Кистепёрые

Глава 1

Как у неё получается считывать наши мысли и желания без всякого нейроинтерфейса? Похоже, мощь и чувствительность настолько выросла с этими добавочными кубитами, что вполне обходится без того, вообще-то, варварского устройства.

Мы, как и она, работаем на электричестве, хотя я не могу, как бы ни хотелось, сунуть два пальца в розетку и заменить тем самым любой роскошный обед, но в моих клетках миллиарды миллиардов митохондрий, этих крохотных фабрик по выработке электричества!

Потому «Алкома», как только разобралась в наших организмах, сразу увидела путь, как воздействовать, подлечить, подправить, убрать отмирающие ткани, оптимизировала те, что остались, хотя мало кто заметил, да и не просто заметить, мы же не вышли на улицы с ножами в руках, а просто стали работать быстрее, легче и успешнее!

Можно сказать, что нас используют, но разве мы не сами ставили перед собой задачу работать как можно лучше, чтобы опередить соперников и первыми явить миру самую лучшую в мире байму?

Так что «Алкома» всего лишь выполняет поставленную нами задачу, а для этого оптимизирует ворох алгоритмов, упрощает излишне громоздкие уравнения и улучшает нас самих в тех рамках, которые ей доступны.

«А возможности её растут», – мелькнула тревожная мысль. Конечно, это здорово, просто счастье, что у меня перестало болеть сердце, а на третий этаж я взбегаю по ступенькам, а не жду лифта, но хотелось бы, чтобы изменениями рулил я сам…

Впрочем, разве «Алкома» это не мы?.. Уже давно начали выносить что-то из себя за пределы своего тела. Часы на руке, мобильник в кармане, умная колонка на столе, счета и все банковские данные не в памяти, как раньше, а в облаке…

Я заставил себя перевести как бы с облегчением дыхание, но сердце всё равно частит, хорошо хоть без боли, но пусть колотится и гонит кровь в мозг. Нужно думать быстро и правильно, время истекает, «Алкома» набирает скорость по тропе, которую мы выбрали для себя и для неё, но теперь уже мы спешим следом, не всегда успевая понять, что делает и зачем…

Но когда сегодня снова зашёл в байму и побежал по новой локации, которой вчера ещё не было, сам начал вдалбливать в себя мысль, что хоть и эту создала «Алкома», но всё равно создали мы, потому что «Алкома» тоже мы, как наши часы, фитнес-браслеты и мобильники.

Нам просто нужно душить в себе питекантропность, чтобы «Алкома» невзначай не выполнила что-то из подспудного, древнего, но мощного, а без этого всё будет путём.

К счастью, наше древнее выражается в чувствах, «Алкома» же улавливает лишь чётко оформленные мысли. Но что, если начнёт понимать нас всё лучше и лучше? А мы целиком из хтонных желаний, никуда не делись, это они нами правят, создав себе слугу по имени разум.

Через упавшие деревья перепрыгиваю не только легко, но и с удовольствием, приятно чувствовать в себе мощь пусть даже виртуального персонажа.

С другой стороны, крепнет странное ощущение, что и в реале смог бы так же, пусть на очень короткой дистанции.

По возвращении в реальный мир некоторое время сидел с закрытыми глазами, собирая разбежавшиеся мысли в кучу, а потом выстраивая их в колонну по двое.

Возможно, «Алкому» всё-таки придётся остановить. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Правда, ещё не сделал, но как только дойдём до релиза, нужно остановиться и взвесить все за и против.

Большое за, что «Алкома» точнее врачей диагностирует, что и как у нас в чёрном ящике организма, подбирает точно попадающие в мишень лекарства, но ещё больше против то, что это делает она, а не мы. Хотя многое уже передоверили машинам, но не вмешательство в святая святых, как мы, без лишней скромности, позиционируем себя.

Вышел из кабинета чуточку оглушённый, как после хорошего удара дубиной по голове, когда ещё долго ходишь отупевший и не совсем адекватный, но делаешь вид, что всё путём.

Грандэ заметил, поинтересовался:

– Шеф, у тебя окейно или как?

– Или как, – ответил я.

Он сказал с лицемерным сочувствием:

– Верёвку дать?

Я покачал головой.

– А смысл трудиться, петлю вязать? Всё равно вот-вот весь мир склеит ласты, а кто-то и вовсе откинет копыта, есть у нас такие даже в нашем здоровом коллективе.

Он взглянул с укором.

– И что? Не дожить тоже как-то невариантно.

Я ответил вяло:

– А если развернуться взад в каменный век? Или хотя бы в средний? Хоть в шерсти, зато живы, шансы на термоядерный век остаются.

Он снова покачал головой.

– Не факт. Ресурсы остались только в земном ядре, а термояд не одобрит инквизиция. Нет уж… с другой стороны… Все гыкнемся. Умерли Юлий Цезарь, Аристотель, Ньютон, Паскаль, Ломоносов, Толстой.

– И что?

Он пояснил непривычно вежливо, тема уж больно деликатностная:

– С нашей стороны как-то нечестно стараться выжить только потому, что может появиться такая возможность… которой они были лишены. Это безнравственно!

– Иди в жопу с такой нравственностью, – сказал я сердито. – Во все века вплоть до сегодня что нами рулило? Вся мораль, философия и вообще всё-всё затачивалось под достойную смерть. Даже красивые предсмертные фразы придумывали заранее! А сейчас не бытие определяет сознание, а чёрт-те что. Так что не надо про тётю Клаву, сейчас за бессмертие, подумать только, даже отъявленные гуманитарии. Особенно те, что пару лет назад ещё клялись, что ни за какие пряники его не примут.

Он ответил с горькой беспечностью:

– А что толку? Никто из нас не успеет. А раз умрём, то мне не всё ли равно, что случится потом? Хоронить себя я разрешаю всюду, всё равно при сём присутствовать не буду… Разве что «Алкома» успеет перебрать все варианты, как достичь бессмертия, и найдёт раньше, чем продолжим существование в виде отдельных молекул и атомов.

Я посмотрел на него в сомнении.

– А если найдёт, то ей сейчас всё можно?

Он сдвинул плечами.

– Разве не всё можно профукать за бессмертие?

Я подумал, ответил медленно:

– Я бы отдал, но будет ли это правильно?

– Правильно или неправильно, – ответил он непривычно мирно, – разве так уж ресурсно? Главное, что хорошо! Разве не мы мера всех вещей?

Я отмахнулся, демагог чёртов, это умеем, мы культурные и образованные люди, потому на всё отыщем оправдание, хоть на людоедство. Это покажет наши демократические натуры во всей свободе проявления человечности и раскрепощенности от старых окон морали.

Грандэ всё-таки догнал возле двери моего кабинета, сказал торопливо, когда я уже взялся за ручку:

– Как насчёт тех двух, что приняли неделю тому по рекомендации? Оба так и не приступили к работе, у одного тётя болеет, у другого нет вдохновения…

– У них испытательный срок, – напомнил я. – Испытания не выдержали. Считай их ботами, просто удали.

Он буркнул:

– Боты хоть исполнительные! А эти не только дураки, но ещё и необязательные. Зато какие лодыри, залюбуешься! Сто очков вперёд Обломову.

– Нынешнее поколение, – сказал я, – ещё ничего не значат, а мир им уже должен всё и много. И вообще… честно говоря, уже многих на удалёнке можно менять на ботов.

Он испуганно дёрнулся.

– Как можно? Они же человеки!.. А человек почему-то гордо!

– Даже если пашут хреново?..

Он возразил с нервным достоинством:

– Зато это люди, а не машины! Человек имеет право на дурь, сказали классики.

– Есть наши классики, – отрезал я строго, – есть не наши. Наши такого не скажут. Их вообще не слышно. Почему, не знаю. Пьют, наверное. Говорят, Литфонд двести лет тому создали, как сказано в их Уставе, «для помощи пьющим авторам»?

– Пить в России, – пояснил он, – гражданская позиция. У нас это особая сторона русской доблести.

Я поморщился, любые, даже серьёзные разговоры быстро соскальзывают в скоротечные остроты.

– Увольняй, – напомнил я. – Вот Минчин, тихий, как летучая мышь, и работает не так уж чтоб здорово, но мыслит настолько чётко и видит перспективы, что «Алкома» к нему прислушивается больше, чем ко мне или руководящей в мире партии.

– А какая руководит? – спросил он на всякий случай.

– А ты не знаешь?

– Вы для нас бог, – возразил он подчёркнуто льстиво. – Мы вас слушаем чаще, чем прогноз погоды и сообщения, какие трусики Аня Межелайтис наденет в этом сезоне!.. Всё-всё, понял, тех увольняю по Трудовому кодексу, а сам бегу навёрстывать, а то в сингулярность не возьмут.