Ястреб над океаном

– Мы потерпели вместе с ним крушение, когда японцы потопили «Макензи».

– Он был там старшим офицером… Неужели «Макензи» потоплен?..

– Несомненно… и не один «Макензи», а еще многие… Сэр Арчибальд и я были единственными уцелевшими после кораблекрушения. Мы с большим трудом высадились на берег Мидуэя и были приняты там комендантом крепости майором… Гезеем. Благодаря оказанной помощи нам удалось построить в шесть дней аэроплан, только что разрушенный в десять минут вашими согражданами. Мы улетели вместе двенадцатого июня в пять часов утра, после ночной атаки крепости японцами. Делая по сто пятьдесят километров в час, мы совершили путь от Мидуэя до острова Гавайи. Эти общие воспоминания связали меня с ним тесными узами дружбы. Вынужденный в конце концов покинуть его на вершине Килоеа и заменить его соответствующим весом спирта, я добрался сюда, делая до двухсот километров в час. Прибавлю еще: если бы я не встретил одно из ваших судов – «Фултон», которое подобрало меня, снабдило бензином и дало возможность снова улететь, то я погиб бы в море, в трехстах милях отсюда. Что же я могу рассказать вам еще для того, чтобы убедить вас, что все это не сказка?

Молодой офицер не сомневался больше. Он возразил оживленно:

– Не прибавляйте ничего! Одного имени Арчибальда достаточно для того, чтобы убедить меня. Это мой друг. Он был моим главным начальником на моем первом миноносце. Кроме того, я не мог не узнать вас по произношению… Но в первую минуту все это казалось неправдоподобным! Извините за мой сухой прием… Продолжительное плавание, совершаемое нами теперь, делает людей раздражительными, даже недоверчивыми… И вы, милостивый государь, – сказал он, повернувшись к сэру Вильяму Липтону, – примите мои извинения… Совет, собравшийся там, – чрезвычайно важен. Адмирал в большом недоумении. Он колеблется – ехать ли немедленно к Гавайским островам, как этого требует губернатор, печать и общественное мнение, или же, действуя методически и осторожно, раньше образовать отряд угольщиков, который может быть подготовлен не ранее как через восемь или десять дней.

– Нужно отправиться немедленно, сегодня же вечером! – быстро прервал француз. – Иначе Мидуэй будет взят и путь в Японию будет закрыт для наших эскадр надолго!

– Я постараюсь, несмотря на данное мне формальное приказание, проникнуть в собрание наших высоких вождей, – сказал мичман. – Ждите меня здесь!

Несколько минут спустя Морис Рембо был введен в большой зал «Коннектикута», где стояли вокруг стола с разложенной на нем картой судов семь контр-адмиралов и три адмирала.

Несмотря на то что это было избранное общество, много видевшее и которое трудно было удивить чем-либо, на всех лицах появилось выражение несказанного удивления, когда француз появился среди них.

Неужели все, что им доложили, – правда?

Адмирал Гопкинс был среднего роста, с лицом, загрубевшим от брызг волн, голубыми, ушедшими под густые брови глазами и решительными, резкими движениями. Он подошел к инженеру и сказал без предисловий:

– Мне доложили, будто… вы прибыли из нашей крепости Мидуэй, она еще не сдалась, и наш склад угля не тронут? То немногое, что нам успели передать, столь невероятно, что я прошу вас рассказать нам все подробно, чтобы убедить этих господ и меня. От вашего рассказа, действительно, зависит судьба эскадры.

– Я знаю, адмирал. Вот почему я и настаивал быть принятым немедленно после моего прибытия.

– Говорите! Рассказывайте!

И молодой человек передал среди благоговейной тишины свою одиссею, начиная от роковой гибели «Макензи».

Когда он дошел до раны майора Гезея, опасность которой он не скрыл, все взоры устремились на страшно побледневшего и вскочившего командира одного из судов.

Адмирал Гопкинс прервал молодого француза.

– Мой бедный Гезей, – сказал он взволнованным голосом, – как мне больно, что этот удар нанесен тебе так неожиданно… Вы, очевидно, не знали, что брат храброго майора, пораженного пулей в Мидуэе, командует одним из лучших судов нашего флота – «Колорадо», вы не знали, что этот брат слушает вас… Роковой случай во время войны, господа! Майор Гезей является первой жертвой разгорающейся беспощадной борьбы… Честь и слава ему… Мы отомстим!..

И, подойдя к капитану корабля, адмирал крепко пожал его руку.

Все присутствовавшие командиры сделали то же самое.

Командир Гезей был очень похож на коменданта Мидуэя, только на несколько лет моложе его, высокий, худой, с энергичным лицом, орлиным носом, военной выправкой и в то же время с изящными манерами.

– Как вы думаете, я могу еще застать его в живых… услыхать его последнюю волю? – спросил он молодого человека изменившимся голосом.

Единственным ответом на этот вопрос было молчаливое, неопределенное и безнадежное движение авиатора. По щеке командира тихо скатилась слеза. Он прибавил:

– А это бедное дитя, которое он увез с собой… что будет с ней до нашего приезда? Простите, адмирал, что я отвлекаю вас в такую важную минуту. Извиняюсь перед всеми присутствующими и прошу продолжать рассказ!

– Господин Рембо будет к вашим услугам по окончании совещания, дорогой командир, и передаст вам обо всем, что ему известно или что он может предвидеть о положении вашей племянницы. Верьте сочувствию всех окружающих вас в этом ужасном горе – и наше глубокое уважение будет служить вам поддержкой.

Молодой француз был очень взволнован этим случаем и упрекал себя в неосторожности, так как знал, что брат майора командовал одним из бронированных крейсеров.

Он продолжал свой рассказ, только вскользь касаясь подробностей своего воздушного путешествия и настаивая на необходимости не терять времени, если желательно спасти ценный склад угля, собранного менее чем в трех тысячах милях от берегов Японии.

Когда он окончил свой рассказ, адмирал Гопкинс выразил ему горячую благодарность:

– Вы положили предел нашей неизвестности, сковывавшей все наши решения, – сказал он. – Наши противники с такой адской ловкостью перепутали всю нашу систему сообщения, что у нас нет никаких вестей даже о судах, крейсирующих у наших берегов. Беспроволочный телеграф не действует или действует настолько неправильно, что, по-видимому, большая станция, местонахождение которой еще не открыто нами здесь или в окрестностях, направляет обильно и непрерывно в пространство сильные электрические волны, уничтожающие или поглощающие все другие.

– Адмирал, – оживленно возразил инженер, – мне кажется, что я знаю, отчего происходит эта пертурбация: станция, присутствие которой вы подозреваете, действительно существует, но не на материке, а устроена на море, и я ее видел. Это судно, расположившееся на расстоянии восьмисот или тысячи двухсот миль, не доезжая Гавайских островов, и я пролетел вчера совсем близко около него перед наступлением ночи. Если бы я мог отметить мой путь по карте, то определил бы его местонахождение с точностью до десяти миль.

Морис Рембо перечислил все основания, побудившие его прийти к заключению, что это судно без флага, почти неподвижное, снабженное целым рядом рей и от которого несся характерный шум – было установлено для непрерывного бросания в пространство пертурбационных сигналов.

– Необходимо взять это судно и потопить его мимоходом, – сказал адмирал. – Вы оказываете нам этим открытием новую услугу. Я не знаю, как благодарить вас за все. Будьте уверены, что Америка сумеет оценить ваши заслуги…

– Адмирал, – прервал молодой человек, – вы можете сами и сейчас же даровать мне единственную награду, которой я добиваюсь…

– Какую? – спросил командир эскадры полным удивления голосом.

– Разрешите мне сесть на тот крейсер, который будет предназначен вами для следования впереди других и который прежде других увидит Мидуэй… Мое самое горячее и единственное желание в эту минуту – это увидеть первым развевающийся на верхушке крепости ваш национальный флаг…

На лице адмирала Гопкинса снова выразилось удивление.

– Я с большим удовольствием удовлетворяю вашу просьбу, которая является в моих глазах новой заслугой для вас. Ваша родина всегда – я утверждаю это во всеуслышание – является единственным в мире богатым источником великодушия и бескорыстия. И я приветствую ее здесь в вашем лице.

Эта похвала привела Мориса Рембо в легкое смущение. Нет, он не бескорыстен и ожидающая его там награда стоит всех тех, которые собираются даровать ему впоследствии.

Для того чтобы скрыть свое смущение, он заявил командиру эскадры о безусловной необходимости захватить вместе с идущими на помощь судами пароход-цистерну, так как в крепости Мидуэй имеется запас воды не более как на шесть или восемь дней.

– Начальник моего штаба сделает все необходимые распоряжения, – сказал адмирал. – Что касается вас, господин Рембо, то будьте готовы через час сесть на пароход, так как нельзя терять ни минуты. Мы все убеждены в этом после вашего рассказа. Если Мидуэй еще продержится до нашего прибытия, то мы отберем Гонолулу через две недели, а все остальное явится само собой.

– В таком случае, адмирал, – сказал командир Гезей, подойдя к нему, – соблаговолите даровать мне высокую честь идти с моим крейсером во главе эскадры. «Колорадо» может делать до двадцати четырех узлов, и вы видели это на деле. Быть может, мне еще суждено будет принять последний вздох моего брата и первому утешить бедное дитя, столь нуждающееся в утешении, в ее горе.

– Согласен, дорогой командир, – ласково сказал адмирал. – Снимайтесь с якоря, лишь только найдете возможным: «Монтана» отправится с вами; два пакетбота, нагруженные, по распоряжению губернатора, углем, готовы следовать за вами вместе с упомянутым пароходом-цистерной. Адмирал Девей назначит еще три самых быстроходных миноносца для рекогносцировки. Назначаю вас командиром всего отряда.

– Благодарю вас, адмирал, – сказал растроганный командир. – Мое судно находится под разведенными парами, никто из людей не высаживался, все припасы пополнены мною в Магдалена-бей. Через час я отправляюсь в путь.

– Через три часа за вами последует второй отряд крейсеров такого же состава. Два отряда броненосцев отправятся в полночь; я сейчас же укажу их начальнику штаба, и их быстро снабдят углем. Крейсеры направятся прямо в Мидуэй, а броненосцы – в Гонолулу.

Когда Морис Рембо, поклонившись адмиралу Гопкинсу, направился к выходу в сопровождении командира «Колорадо», адмирал сказал:

– Еще раз благодарю вас, особенно за то, что вы, повторяю, вывели нас из самого скверного на море состояния: неопределенности. До свидания, мы встретимся вскоре там… – Затем он прибавил, обращаясь к командирам судов: – До сих пор я не верил в авиацию… Я видел, как она применялась только на небольших расстояниях. Теперь она внушила непоколебимую веру в себя мне и всему миру.