Князь из будущего ч.2

* * *

Через две недели. Новгород.

Мастер Никифор, робея, выложил перед князем плод своего труда. На его лице было написано нешуточное волнение и гордость. Шутка ли, первую монету в государстве сделал! Самослав, взяв в руки металлическую чешуйку размером с ноготь, замер в тоскливом недоумении.

— Что это за дерьмо? — спросил он у мастера, который чуть не потерял сознание от ужаса. — И что это за жуткая рожа на монете? Только не говори, что это я, иначе мне сейчас плохо станет.

— Это вы, ваша светлость, — просипел мастер, который чувствовал себя так, словно на него вылили ушат ледяной воды. От гордости за хорошо сделанную работу не осталось и следа. Не получить бы плетей!

— Я что, такой урод, по-твоему? — озадаченно спросил князь. — Людмила!

Никифор торопливо склонился, когда княгиня пришла с кухни, одетая в простой сарафан, подпоясанный узорным поясом.

— Вот скажи, — спросил Самослав, протягивая ей монету. — Это на меня похоже?

— Это на болотную кикимору похоже, — сказала княгиня после недолгого раздумья. — Можно я эту страсть себе возьму, а то княжич Святослав все интересуется, как настоящая кикимора выглядит? Мне теперь куда легче ему это объяснить будет.

— Но, ваша светлость…, — мастер был бледнее полотна. — Даже сам Август… И Августа… Никто не может на монете настоящие портреты резать. Нет таких мастеров больше!

— Ну ладно! — вздохнул Самослав. — Тогда давай совсем без портрета. Лучше уж никак, чем так.

— У Батильды, новой служанки, что недавно из Кёльна привели, сын есть, — сказала вдруг княгиня. — Он из дерева ножичком таких зверюшек вырезает, просто заглядение! Как живые прямо!

— Да? — задумался князь и обратился к Никифору. — В ученики возьмешь этого мальца! Ты будешь старшим на монетном дворе, а он вместо тебя будет штемпели для монет резать. А пока изобрази на одной стороне римскую цифру один, а на другой воина на коне, который поражает змия. С такой задачей справишься?

— С такой справлюсь, — мастер Никифор проглотил непослушный комок в горле. — Ваша светлость, вы же язычник. Неужто повелите святого Георгия на монете изобразить?

— Иди, делай, что сказано! — в глазах князя плеснулся смех, и мастер удалился, кланяясь, как заведенный. На его лице было написано неописуемое удивление.

— А зачем ты этого Георгия хочешь на своей монете выбить? — нахмурилась Людмила. Она, как и все женщины словен, истово почитала Мокошь, женское божество.

— Это не я сказал, что это святой Георгий, — рассмеялся князь. — Это он сам! Христиане будут считать, что это их святой, а на самом деле это бог Яровит с копьем. И всем хорошо.

— Вот как? — между бровей княгини залегла складка. — И что в этом хорошего? Вроде как обман получается.

— А кого я обманываю? — задал ей вопрос муж. — Я никому ничего говорить не буду. Воины увидят на монете бога Яровита, а христиане — святого Георгия. Вот сколько у нас христиан в городе?

— Да больше половины, — пожала плечами Людмила.

— А купцы откуда едут? — продолжил князь. — Из христианских земель! Будут они монету в руки брать, если на ней Яровит или Перун изображены будут?

— Думаю, возьмут, — сказала после недолгого раздумья княгиня. — Ежели монета из хорошего серебра будет, купцы ее возьмут, даже если на ней сам Сатана будет выбит.

— Хм…, — задумался князь. — Тут ты права, конечно. Но, если на монете христианский, по их мнению, святой будет изображен, то такую монету они возьмут куда охотнее. Согласна?

— Пойду я, — с непроницаемым лицом сказала княгиня. — Умила что-то раскричалась у нянек. Надо покормить ее.

— Что-то я не то делаю, — сжал виски руками Самослав, когда его супруга ушла, изо всех сил хлопнув на прощание дверью. — Если против даже жена, которая обычно мне слова поперек не говорит, значит, тут что-то не так. Эй! — крикнул он.

А когда в двери появилась курносая физиономия служанки, приказал:

— Епископа Григория ко мне позовите!

Его Преосвященство вплыл в горницу, благоухая запахом нового сорта настойки. Григорий больше не злоупотреблял, но его глубочайшие познания в предмете, колоссальный опыт и тонкий вкус были по-прежнему востребованы нарождающейся алкогольной промышленностью княжества. Епископ был в прекрасном расположении духа. Его теперь, словно родовую знать, именовали Владыка, и он набирал авторитет не по дням, а по часам.

— Посмотри! — протянул ему монету Самослав.

— Прекрасная работа! — восхитится Григорий. — Королевские ювелиры Аббо и Элигий умрут от зависти. У них король Хлотарь куда хуже выходит.

— Да? — несказанно удивился Самослав. — А Людмила вот говорит, что эта морда на кикимору похожа.

— На кикимору? — как-то по-новому посмотрел на монету Григорий. — Действительно! Народ у нас во тьме язычества пребывает. Не приведи господь, еще смеяться начнут. Нет, ну ты посмотри, какой нос дурацкий получился!

— Я предложил всадника с копьем изобразить, — пояснил князь. — Тогда христиане будут думать, что это святой Георгий, а язычники — что это бог Яровит. А жена моя считает, что я над богами насмехаюсь. Так дверью хлопнула, что чуть терем не развалила.

— Княгиня? — поразился Григорий. — Дверью хлопнула? Наша княгиня или еще какая-то? Тогда хорошенько подумать надо. Если даже она разозлилась, то остальные могут и вовсе за топоры взяться. Хотя, идея хорошая. Одобряю!

— Может, звезду на монете изобразить? — с надеждой спросил Самослав.

— Нельзя! — отрезал Григорий. — Пентаграмма адская, метка Сатаны и символ еретиков гностиков. Ты же не хочешь, чтобы твою монету сразу в слитки переплавляли перед тем как в Галлию везти? Там за такое от церкви мигом отлучат.

Разговор зашел в тупик, и никаких новых мыслей никто из собеседников не родил.

— Оставляй всадника, княже — согласился Григорий. — Так гораздо лучше будет. А еще надо на монете год выпуска указывать, как старые императоры делали. А про святого Георгия и Яровита подумать нужно. У господа и слуг его бесчисленное множество имен. Ты, князь, победы на поле боя одерживай, а я душами людскими займусь. Там еще ой, как много работы. Лет на сто вперед хватит. И кстати, я недавно читал труды святого Дионисия Малого. Он предлагает от рождества Христова календарь вести. Уж больно у ромеев летоисчисление неудобное[15].

Григорий ушел, а Самослав пошел в спальню, где обнял беззвучно рыдающую жену. Она прильнула к нему и подняла залитые слезами васильковые глаза.

— Я уже давно поняла всё, — прошептала она, всхлипывая. — Не будет старых богов скоро. Ты в ромейскую веру нас привести хочешь. Я же не дура, вижу, что вокруг происходит. Даже Любава, и та в церковь молиться бегает. Ее муж-грек с толку сбивает.

— Не плачь, любовь моя, — Самослав прижал жену. — Так надо. Если не сделать этого, сомнут нас. Не сейчас, так потом. Не нас, так наших внуков. Старые боги слабеют понемногу. Нам больше не по пути с ними.

— За тебя боюсь, Само, — посмотрела на него жена заплаканными глазами. — За детей наших боюсь! Не спасет нас твой Христос. Он ведь даже самого себя спасти не смог. Что люди скажут, когда князь от своих богов отречется?

— Скажут: на бога надейся, а сам не плошай, — вдруг задорно подмигнул ей муж. — Я не буду делать глупостей, обещаю. Это случится ровно тогда, когда будет нужно, и не минутой раньше.