Мой адрес — Советский Союз! Том третий

— А вы сидите, вам, наверное, спешить некуда.

Он ободряюще мне улыбнулся, затем достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитал две десятки и положил на стол.

— Тут за всё хватит, что уже заказали, включая чаевые официанту.

— Да не нужно, у меня есть деньги…

— Мы вас пригласили — мы и платим. Вы наш гость. Приятно было познакомиться!

Мы попрощались, я остался в несколько растерянном состоянии. Потом подумал — какого хрена?! И принялся за картошку с селёдкой. Потом заказал кофе и кусок земляничного пирога — ну люблю я сладкое, благо что у меня, как я заметил после переноса сознания, вполне себе ускорился метаболизм.

Фух, теперь можно и в аэропорт. Переночую в зале ожидания, сидя в жёстком кресле, зато не опоздаю на самолёт. Вылет в 6.40, и я не стал бегать по гостиницам только ради укороченной ночёвки. Дело молодое, да и тело тоже. Сколько в той жизни я вот так по вокзалам и аэропортам ночевал, ничего, не умер.

Время было почти девять. Ладно, пойду, больше всё равно ничего заказывать не буду, вроде как наелся. Тем более народ подтягивается, администратор вон уже подходил, интересовался, когда я планирую освобождать столик. На всякий случай положил ещё и свою десятку, после чего решительно направился к выходу.

— Эй, парень!

Я повернулся к Тарковскому.

— Вы мне?

— Да-да, тебе. Подойди-ка!

Краем глаза заметил, что в мою сторону стали поворачиваться головы посетителей. Видно, ждали, что будет дальше. Если Тарковский на потеху публике попробует выкинуть какое-нибудь коленце… Не погляжу, что это уже культовый режиссёр, врежу с левой — мало не покажется. Хотя с левой поостерегусь, боюсь снова повредить палец. Тогда с правой, но не в рожу, ему ещё ей светить в присутственных местах.

— Садись!

Тарковский хлопнул ладонью по сидушке стула, больше смахивающего на кресло, а когда я сел, ткнул пальцем в сторону Кончаловского:

— Ты знаешь, кто он?

Андрон, откинувшись на спинку кресла, смотрел на меня, задрав подбородок, и казалось, с трудом сдерживает самодовольную улыбку.

— Человек, который пока больше известен как сын Сергея Михалкова, но имеющий задатки неплохого режиссёра.

Напыщенная мина как-то резко сползла с потемневшего лица Кончаловского, а Тарковский неожиданно расхохотался, хлопая себя по тощим ляжкам.

— Нет, ты слышал, Андрон? Задатки неплохого режиссёра… Оказывается, ты не так безнадёжен, дружище!

— Спасибо и на этом, — пробормотал Кончаловский.

— А меня знаешь? — спросил Тарковский, всё ещё всхлипывая от смеха.

— Знаю.

— И что можешь обо мне сказать?

Я заглянул в его маленькие, глубоко посаженные и искрящиеся ледяным весельем глазки. Сказать, что ли, что как режиссёр он, возможно, и гений, а как человек — говно… Фактов из биографии Тарковского, которые подтверждают данный постулат, более чем достаточно, в своё время почитал в сети немало воспоминании его современников. Но ладно, не буду нагнетать ситуацию, тем более режиссёр нетрезв, кто знает, какая реакция может последовать.

— Как режиссёр, пожалуй, вы не менее, а скорее даже более талантливы, чем Андрон Сергеевич, хотя многие считают ваши картины слишком сложными и нудными.

— А, слыхал, Андрей? — довольно ухмыльнулся Кончаловский. — Тебя он тоже уел!

Тарковский, однако, не стал темнеть лицом, как недавно Андрон, а отреагировал неожиданно весело.

— Так ведь самое главное, что более талантлив, чем ты, — хмыкнул он. — Слушай, а ты ведь со Стругацкими вроде сидел, верно? Молодой писатель?

— Скорее поэт, хотя таковым себя по большому счёту не считаю, — тоже хмыкнул я.

— Самокритично. А как звать?

— Евгений… Евгений Покровский.

— Покровский, Покровский… Что-то я таких поэтов не припомню. Действительно, из молодых выходит, но уже с коркой члена Союза писателей в кармане. Член?

— Член, но не Союза писателей…

— Погоди-ка, — оживился Кончаловский. — Рассказывал мне Женя Евтушенко про одного Покровского, который из Свердловска, своего тёзку, они в Юрмале пересекались. Говорил, талантливый парень, кое-что из его вещей даже читал. Правда, больше песни сочиняет и ещё, кажется, боксом занимается.

— Так ты и есть тот самый Покровский из Свердловска? — спросил Тарковский.

Я молча пожал плечами и со вздохом состроил мину, мол, раскрыли-таки моё инкогнито.

— Евтушенко толк в стихах знает, — констатировал Тарковский. — Не сильно торопишься? Присядь… Надо выпить за знакомство! Жора!

Мигом нарисовался официант.

— Свежую рюмку, будь добр. И вилку.

Хм, не чистую, а свежую. Оригинален даже в мелочах. Официант молча исчез, а я было хотел заявить, что недосуг мне тут с вами водку распивать, но затем подумал, что когда ещё появится шанс выпить с самим Тарковским? Да и с Кончаловским впридачу. Будет о чём детям и внукам рассказать. Надеюсь, что в этой реальности они у меня тоже будут.

Повернулся официант с рюмкой и вилкой. В рюмку режиссёр тут же плеснул водки и протянул мне. Потом налил себе и Кончаловскому.

— За знакомство!

— За знакомство! — повторил я и опрокинул в себя содержимое рюмки.

Взял с тарелки маринованный огурчик, закусил. Тарковский с Кончаловским тоже выпили, тоже закусили.

— Ты правда боксёр? — спросил Андрей Арсеньевич. — Что-то серьёзное выиграл?

— Да так, по мелочи, два подряд чемпионата СССР и чемпионат Европы этого года.

— Ничего себе мелочь! — воскликнул Андрон. — Чемпионат Европы, это, наверное, серьёзный турнир?

— Серьёзный, но вот когда выиграю Олимпиаду — смогу сказать, что кое-чего в боксе добился. Или хотя бы чемпионат мира. Но он пока не проводится, так что нужно побеждать на Олимпийских играх.

— А когда они?

— В следующем году в Мюнхене.

Млять, насколько же далеки творческие люди от спорта, даже не знают, когда Олимпиада проходит… И тут же невольно вспомнилась история с палестинцами и израильскими спортсменами, которая то ли случится, то ли нет — многое зависит от того, насколько серьёзно комитетчики во главе с Андроповым отнесутся к моим предупреждениям.

— Поедешь?

— Сначала надо отобраться.

— У тебя это получится, — уверенно заявил собеседник. — Я в людях разбираюсь и могу немного предсказывать будущее. Это у меня от деда, известного украинского поэта и журналиста Александра Карловича, которого я, правда, не застал, он умер до моего рождения. Так вот моё чутьё мне подсказывает, что ты поедешь на Олимпиаду. А про медаль не скажу, туман дальше.

Он снова разлили водку на троих. У меня в голове и так уже малость шумело; со Стругацкими до этого пару рюмашек опрокинул, и ещё одну с режиссёрами. Теперь вот снова предлагают… Млять, сколько же в них влезает?

— У меня режим, ещё одну — и хорош, — твёрдо заявил я.

— Понял, — неожиданно легко согласился Тарковский. — Всё на алтарь будущей олимпийской победы. Давай за неё и выпьем!

Выпили. Закусили… Благодаря ускоренному метаболизму в желудке уже появилось свободное место, так что я не ограничился снова огурцом, подцепил из глубокой вазочки вилкой покрытый плёночкой слизи маринованный грибок и отправил в рот. А потом ещё один. Оставалось их там с десяток, ну я и не стал рефлексировать, тем более что вроде бы кроме меня на грибы никто больше не покушался. Отведал и маринованных помидорок… В целом ассортимент напоминал посиделки в деревенской избе, только что сала не хватало, да вместо самогонки была «Столичная».

— А ты что из наших работ видел? — неожиданно сменил тему Тарковский.

Вопрос слегка поставил меня в тупик. Так-то я помнил практически все фильмы Тарковского и многое из того, что снимал в моей прежней реальности Кончаловский, но был риск допустить ошибку в дате, называть ещё не снятый фильм.

— У Андрона Сергеевича видел «Первый учитель», «Историю Аси Клячиной…», «Дворянское гнездо» и «Дядю Ваню». У вас, Андрей Арсеньевич — картины «Иваново детство» и «Андрей Рублёв».

Кажется, по датам не ошибся. Хотелось бы верить, чтобы не попасть впросак. Всё-таки попал.

— Лента выходила в укороченный прокат и сильно порезанная, под названием «Асино счастье», — поморщился, словно от зубной боли, Кончаловский. — Положили, сволочи, на полку.

— Да-да, «Асино счастье», — поддакнул я. — Сам не знаю, откуда это название выскочило — «История Аси Клячиной».

Блин, хорошо ещё, я полное название фильма не назвал, это вызвало бы дополнительные вопросы.

— А помнишь, как на премьере Смоктуновский встал перед тобой на колени? — вдруг спросил Тарковский.

— Такое разве забудешь… Зато Шкловский перенес сердечный приступ, так на него сцена похорон деда подействовала. А моя первая режиссёрская работа — короткометражка «Мальчик и голубь», — добавил Кончаловский с какой-то ностальгией во взгляде. — Снимал ещё во ВГИКе. Между прочим, на Венецианском кинофестивале 62 года в конкурсе детских фильмов картина получила «Бронзового льва». А ты мне бабочку тогда не отдал.

Последнее уже было обращено к Тарковскому. Видя в моих глазах непонимание, счёл нужным пояснить:

— Он ведь тоже на том фестивале своего «Золотого льва» получил за «Иваново детство». Причём улетел первым, и выпросил у меня бабочку для официального приёма. Я эту бабочку стащил у отца. А через три дня вдруг и меня приглашают на фестиваль с той самой детской короткометражкой. В Венеции с Андрюшей и встретились. Но он переночевать меня в свой номер не пустил…

— Потому что видел тебя в компании Вали Мальвиной.

— Во, видал ревнивца?! Так и пришлось потом на пляже ночевать. А потом он сходил на приём в моей — вернее, моего отца — бабочке, и когда мне нужно было идти на приём, эта сволочь бабочку мне не вернула. Назло, из-за Вальки! Пришлось потратить на эту несчастную бабочку 10 долларов.

— Ага, зато водкой расторговался, — поддел друга Тарковский. — Ладно, чего былое бередить… Я вот сейчас снимаю фильм по роману польского писателя-фантаста Станислава Лема, — повернулся он ко мне. — «Солярис», читал, может?

— Читал, — кивнул я. — Это про мыслящий океан и призраки на орбитальной станции.

— Вот-вот, про него, про океан. Хотя смысл моего фильма гораздо глубже… В общем, вырвался в Москву на пару дней, а тут Андрона встретил, решили встречу отметить.

— Хорошие роман, философский, — сказал я и спросил, чтобы поддержать тему. — И кто в главных ролях?

— Банионис и Наташа Бондарчук. Молодая, жутко талантливая актриса.

Ну как же, соблазнил девушку, будучи намного взрослее, да ещё и женатым … Хотя и она была замужем. Читал я об этом романе, так ничем и не закончившемся.

— Думаю, это будет мой лучший фильм, — уверенно заявил режиссёр. — По крайне мере в ближайшем будущем.

— Если цензура его не порежет, как мою, Аську, — добавил Кончаловский. — Я тоже думал, что это будет лучший мой фильм, прорыв в отечественном кинематографе.

Слушал их и думал, какой сегодня насыщенный знаковыми знакомствами день. Сначала братья Стругацкие, теперь вот Тарковский с Кончаловским. В прежней своей, первой жизни я о подобном не мог и мечтать. Жил себе тихо-мирно, никого не трогал, возился с техникой… А к финалу своего существования и вспомнить-то нечего оказалось. Сейчас же за полтора года уже столько всего случилось, что даже не верится, что всё это было со мной. Ан нет, вот сижу в ресторане Центрального дома литераторов, в легендарном месте, за одним столиком с самим Тарковским… Ну и Кончаловским, что-то он у меня в качестве какого-то бонуса вырисовывается постоянно. Согласен, Тарковский — фигура неоднозначная, некоторые его фильмы я больше одного раза смотреть не мог, но если уж в моей истории всё мировое кинематографическое сообщество считало его гением, то мне ничего другого не остаётся, как с этим мнением согласиться. Хотя, будь моя воля, я бы в картинах Андрея Арсеньевича добавил экшна, голливудщины. Недаром же народ уходил с сеансов, не в силах выдержать эту мутотень. Нужно и о простых людях иногда думать.