Кистепёрые

Глава 3

Насколько понимаю, наш генетический код – это и есть квантовый код позиций протона, что может туннелировать или, говоря по-простому, перескакивать с одной позиции на другую. Протоны постоянно готовы к переходу в суперпозицию, что у них непрерывно и быстро, так что мутации в нашей генетике идут постоянно, хотя почти все вхолостую. Но «Алкома», похоже, взяла этот процесс под контроль.

Этим только и можно объяснить, что нечто во мне избавляется от возрастных болячек. Более того, старческий возраст как будто пошёл вспять, что невозможно, если не перестроить наши ДНК. Это прекрасно, я оптимист, но битый оптимист, потому такое внезапное и немотивированное щасте пугает тоже. Рядом со щастем, как поётся в песне, всегда ходит беда. А беда в беде не то, что беда, а что не ходит одна.

Так что да, в зеркало посматриваю с радостной тревогой, жизненный опыт научил, что за всё хорошее надо платить, а кто знает, что за плата потребуется, хотя часть платы то, что вожжи из моих рук ускользают, будто смазанные женским гелем для увлажнения кожи, и власть всё увереннее берет «Алкома». И пока ни к чему не придерёшься, действует в наших интересах в соответствии с нашими желаниями.

Сегодня Горпина с двумя аккумуляторами в руках так спешила к машинному залу, что чуть не подпрыгивала на бегу, но увидела меня в коридоре, остановилась, будто ударилась о стенку.

– Здравствуй, – сказал я вежливо, – что-то случилось?

– Сергей Антонович, – сказала она быстро-быстро, от спешки едва не проглатывая слова, – можно вопрос?

Я поморщился.

– Зачем такие прошловековые прелюдии, просто спрашивай.

Она понизила голос, даже украдкой посмотрела по сторонам:

– Каким кремом пользуетесь? Или тейпами?

– Ты чего? – переспросил я ошалело. – Откуда такие дикие идеи?

– Помолодели как-то весь, – объяснила она виновато. – И морщин почти не осталось, я про мелкие, глубокие только украшают, и цвет лица… Даже спина как у прусского генерала. Уже все замечают, а Блондинка на иголках вся, но спросить не решается. Нам бы тоже…

– Работа, – ответил я важно. – Много работаю. А кто работает, тому Бог даёт.

Она взглянула с укором.

– У вас какой-то протестантский бог, а наш православный говорит, что работа не волк…

– Скоро, – пообещал я, – скоро и у вас спины будут ровными, а сиськи крупнее. Обещаю!

Она быстро опустила взгляд на свою грудь, тут же посмотрела на меня смеющимися глазами.

– У меня как бы вполне, но помолодеть годков на десяток не отказалась бы. Ещё как бы не отказалась!

– Всё будет, – повторил я твёрдо. – Беги, а то аккумуляторы сядут.

Она послушно умчалась, я замедлил шаг, поглядывая на стену, где в блестящей поверхности отражается мой силуэт. В самом деле, даже горбатая спина выпрямляется, и шаг вроде бы шире и увереннее, тоже хорошие признаки.

Может быть, «Алкома» уловила, что раз я создал себе моложавого аватара, то это моё желание таким быть, потому осторожно меняет мой организм к такой норме?

Едва закрыл за собой дверь в кабинет, сказал быстро:

– Алиса, включи байму.

Её голос прозвучал мягко и мурлыкающе:

– Какую?

Я буркнул сердито:

– Брось свои шуточки! Существует только наша, а всё остальное – прошлый век.

– Слушаю, босс, – ответила она смиренно.

Пока на экране мелькают заставки, вступительный ролик на фиг, умостился в кресле поудобнее, валик под поясницу, второй под шею, ладонь на мышке, и когда высветился радостно золотой с пурпуром лес, я шагнул из-под роскошного дуба, где в прошлый раз оставил аватара, и с чувством свободы и облегчения огляделся.

Как же здорово и как здесь хорошо! Надеюсь, так себя почувствует каждый, кто зайдёт в байму. Это и массовость игроков, и добавочные инвестиции, и повышение рейтинга за счёт пальца вверх.

В байме только Лысенко, надо бы навестить, ещё двое из нашей команды, тусят в труднодоступных локациях, явно просматривают, что создала «Алкома», она ещё и художник-дизайнер, а вон ещё одна помигивающая точка ползёт за соседним хребтом и широкой рекой.

Я присмотрелся, сердце довольно тукнуло и вроде бы застучало чаще.

– Приятно, – пробормотал я, – посмотрим.

Через хребет перебираться часы, да и те с неимоверными трудностями, я воспользовался приёмом, который называется телепортацией, будет введён, если будет, в самом конце для высшего левла, когда освоят все остальные виды маунтов, от ослика и до боевых носорогов.

Она испуганно оглянулась, когда я возник за спиной, но когда узнала, радостно охнула:

– Ой!.. Как ты…

– Ветром, наверное, – предположил я.

Она посмотрела по сторонам.

– А здесь ветер бывает?

Надо учесть, мелькнула мысль, что-то о ветре забывают все, а вслух сказал бодро:

– Конечно! Просто сейчас безветрие. И мухи с комарами будут.

– Где ты научился подкрадываться так стелсно?

– В Высшей школе боевых искусств, – ответил я скромно. – Правда, не в этой байме. Как ты?

Она кивнула в сторону дорожки, что выводит из леса на зелёный простор.

– Если хочешь, пойдём вместе, у меня мало времени. Обеденный перерыв никогда не бывает длинным.

– Ого, – сказал я невольно, – вот на что ты его тратишь.

– Здесь здорово, – сообщила она, – мне хорошо. Ни на какие курорты не поеду, здесь отдых лучше.

Некоторое время бежали молча, деревья послушно уступают дорогу, а когда навстречу выскочила опушка, замедлили шаг, она всё чаще поглядывает на меня искоса, во взгляде интерес, вдруг поинтересовалась:

– Хочешь, скажу, о чём думаешь?

Я ответил с понятной настороженностью:

– Ну… скажи…

– Бот я или не бот, – сказала она с весёлым вызовом.

Я, как ни держал себя в руках, но всё же чуточку смешался, спросил с неловкостью:

– Почему так решила?

– Я тоже, – сообщила она, – смотрю на тебя и думаю, бот или нет? Вроде бы нет, как ты сказал, но кое-какие моменты очень даже намекивают.

Я смутился, постарался ответить шутливо:

– Все мы в чём-то либо боты, либо что-то ещё забавнее. Говорим и делаем то, что положено, а не что хочется нашим кистепёрым натурам. Это называется воспитанием и хорошими манерами. Или приличиями, не помню. А что, человек должен быть свиньёй, чтобы быть человеком?

Она засмеялась.

– Интересная формулировка!..

– Увы, – напомнил я, – когда говорят, что ничто человеческое не чуждо, имеют в виду как раз животные порывы, а не желание заняться высшей математикой.

Её взгляд посерьёзнел, спросила всё ещё шутливо, но с серьёзной ноткой в голосе:

– Чувствуется обида за математику. Неспроста?

– Я математик, – признался я. – В основе. И вообще обожаю точные науки. Дают стабильность, уверенность и предсказуемость в сумасшедшем мире гуманитариев… ещё ни один математик не начал войны! Их затевают те, кому ничто человеческое, как они говорят, не чуждо!

– Хотя какое оно человеческое? – сказала она лёгким голосом. – Ты прав. Вообще-то и человеческое, человек ещё та свинья, волк, гиена и нечто похуже. Но как-то же карабкаемся к зениту сингулярности?

– Карабкаемся, – согласился я и невольно вздрогнул. – Вот-вот вообще полетим… страшновато. Свиньи не летают, а мы, как ты сказала не по-женски верно, ещё те хищные кистепёрые. Нам только в сингулярность. Но тогда лишимся всей этой красоты?

Я повёл рукой, захватывая половину мира, она посерьёзнела.

– Я про сингулярность от ваших услышала, всё теперь думаю, а что будет с нами?.. Это не термоядерная война, которой можно избежать! Сингулярности не избежать, если верить вашим, а они парни головастые, знают, о чём бяшут.

Я вздохнул, зябко повёл плечами.

– Просто не думай, здесь так хорошо. Вон там деревня, да?

– Какая деревня, – возразила она, – уже село!.. Да ещё какое!.. Я только что прошла там, пообщалась.

Я поинтересовался:

– И как там энпээсы?

Она улыбнулась во весь рот.

– Уже не совсем тупые.

– А что, – спросил я, – раньше было иначе?

Она засмеялась.

– Всего неделю ещё совсем как чурки. Ничего не знали, ничего не умели!.. А сейчас уже и поговорить могут, как люди. Про огороды знают, а кто-то собирается коровок завести!..

– Это уровень, – согласился я. – Коровки, гм… Это уже животноводство.

– Это же хорошо?

– Но слишком быстро, – определил я. – Это инфляция несётся галопом, а люди не должны.

Она красиво рассмеялась, на щеках появились умильные ямочки.

– Люди?

– Всё очеловечиваем, – согласился я с некоторой неловкостью. – Эгоистично, но вообще-то верно. Человек – высшая форма, значитца, всё подтягиваем к себе, хотя сами кое в чём уже опускаемся. Но, возвращаясь к нашим баранам, здесь социальный прогресс чуточку притормозим. Пока эта эпоха побудет во власти охотников и собирателей.

– Я и говорю, – ответила она, – село, а не деревня! Сегодняшние от вчерашних, как небо от земли!.. Я думала, это хорошо.

– Хорошо, но неправильно, – пояснил я. – Нельзя из феодализма в коммунизм, а из первобытно-общинного в сингулярность.

– А это возможно?

– Ну это я так, – ответил я, – смешиваю виртуал и наш реал. Это и мы из нашего первобытного прямо в… новую эпоху.

Взглянула с недоумением, я улыбнулся, не буду же рассказывать работнице склада чипов, что в десятке НИИ уже пробуют соединение мозга с интернетом и облачными хранилищами на постоянной основе. Когда станет массовым, даже дураки смогут цитировать Канта в подлиннике, хотя, конечно, дураками останутся, но всё-таки образованные дураки лучше пещерных, что смотрят ММА, кулинарные шоу и футболы.

– Сможем, – согласилась она неожиданно.

Я взглянул с недоумением. Она светло улыбнулась, сдвинулась с места, а потом легко и быстро перешла на бег. Я наддал, чувствуя, как это здорово, когда бежишь без усилий, не чувствуешь веса тела. Любой атлет рано или поздно выдыхается, а здесь можно вообще задать себе скорость света, и ничего, лишь бы «Алкома» успевала обсчитывать, а она успевает, успевает, даже страшновато, как много успевает.