Черные ножи

— Спасибо! — обрадовался Леша. — Я знал, что ты поможешь!

— А чья бригада-то? — тяжело вздохнул я. Будто других забот мало, теперь еще придется следить за кем-то. Но я уже пообещал, и отступать назад не собирался.

— Зуева, они в нашем цеху работают на второй ленте.

Я смутно помнил этих людей — обычные работяги, точно такие же, как и тысячи других вокруг. Хоть мы и трудились в одном цеху, но пересекались редко — каждый отвечал за свой фронт работ, а гигантские размеры цеха не доставляли желания постоянно бегать из конца в конец, хотя это и помогало чуточку согреться. С отоплением была совсем беда. Мы мерзли, как цуцики, несмотря на массу теплых вещей и валенки на толстой кожаной подошве, которые нам выдали на заводе во временное пользование. Зима выдалась поистине лютая, и короткое потепление давно закончилось, вновь ударили крепкие морозы, а столбик уличного термометра частенько переваливал за отметку минус тридцать пять.

— Информацию принял, товарищ Носов! — торжественным тоном сказал я. — Предлагаю разработать план оперативных мероприятий!..

Но на следующее утро нам оказалось не до слежки, работы навалилось столько, что ни на секунду не получалось отвлечься, а когда пришло время обеда, Петр Михайлович приказал не расходиться, а собраться всей бригадой в первой столовой.

Весь день с самого начала смены творилось нечто странное — почти каждый, проходящий мимо рабочий, норовил одобрительно похлопать меня по плечу, улыбнуться или сказать что-то поощрительное. Словно у меня день рождения, который внезапно отмечает весь ЧТЗ. Через какое-то время я стал чураться людей и периодически проверять, застегнута ли у меня ширинка. А тут еще Михалыч с этим общим сбором…

В кои-то веки мы отправились в столовую всей бригадой. В остальные дни все питались, кому как было удобнее. Кто-то кушал в общей столовой, другие носили с собой судочки, а после того, как приканчивали их содержимое, шли в столовую и наполняли их готовыми блюдами. Наши продуктовые карточки, которые мы в начале каждого месяца сдавали в заводоуправление, отоваривались в столовых, часто в два или три раза выше нормы — это было своеобразное поощрение за ударный труд, которое мог позволить себе комбинат. Так что многие уносили еду домой, чтобы поделиться с семьями. Это разрешалось.

Меня по дороге в столовую и за обедом то и дело окликали незнакомые люди:

— Поздравляю!

— Ты молодец! Гордимся!

— Наш человек!

Петр Михайлович лишь загадочно улыбался, глядя на это представление. Остальные недоуменно косились в мою сторону.

Филиппов уточнил:

— Ты случаем в лотерею не выиграл? А то займи сто рублей!

Могучий Казаков отводил руками особо настойчивых, приговаривая:

— Отстаньте от парнишки, ему покушать нужно! Видите, какой худой?..

Я же совершенно не понимал, в чем дело. И Леха удивленно крутил головой по сторонам, тоже ни черта не соображая в происходящем.

И лишь когда мы сели за стол, взяли свои порции, съели их до последнего кусочка, Петр Михайлович торжественно достал из-за пазухи сложенную пополам газету «Комсомольская правда» от сегодняшнего числа, и, раскрыв ее на первом развороте, показал всем присутствующим содержимое.

Там в разделе «Люди с горящими сердцами» красовалась моя фотография в анфас из личного дела, с широко раскрытыми чуть испуганными глазами, а рядом шел крупным шрифтом кричащий заголовок: «Челябинский комсомолец-герой в одиночку задержал банду преступников!»

Тут мне внезапно стала понятна всеобщая сегодняшняя суета вокруг моей персоны. Еще бы, материал в центральном издании, выходящим десятками миллионов тиража по всей стране. И моя физиономия на развороте! Вот уж внезапная вселенская слава, которой я вовсе не жаждал. Я взял газету и быстро пробежал глазами текст. Все было написано в лихом стиле, видно, для привлечения молодежной аудитории, и сама история оказалась изложена достаточно правдиво и подробно. Получилась некая ковбойская перестрелка в стиле западных вестернов — наш советский истерн, со мной в главной роли, но мораль была подведена крепкая: только настоящий комсомолец способен на подобный подвиг!

— Товарищи! Друзья мои! — Михалыч поднялся из-за стола и взял в руки стакан с чаем, и мне показалось, что он даже слегка прослезился. Вот уж в ком, а в нем я никогда прежде не подмечал сентиментальных черт. Оказалось, даже в его железном сердце есть место чувствам и эмоциям. — Я не силен в речах, но хочу сказать, что горд находиться рядом с такими ребятами! Казалось бы, пацаны совсем… молодые, без головы… а правильные, смелые! Спасибо Дима, спасибо Алексей!..

Он настолько растрогался, что мне даже стало неудобно. А Леха, о котором в тексте не было упомянуто ни словом, надулся от гордости.

И люди, смотревшие на наш стол со своих мест, внезапно поднялись на ноги и тоже взяли в руки стаканы с чаем и компотом, поднимая этот импровизированный тост в мою честь.

Я встал и нелепо раскланялся на все четыре стороны. Мне было дико неудобно.

Потом, когда все вокруг успокоилось, и мы вернулись к еде, Михалыч негромко сказал:

— Да, вот еще что. С утра к девяти часам дуй в бывшую школу №48 по Спартака. Знаешь, где находится?

Я кивнул, это было недалеко от завода.

— Там на первом этаже сейчас располагается челябинский обком. Оттуда позвонили в заводоуправление и попросили тебя явиться. Ну как попросили… приказали! Отгул на первую половину дня я уже подписал.

Всесоюзная слава не проходила даром. Кажется, на меня обратили внимание люди, облеченные властью. Это плохо, я предпочел бы держаться в тени. Но выбора не было, все решили за меня. Я лишь уточнил у бригадира:

— А Леша со мной?

— Его туда не звали, — хмыкнул Михалыч, — так что твой друг, как штык, обязан быть в цеху к началу смены!

Алексей, прекрасно слышавший этот диалог, лишь тяжко вздохнул, выражая этим всю бесконечную несправедливость нашего мира. Но я ничем помочь ему не мог.

Подумав немного, я негромко поинтересовался у своего друга:

— Слышь, Лех, а у тебя остался школьный костюм и галстук?