему упёртый. Всё делает на совесть, не кидается из крайности в крайность.

— Ясно, — задумчиво побарабанил пальцами по столу Брежнев. — Вижу, что мысли у нас с тобой текут в одном направлении. Что ж, попробуем Петра Мироновича переубедить.