Кистепёрые

Глава 12

Ушли недовольные и разочарованные, я глубоко вздохнул, когда закрыли за собой дверь, зло сжал челюсти. Хочется же рискнуть, но я не должен, многое чего не должен, шеф обязан блюсти, потому что шеф, но шеф тоже человек, к тому же старый, а это значит, что скоро перестанет быть, и потому ему всё чаще по фигу, что будет потом и дальше.

Старый – значит, мудрый. Необязательно умный, мудрость – это другое, как говорят либералы. Мудрость – это когда мысли о смерти перестают посещать, хотя в молодости повергали в ужас. Беспомощный бунт против неизбежной смерти начал гаснуть где-то с середины жизни, а сейчас так и вовсе угас.

Мудрость – это когда пришло смирение, дескать, всё умирает, даже звёзды, что живут миллиарды лет. Биологическая жизнь вообще скоротечная, человек ещё долгожитель, дольше его живут немногие, можно по пальцам одной руки пересчитать, успевает вырастить детей, внуков, а теперь уже и правнуками обзаводится до того, как закончит путь.

Да и, наверное, так надо. Во всяком случае, сейчас это правильно. Стань мы бессмертными в каменном веке, так бы в нём и остались. Виду нужна быстрая смена поколений, чтобы сбрасывать старую кожу, в новой делать очередной рывок, что вот вывел на вершину хайтека и поселил у нас в подвале «Алкому».

Хотя, конечно, пусть уже не испытываю ужас при мысли о смерти, как было в юности, когда впервые прочувствовал, что и я, оказывается, умру, но и сейчас остаётся отголосок в виде лёгкой печали, что скоро всё кончится, для меня исчезнет всё-всё-всё.

Я тряхнул головой, что это снова начинаю расклеиваться, вылез из-за стола и потащился в коридор.

В курилке, где сигареты и вейпы под запретом, как и вообще в фирме, Лысенко и Минчин приседают, широко расставив руки и оттопырив зад.

Блондинка эротично растягивает спину, упёршись в стену, а Невдалый стоит перед ними в позе Цицерона, только тоги недостаёт, вещает с апломбом:

– Как бы наши политики ни изворачивались, победа диктатуры неизбежна. Даже деревенской козе ясно, хотя демократам хоть кол на голове теши, хоть приседать заставляй.

– А тебе присесть пузо мешает? – пропыхтел Грандэ.

Невдалый даже не повёл в его сторону взглядом, провозгласил:

– Сейчас человечество ещё в подростковом возрасте, можно побуянить, но скоро-скоро!

Лысенко ухитрился присесть на одной ноге, вторую вытянув параллельно полу, прохрипел с натугой:

– Может, пора, хоть и не хочется. Всё-таки неандерталец – это что-то, посмотрите на шефа!.. Правда, кроманьона в нём ого-го, но когда неандерталец просыпается, беги и прячься!..

– Ещё как, – подтвердил Грандэ. – Шеф у нас…

– Да пошёл я уже, – буркнул я, – пошёл, не изощряйтесь.

Сегодня Грандэ привёл молодого парня, чистенько одетого, хотя и не по моде, аккуратно подстриженного, сейчас даже старпёры стараются выглядеть небритыми и лохматыми, чтобы походить на яростных и неспокойных, презревших грошовый уют.

– Рекомендую, – сказал он с некоторым сомнением в голосе. – Программы пишет с лёта. Работал с системами «Питон» и «Си Шарп», хорошо знает ассемблер. Задачки щёлкает быстрее, чем уссурийский бурундук краденые у белок орехи.

– Почему ушёл? – спросил я.

– Общие условия меня устроят, – ответил он, глядя мне в глаза.

Я напомнил:

– Я не это спросил!

– Вы спросили, почему ушёл, – пояснил он терпеливо, – я ответил бы, что там уже рутина, вы сказали бы, что у вас ещё непонятно, как повернётся, я ответил бы, что готов рискнуть. Вот сразу и дал окончательный ответ.

Я в сомнении покачал головой.

– Верно. Я так бы сказал…

Он пояснил с ноткой некоторого превосходства:

– Люди очень простые существа, программы у них примитивные. Всегда можно предусмотреть их простейшие реакции и действовать с их учётом. Я могу на два-три хода, но вот если бы мощности побольше…

Я прервал:

– Принят!.. Герберт Уэллсович, зачислите в отдел Невдалого.

Грандэ с почти доброй улыбкой сообщил парню:

– Я же говорил, наш шеф даже муху на лету, как шершень пчелу!..

Тот покровительственно улыбнулся.

– Вижу, у вас работать будет интересно.

Когда вышли, я снова поднял взгляд на экран, где в ускоренном виде сменяются новости мира. На планете бушуют восемь войн, их благозвучно называют то ограниченными операциями, то гуманитарными акциями по принуждению к любви и миру при поддержке танков и авиации. То и дело возникают новые вирусы, успевают скосить по два-три миллиона населения, а то и больше, а в самых благополучных странах началось то, что осторожно называют началом гражданских войн за социальную справедливость и торжество демократии нового левла.

Мне от таких новостей тоскливо, это Грандэ потирает ладони, ему дико интересно, за событиями следить увлекательно, надоело натыкаться на сообщения, кто с кем разводится, кто кому отсосал, а сейчас вон карта меняется на глазах, жить стало весело и очень даже волнительно.

Планета подстёгивает, мелькнуло у меня тревожное. Хотя, конечно, это просто большой камень с атмосферой, но что-то гонит нас всё быстрее и быстрее, финишная лента уже близко, под подошвами гремят последние метры марафона длиной в тринадцать миллиардов лет.

Подумать только, тринадцать миллиардов лет!.. И вот мы, последние из человеков, на полном бегу рвём грудью финишную ленту.

А за нею беговая дорожка обрывается.

И не рассмотреть, что там дальше.

Через неделю прошёл слушок, что фирма «Нью-Империал» тоже ищет варианты ускорения работы своего квантового. Он у них претендует на титул самого многокубитного, путей для улучшения много, даже не представляю, какими будут, в конце концов, но точно не теми, что сооружаем сейчас. И отличий будет больше, чем у нынешних от прежних могучих ЭВМ.

Грандэ тут же явился, как чёртик из коробки, шустрый и бодрый.

Я скривился.

– Понял, понял…

– Так что, шеф? – спросил он и потёр ладони с таким усердием, что вроде бы там показался дымок. – Рискнём?

– А где автор идеи? – спросил я.

– Его идея овладела массами, – пояснил он и уточнил: – нашего нескромного коллектива. Гений работает в тиши, а мы, существа попроще, внедряем в жизнь и политику.

Я вздохнул, произнёс безнадёжным голосом:

– Как жизнь нас прессует, а? Не рискнём, так нас рискнут и закопают. Сейчас двигаться можно только в одну сторону. Вот уж в ловушку влезли.

– В этой ловушке, – ответил он деловито, – всё человечество.

– Да хрен с ним, человечеством, – сказал я тоскливо, – не жалко, но, увы, мы, вот такие умные, тоже почему-то его часть. Обидно.

– Лучшая!

– Но неразрывная, так что нас тоже в случае чего…

– Шеф, я правильно понял?

– Лучше бы не понял.

– Всё, шеф, бягу!

Он исчез, я тоскливо подумал, что в этой ловушке не только человечество, а вообще всё-всё. С момента Большого Взрыва Вселенная только усложняется и усложняется всё быстрее и быстрее.

Так что ещё непонятно, сами ускоряемся или нас ускоряют. Уже и козе понятно: всё в мире не такое, как на самом деле.

«И никогда не узнаем, – мелькнула мысль. – Потому что Вселенная меняется, а в телескопы видим её такой, какой была миллионы лет тому, а то и миллиарды».

А она уже… другая. Может, в сто тысяч раз сложнее. И вообще, там уже не звёзды, а чёрт-те что.

На другой день Грандэ вбежал в кабинет довольный, как кот, что спёр с хозяйского стола большую жирную рыбину, глаза блестят, бодро потёр ладони.

– Шеф, я как бы потырил всю базу Минздрава!.. Ну не совсем стырил, они почти в открытом доступе для яростных и непокорных, что потом становились губернаторами Ямайки.

Мне Невдалый в этот момент показывал новый вариант бесшовной сшивки эпохи палеолита и времён земледельцев, оба подняли на Грандэ тяжёлые взгляды покрасневших от ночной работы глаз.

– Я бы тебе, – проговорил Невдалый так, словно ворочал тяжёлые камни в бомбоубежище, – не доверил бы и гусей пасти.

Я подумал, переспросил:

– А не влетит?.. За воровство данных могут лишить лицухи.

– Скажу, получил от Госдепа, – ответил Грандэ. – Те гады спят и видят, как навредить! Потому и просвещают нас, сволочи, потому что горе от ума. Но в любом случае разбирательство затянется на годы, а за это время перейдём на кремнийорганические тела, а потом и в силовые, а там Уголовный кодекс отменят за устарелостью. Зато наши боты перестанут глупить, словно парикмахеры!

Невдалый повернулся ко мне, на лице сильнейшее неодобрение.

– Шеф, это жулик ещё тот, Чичиков ему и в подмётки, но надо хватать, раз уж украдено до нас. Я знаю, как присобачить, чтобы все данные вошли как по маслу в систему распределения. Никто и не заметит.

– Как долго? – спросил я.

– Не больше часа, – ответил он решительно.

– Действуй, – сказал я.

Не больше часа, это значит, сегодня поработать и ночью, а переночевать в лаборатории, на тот случай, если вдруг утечку попробуют взять взад. Отдадим, но всё украденное уже будет бесследно перемолото в чёрном ящике «Алкомы».

Он поклонился.

– Спасибо, шеф. Знаем только мы трое. Если кто проговорится, то этого типа расстреляем на заднем дворе, там же и закопаем. А что рыжие все хитрые и наглые, наш мудрый народ просёк давно. Остальным и своих забот хватает! Я прав?

Я поморщился.

– У нас же тоталитарная демократия с человеческим лицом?.. Вот и промолчим. В интересах мира и либерализьма.