Черные ножи

Глава 10

Утром Леша не зашел за мной, как делал это обычно. Я прождал его лишние четверть часа, прежде чем двинутьсяся к трамвайной остановке, надеясь, что он банально проспал и выскочит сейчас из-за угла с радостным криком. Но он так и не встретился мне по дороге, не увидел я его и в очереди на проходной завода, и в цеху Михалыч вместо приветствия бросил мне недовольным тоном:

— Где твой дружбан шатается? Обещал сегодня быть на полчаса раньше, и нет его!

— Не знаю, — пожал я плечами, — я не видел Лешу со вчерашнего вечера.

— Он ножик у меня попросил, — мрачно сообщил Петр Михайлович, — складной, я его всегда с собой ношу. Сказал, надо на всякий случай!..

Я заволновался. Как видно, Леха задумал что-то опасное. Зачем ем оружие? Его сегодняшний прогул, плюс ножик, да еще некая информация, которую он собирался поведать мне вчера, но так и не успел этого сделать — все вместе составляло тревожную картину. Не случилось бы чего…

Бригаду Зуева я видел при входе в цех в полном составе. Они трудились в поте лица на сборке, и ничего подозрительного в их поведении я не заметил. Правда, я и не вглядывался особо. Но сомневаюсь, что даже будь они в чем-то замешены, я увидел бы это на их лицах или в поведении.

До обеда Леша так и не появился. Я никак не мог сосредоточиться на работе, прокручивая раз за разом в голове все, что он успел мне вчера сказать. Информации было немного, он сообщил лишь, что следил за Зуевым и его людьми. Что он обнаружил? Вряд ли нечто преступное, иначе не тянул бы резину, а сразу бросился бы в милицию или, как минимум, с докладом к бригадиру. Уж Михалыч нашел бы способ схватить преступников, будь преступление делом доказанным. Но так не случилось, при этом нечто все же насторожило Леху, какой-то факт он посчитал важным, из ряда вон выходящим, раз так сильно разволновался?..

Гадать бессмысленно, нужно просто дождаться, пока Леша явится, и подробно его расспросить. Не может же он прогулять целую рабочую смену без уважительной причины? А раз Михалыч был не в курсе прогула, то Леша не отпросился… а человек он весьма обязательный и пунктуальный, всегда считавший, что лучше прийти на место встречи на полчаса раньше, чем на полминуты позже.

День тянулся медленно, я то и дело поглядывал в проход между рядами танков, надеясь увидеть фигуру Алексея, спешившего к нам. Петр Михайлович, видно, тоже слегка волновался, хотя виду не подавал, но хмурил брови суровее обычного и взвинтил темп работы по максимуму, чтобы чуть компенсировать нехватку одного члена бригады.

К тому же по цеху то и дело ходило начальство, контролируя происходящие процессы. То одна, то другая группа инженеров и технологов шествовала сквозь наш цех, останавливаясь и проверяя качество работы. Они горячо обсуждали что-то между собой, углубляясь в масштабные чертежи, которые раскладывали прямо на полу цеха. Основная их цель заключалась в ускорении процесса сборки танка за счет минимизации числа деталей. Жаль, я не мог никому рассказать, чем кончилось в итоге усовершенствование Т-34. Я помнил лишь, что количество деталей в итоговой сборке уменьшилось почти на треть, усилилась броня башни и корпуса, сменилась коробка передач — у текущей модели она была недоработанная, усилие на педали сцепления было около семидесяти килограмм, и танкист, чтобы отжать его, должен был упереться куда-то плечом или рукой, увеличилась быстроходность, маневренность, проходимость. Но до запуска модификации Т-34–85 было еще почти два года, и я никак не мог ускорить течение времени.

Нынешняя же модель Т-34, она же Т-34–76 (последняя цифра — калибр орудия в миллиметрах) еще обладала множеством недостатков, но представители частей буквально дрались за каждый танк. И скорость производства завод наладил весьма высокую. За ноябрь было собрано двести тридцать танков, за декабрь — двести семьдесят пять.

Вечером, примерно в четверть шестого, я увидел знакомого мне сержанта милиции Морозова — того самого, кто первым прибежал в знаменательный для меня день на место ограбления. Я сразу его узнал, еще издалека. Он расспрашивал о чем-то одного из рабочих, и тот указал рукой в мою сторону.

Сердце тревожно забилось. Появление сержанта не предвещало ничего хорошего. Впрочем, оставался вариант, что явились по старому поводу.

Но Морозов сходу разрушил эту версию.

— Привет, Буров, читал про тебя в газете! Знаменитость! Хоть в актеры иди! — начал он, улыбаясь, но тут же сменил выражение лица на официальное, и спросил уже совершенно иным тоном: — Гражданин Носов, Алексей Тихонович вам знаком?

— Конечно, знаком! Да и ты… вы его знаете, сержант! Это именно он позвал вас на помощь в день ограбления!

У меня застучало не только в груди, но и в висках. Голова слегка закружилась. Случись этот разговор в первый день моего появления здесь, я бы точно рухнул в обморок. Но к этому моменту я уже изрядно освоился, окреп и лишь немного поплыл, но выдержал.

— Ответьте на вопрос, гражданин Буров.

Я рассердился и заговорил резковатым голосом:

— Алексей Носов — мой друг. Мы работаем вместе в бригаде товарища Корякина, вот он стоит справа от корпуса танка и может подтвердить мои слова! Я не видел Лешу со вчерашнего вечера… с ним что-то случилось? К чему эти вопросы?

Петр Михайлович и остальные отложили работу, но держались на расстоянии, чтобы не нарушать конфиденциальность беседы.

Сержант Морозов посмотрел на меня, затем на остальных членов бригады, подумал и все же ответил.

— Гражданин Носов найден сегодня рано утром в кустах под путепроводом по улице Спартака… очевидно, он пролежал там со вчерашнего вечера…

Я глубоко вздохнул, пытаясь собрать крупицы воздуха. Сердце замерло на мгновение.

— Он жив?

Сержант все тянул, не отвечал, и я в душе уже смирился с неизбежным. Провести ночь на улице при такой погоде — это гарантированная смерть. Но как? Почему? Что произошло? Ох, Леша, Леша…

Наконец, Морозов заговорил:

— Ваш товарищ, вероятно, получил удар неким твердым предметом по затылочной части головы. Скорее всего, металлическим обрезком трубы или кирпичом. Это привело к долгосрочной потере сознания и сильному кровотечению. Его нашли случайные прохожие, спешившие утром на работу. Вызвали скорую помощь, милицию… в кармане при досмотре обнаружили заводской пропуск, фамилию потерпевшего уточнили в заводоуправлении, и там уже направили в ваш цех…

— Сержант! Он жив или нет? — грубо и громко прервал я его длинный рассказ. Михалыч и остальные, услышав мой выкрик, уже не стесняясь, подошли ближе.

Морозов пожал плечами:

— К счастью, его череп выдержал удар. Преступник, скорее всего, подумал, что проломил ему голову и не стал добивать, просто оттащил в кусты и там бросил. Его вероятнее убил бы ночной мороз, но преступник бросил его прямо под наружную трубу теплотрассы. Очевидно, это его и спасло. Носов жив, но в очень тяжелом состоянии и без сознания, так что показания у него в данный момент взять невозможно. Сильная степень обморожения, плюс большая кровопотеря… любой другой не дотянул бы до утра! Твоему другу очень повезло…

Я выдохнул… потом еще раз втянул воздух полной грудью и снова выпустил его из легких, и еще раз, и еще… и только тогда слегка отпустило. Сержант, между тем, продолжал:

— Когда ты видел его в последний раз? Что он собирался делать? Куда планировал пойти?

Рассказать ему про бригаду Зуева? А что я скажу? Что Леха убедил себя в их непонятной вине, и даже начал следить за кем-то? Бред! К тому же, вовсе не доказано, что пострадал он из-за этого дела. Улица Спартака тянулась через весь город, от лесопарка до выезда, и мостов там имелось несколько штук по всей протяженности. Если Леха пошел от завода пешком, то вполне мог нарваться на случайные неприятности, типа той шпаны, от которой мы в прошлый раз удачно отбились… от подобного никто не застрахован. В более теплое время года под мостами ночевали беспризорники, могли и они напасть. Там было весьма удобное место для гоп-стопа, особенно вечером: темно, кусты вокруг, прочие же граждане предпочитают передвигаться на общественном транспорте. Вот разве что взять у Лехи было нечего — гол, как сокол…

— У него что-то забрали? Это ограбление? Где он сейчас?

Морозов нахмурился:

— Прошу отвечать на мои вопросы, а не задавать свои! Твой Носов в областной клинической больнице в хирургическом отделении, можешь там его навестить, если врачи позволят, а теперь говори!..

Ну, я и рассказал, а Петр Михайлович тут же подтвердил, что вчера мы ушли после смены порознь, и о дальнейших планах Носова на тот вечер я ничего не знал. Если надо, медсестра расскажет, что я находился в ее кабинете на процедурах. Про ножик, взятый взаймы, Михалыч не обмолвился ни словом, и я не стал об этом говорить, так же умолчав и о слежке за бригадой Зуева.

Через некоторое время, записав все в блокнот и упрятав его в планшет, сержант ушел, а я тяжело опустился на деревянный поддон. Главное, Леха жив! Крепкая же у него башка — выдержать удар такой силы! А ночь на холоде — это вообще за пределами моего понимания…

А что делать мне? Бежать прямо сейчас в больницу? Но пустят ли к нему в палату? Вряд ли. В реанимацию пропускают исключительно родню, и то не всякую, и уж явно не разрешат зайти промаслянному с ног до головы пацану. Да и что даст мой визит? Я даже традиционных апельсинов с собой принести не смогу… где их взять?..

Тяжелая рука легла мне на плечо. Я поднял взгляд наверх и увидел рядом Михалыча. За его плечами стояли все остальные члены бригады: мощный Казаков, простоватый Воронин и прижимистый Филиппов. Все смотрели на меня по-особому, словно ждали каких-то слов, но я молчал, и тогда бригадир произнес:

— После смены не расходимся. Думаю, Дмитрию есть, что нам рассказать…

Я отработал сегодня, как все, до двадцати двух часов, потом еще два часа переработки по новому утвержденному плану, и, наконец, мы вышли из проходной вместе, четверо угрюмых мужиков и один уставший до полусмерти пацан. На улице было темно, лишь редкие фонари слегка освещали дорогу.

— Давайте ко мне, — предложил Михалыч тоном, от которого не отказываются, — жена в отъезде, дети у тещи…

Жил он в однокомнатной квартире на втором этаже старого, еще довоенного дома, давно требующего ремонта, ветхого и убогого. Впрочем, вид жилища бригадира никого не удивил. Мы поднялись по обшарпанным ступеням, вошли в холодную, темную квартиру и, по приглашению хозяина, не разуваясь и не раздеваясь, прошли в комнату и сели за круглый полированный локтями стол.

Я огляделся. В посудном шкафу между стекол торчали несколько выцветших, еще довоенных фотографий Петра Михайловича с семьей — приятной, чуть полноватой женщиной и двумя малолетними детьми — мальчиком и девочкой на фоне зеленого парка. Прочая же обстановка квартиры оставляла желать лучшего: желтая, давно не обновленная побелка на стенах, потрескавшиеся, сильно скрипящие доски пола, узкая кровать в углу, ширма, и еще две деревянных кроватки в противоположном конце комнаты.

Несмотря на слова бригадира, у меня сложилось впечатление, что в квартире редко бывают люди. Тут царил дух нежилого помещения, который практически ничем невозможно перебить. Но не расспрашивать же Михалыча, куда девалась его семья. Может, поругался с женой, та забрала детей и уехала к матери, может, еще что… явно не мое дело… и не время, чтобы вникать и просить объяснения. Взрослые люди, сами разберутся. Бригадир проводил почти все свое время на комбинате, и в квартиру приходил лишь отоспаться между очередными длинными сменами. Ровно так же делала моя тетя Зина, и я прекрасно это понимал. Времени катастрофически не хватало. Даже полчаса от дома до работы — это потерянные минуты, которые можно и нужно использовать более продуктивно. Поэтому и ночевали в цехах и производственных помещениях, не желая тратить столь драгоценный ресурс, как личное время. Вдобавок, существовал план, а так же обязательства коллектива по его перевыполнению. Танковый корпус сам по себе не появится, его нужно произвести и собрать, машину за машиной — во внеурочное время, после смены.