Ванька 6

Глава 16 Возница

Так…

Портфель. В штаб дивизии.

Ситуевина…

Ну, тут вопроса нет. Штаб — в Яслиске.

А эта самая Яслиска где?

Водитель и адъютант, конечно, знали, а я только в роли пассажира автомобиля выступал, что в Яслиску ехал.

Водитель и адъютант мертвы, их не спросись. Ряженые — тоже покойнички. Один я стою сейчас посреди шоссе.

Сам водить автомобиль я не умею. Дома не умел и тут не научился.

Попробовать? Три раза ха-ха. Что-то желания такого нет. Дорога хоть не сильно горная, но свалиться есть куда.

Кони мчат-несут.

Степь всё вдаль бежит…

Вьюга снежная

На степи гудит.

Снег да снег кругом,

Сердце грусть берёт.

Про моздокскую

Степь ямщик поёт…

Из-за поворота слова песни до меня долетели. Едет кто-то!

Судя по песне — наш. Австрийцы или германцы такую песню петь не будут.

Как простор степной

Широко-велик.

Как в степи глухой

Умирал ямщик.

Как в последний свой

Передсмертный час

Он товарищу

Отдавал приказ.

Хорошая песня. Народная. Впрочем, народная в ней только музыка, а слова хозяина имеют. Написал стихи Суриков Иван Захарович, уроженец деревни Новосёлово Угличского уезда Ярославской губернии. Откуда знаю? Странный вопрос — от князя. Он же энциклопедист, в том числе по русским поэтам.

У Сурикова много стихов народ на песни перевёл и поёт здесь распрекрасно. Ту же «Рябину». Ну, которая шумит, качаясь.

Кстати, песня не простая. Как минимум, парочка преступлений в ней спрятана. Это, если слова внимательно слушать. Не своей смертью умирал ямщик, ой не своей…

Ты, товарищ мой,

Не попомни зла,

Здесь в степи глухой

Схорони меня!

Схорони меня

Ты в степи глухой,

А коней моих

Отведи домой.

Товарищ его, этого ямщика, мне так кажется и уханькал. А раньше сам ямщик ему дорожку перебежал, зло в отношении его сотворил.

Песня становилась всё громче, в её слова вплелся скрип телеги. Что уж там в ней скрипело, хрен знает. Не специалист я по телегам.

Наконец и сама телега из-за поворота показалась. С приданной ей одной лошадиной силой.

Певец, похоже, был выпивши. По голосу это чувствовалось.

Отведи домой,

Отдай батюшке,

Мой поклон земной

Родной матушке.

А жене младой

Ты скажи, друг мой,

Чтоб она меня

Не ждала домой…

На последних словах возница-певец запнулся — стоящую на шоссе машину увидел.

Пьян-пьян, а затвор быстро передёрнул. Учёный…

Перед этим ещё и с телеги его как ветром сдуло.

— Земляк! Свои! — громко обозначился я.

Возница ничего не ответил. Свои-то разные бывают.

— Из штаба корпуса в дивизию ехали… — продолжал я информировать невидимого теперь мне возницу. — Напали на нас…

— Выдь… покажись… — раздалось уже откуда-то с обочины дороги.

— Выхожу!

Я отошёл от машины, так, чтобы меня было хорошо видно. Портфель в самой машине оставил. Никуда он тут не пропадёт.

— Ежели чего, стрельну… — предупредил меня возница.

Вот, все бы такие наши были. Это мы, простодыры, остановились на первый же взмах руки…

Возницей оказался мужик уже в годах. Солдат-обозник, а поди ж ты…

Через четверть часа я с ним уже в Яслиску и катил. Понятно, что не на машине. Трупы адъютанта, водителя и трёх ряженых были нами погружены на телегу. Портфель был при мне.

Когда покойников грузили, возница себе под нос бубнил, что всю телегу ему кровищей измажут теперь, отмывай потом… Мне даже рявкнуть на него захотелось.

Вообще, немного поколачивало меня…

Отходнячок после боя прилетел.

Точно, отвык я людей жизни лишать.

Передай словцо

Ей прощальное

И отдай кольцо

Обручальное.

Пусть она по мне

Не печалится,

С тем, кто сердцу мил,

Пусть венчается.

Продолжил через пол версты примерно Селиван, так возницу звали, с того места, где его песня прервалась.

Я ничего не стал ему говорить. Просит душа — пусть поет.

И умолк ямщик,

Кони ехали,

А в степи глухой

Бури плакали…

Хорошая песня. Да и голос у Селивана не подкачал.

Через полтора часа нас остановили. Уже наши.

Глава 17